чувствует себя неуютно. Стыдится. Но – чего?
Мезенцев раскрыл папку, перевернул несколько сшитых страниц и вытащил из конверта удостоверение личности, продовольственный и вещевой аттестаты, командировочное удостоверение. Документы были сильно обгоревшими. Настоящие, со всеми положенными пометками, заполненные как надо, без нарушений. Буров был убежден, что аттестаты настоящие, и если их сличить с документами тылового хозяйства части, в которой их выдавали, то разногласий не будет. Хорошо видно, что выдавались документы капитану Осокину Павлу Михайловичу. Совпадал номер войсковой части, подписи ответственных командиров и оттиски печатей. Никакого сомнения, за исключением одного документа – удостоверения личности офицера РККА. Удостоверение обгорело только с одной стороны – там, где была наклеена фотография.
Старший лейтенант Митьков смотрел на площадь перед зданием, где не так давно размещался штаб армии. Здесь развернулись странные события, можно сказать, загадочные. В голове молодого оперативника никак не складывалась логическая цепь событий. А отсюда можно было и протянуть ниточку к неопознанному трупу с документами майора Аганесяна, и начать поиски самого майора или его тела.
Майор Аганесян должен был уехать на грузовой машине в штаб корпуса с картами. Его окликнул капитан Осокин. Есть свидетели, это хорошо видели связистки. Аганесян сказал, что приедет с Осокиным, и исчез. На какой они машине поехали? В штабе армии сказали, что пропавшие машины у них не числятся. Поврежденные в результате боевых действий и списанные есть, а просто пропавших нет. Что это значит? Это значит только то, что Аганесян и Осокин уехали на какой-то другой машине, похищенной в другом месте, которую рискнули «засветить» на короткое время здесь.
– Товарищ старший лейтенант! Эх, чтоб тебя! – послышалось за спиной.
Митьков обернулся и увидел фотографа армейской многотиражки старшину Харитонова, который пытался собрать разлетевшиеся по земле листы бумаги. Буркнув про косоруких неумех, Митьков бросился помогать старшине. Тот начал оправдываться, что плохо видит, а очки где-то затерялись.
– Перестаньте, старшина, – улыбнулся Митьков. – Со всеми бывает!
– А я же, товарищ старший лейтенант, к вам бежал! – сообщил фотограф. – Я тут один момент важный вспомнил. Ну, может, и не важный. Вот вы все расспрашивали про тот день, про фотографии. А ведь тогда майор Аганесян один уехал. Капитан Осокин здесь остался.
– Разве они не вместе уехали, не на одной машине? – опешил Митьков.
– Нет! Я же вам говорю, – начал убеждать его старшина, – Аганесян вышел из грузовика, и тот уехал. Они вернулись в штаб, поговорили о чем-то. А потом вышли. Аганесян сел в черную «эмку» и уехал, а Осокин куда-то ушел. Про номер машины не спрашивайте, я его не запомнил. Незачем было. Я как раз фотографии медсестрам передавал, когда майор Аганесян уехал.
Косович перепрыгнул очередную лужу и пошел по мокрой траве, с сожалением думая о своих сапогах. От влаги кожа задубеет, складки на сгибах зафиксируются, станут глубже. Будут тереть ноги. А оперативников, как волков, ноги кормят. Чем бы их таким после сушки пропитать?
Обойдя лесополосу, Косович перешел дорогу и облазил всю противоположную сторону. Никаких следов. Несколько крыш виднелось за деревьями. Деревенька? Надо зайти переговорить с местными. Может, видели чего? Всего ведь и времени-то прошло – двое суток.
Он остановился возле старушки, развешивающей на заборе половики.
– Бабуля, здравствуйте, – Косович снял фуражку и вытер потный лоб.
– Будь здоров, сынок, – прошамкала бабка беззубым ртом. – Никак запалился? Водички студеной хочешь?
– Ой, хочу бабуля, и впрямь запалился, – подыграл Олег, осматриваясь по сторонам.
Штук восемь домов. Почти все жилые. Не тронула война эту деревушку. Хорошо. Повезло людям. А собак нет. Не пережили собаки фашистское нашествие. Всех перестреляли, сволочи. Наши дворняги бились с врагом не хуже солдат. Сколько ног прокушенных, сколько порванных штанов немецких. Так все и полегли под фашистскими пулями. И на улице никого. Детей, значит, нет или не пускают гулять без взрослых. Тоже понятно, тут и окруженцы могут появиться, и мины наверняка кое-где остались.
– Вот сынок, пей на здоровье! – старушка с мятой жестяной кружкой в руках прошаркала к калитке старыми обрезанными валенками.
Косович повесил фуражку на забор и начал пить маленькими глотками. Он наслаждался прохладным ветерком, который обдувал его через ворот расстегнутой гимнастерки.
– Бабуля, а у вас тут третьего дня не слышно было выстрелов? Не пугал вас никто стрельбой?
– Так я, сынок, глухая. Вот что ты говоришь, больше по губам понимаю, а слышать – только шум слышу. Стреляли, говоришь? Может, и стреляли. Разве что где-то рядом. Ты, сынок, дойди до крайнего дома, там Тихон живет. Он глазастый, у него два Георгия за германскую.
Поблагодарив старушку, Косович двинулся вдоль покосившихся от времени заборов к последнему дому. Дом был крепкий, крытый свежим тесом. Тихон, видать, был крепким хозяином. Подойдя к дому, Олег вдруг понял, что за ним наблюдают, и, наверное, давно. Мужик в рубахе навыпуск, в кепке, надвинутой на глаза, стоял у ворот и смотрел вдоль улицы.
– День добрый, товарищ командир, – сняв кепку, поприветствовал Косовича хозяин. Только теперь, приглядевшись, Олег понял, что мужик действительно в возрасте. Сухощавый, загорелый, жилистый.
– И вам доброго дня, – кивнул Косович. – Скажите, за последние дни вы тут стрельбы не слышали? Может, стрелял кто неподалеку?
– Было дело, – снова натянув кепку, кивнул старик в сторону лесочка, где проходила грунтовая дорога. – Это вы из-за той машины, что два дня назад сожгли?
– И большая стрельба была? – спросил Косович, пытаясь изобразить осведомленность и глядя в сторону, куда кивал старик.
– Да нет. Что-то там случилось, но нам же не докладывают. Не нашего это ума дело. Чуток постреляли, и – тишина, да только столб от дыма выше сосен был. Я бабам с малыми попрятаться велел. А потом с дороги свернула машина с бойцами. Потом начальство понаехало.
– Спасибо, – кивнул Косович. – Пойду посмотрю, что там осталось от машины.
Косович поднялся по небольшому склону к чернеющим у леса останкам легкового автомобиля. Это была самая обычная «эмка», которых в армии наряду с другими машинами, в том числе и иностранными, полученными по ленд-лизу, было немало. Машина сгорела полностью, даже покрышки и внутренняя обивка. Сорванный капот валялся в нескольких метрах. Наверное, взорвался карбюратор, а потом и бензобак. Дверцы были не просто открыты, а грубо выломаны. Мелькнула мысль: ломали их уже после того, как машина сгорела. Зачем? Наверняка чтобы вытащить обгоревшие трупы. Значит, придется наводить справки об этом происшествии. Кто увидел машину, какое начальство приезжало. Серов, видимо, ничего об этом не знал. Хотя это может быть полоса тыла другого соединения. Или вообще зона ответственности войск по охране тыла.
Внимание Косовича привлекли две девчушки дошкольного возраста, босоногие,
