Ознакомительная версия.
Поначалу Николай Мельников не замечал коричневатой книжицы и не мог найти причину затянувшейся паузы. Наконец он заметил ее. «Вот сейчас он подастся вперед», — предположил полковник, наблюдая за генералом. Но ошибся. Тот поднял глаза и спросил:
— Это не ваша вещь. Как она к вам попала?
— Я знаю, это ваш дневник. Я делал запрос и получил ответ. Почитайте, — Артемов протянул ему радиограмму.
Руководителю оперативно-следственной
группы ГРУ Генштаба
полковнику АРТЕМОВУ М. В.
Секретно
14 апреля 2003 г.
ТИМОФЕЕВ
На ваш Р-252. Удалось выяснить личность офицера, участника боевых действий в Чечне. ... января 1995 г. подразделением охранения военной колонны, возглавляемой генерал-майором ГОРБУНОВЫМ, командовал подполковник внутренних войск МВД МЕЛЬНИКОВ Н.А. Он же, но уже в звании полковника, принимал участие в событиях, произошедших в Кизляре в январе 1996 г. 10 марта 2003 г. генерал-майор МЕЛЬНИКОВ приказом командующего внутренних войск МВД РФ был отстранен от должности исполняющего обязанности командующего войсками Приволжского округа внутренних войск МВД и переведен на ранее занимаемую им должность заместителя командующего войсками ПриВО ВВ по воспитательной работе. В данное время генерал-майор МЕЛЬНИКОВ находится с инспекционной проверкой в частях ВВ, дислоцированных в Самаре и области.
Генерал-полковник ТИМОФЕЕВ
Мельников вернул бумагу и спросил:
— Как ваше расследование может быть связано с Игорем?
— Не скрою, в течение нескольких часов он был подозреваемым.
— В преступлении? Чего вы не договариваете?
— Да, вот сейчас можно и так сказать — именно в преступлении. Когда среди личных вещей старшего сержанта Мельникова был обнаружен дневник неизвестного автора, чьи высказывания позаимствовал в интервью Игорь, я заподозрил его, — я искал «крота», продавшегося чеченцам и проходящего службу в учебном центре спецназа.
Артемов рассказывал, а Мельников внимательно слушал его и, казалось, не удивился ни преступлению, которое совершил Батерский, ни его классическому внедрению в часть, ни узкому кругу подозреваемых лиц, в котором, как в клетке, метался сжатый со всех сторон дефицитом времени и непростыми обстоятельствами этого дела полковник ГРУ.
Да, непростое дело досталось Артемову, тем не менее оно было близко к завершению. Пора прощания с учебным центром для полковника еще не настала, пройдет еще несколько дней в нелицеприятных беседах, запросах и ответах. Сюда с минуты на минуту нагрянет еще одна, возможно, межведомственная комиссия, и оперативно-следственная группа полковника Артемова если не вольется в ее авторитетно-вальяжный коллектив, то станет по правую руку от нее.
Еще час назад Михаил Васильевич, стоя на крыльце штаба и глубоко затягиваясь сигаретой, подумал, что, пожалуй, самый трудный и напряженный день в его жизни подходил к концу. Солнце словно остановило свою широкую поступь по небосклону: багряная полоса, протянувшаяся с юга на запад, застыла, припорошенная снизу и сверху рваными клочьями кроваво-серых облаков, погоняемых рассерженным норд-остом.
Артемов пытался проанализировать свою работу, выявить ошибки, дабы впредь не допустить их. Однако объем работы, проделанной им, не оставил в гудящей голова места для анализа. Лишь общие оценки по статьям, пунктам, параграфам: здесь сработал на «хорошо», здесь на троечку, тут высший балл, там неуд.
Он не ощущал себя в качестве статиста, не предугадывал ход событий, не держал их под контролем, не отдавал приказы, но прошел трудный путь. Он возглавлял оперативно-следственную группу, а не командный пункт. Жалел лишь об одном: что не оказался в центре подготовки спецназа на сутки раньше.
Пройдет несколько часов, и думы Артемова потекут, польются в драматическом ключе. Он подумает о том, что своей рукой он вписывал события, происходившие в десятках километров от него, в призрачный вахтенный журнал. Стали ли они интереснее в его изложении — так прямо сказать нельзя. Назвать себя сказочником в разыгравшейся кровавой драме — ему не захочется. Он — их часть, и ему от этого никуда не деться. Он найдет более или менее точное определение своей роли: проводник. Он был проводником, пропуская через себя и корчась в судорогах, всё напряжение этих трагических часов.
— Не беспокойтесь за Игоря, — закончил Артемов, цитируя Кондратова: — Прапорщику Седову опыта не занимать. Здесь мы отрыли «крота», а дело Седова — взять его.
— С чего вы взяли, что я беспокоюсь за Игоря? — Генерал пожал плечами. — Вот чего я никогда не делал, так это не беспокоился за него. Он выкрутится из любой ситуации. В этом он поднаторел еще на гражданке. И не на одной. Половина из тех гражданок, с кем он был знаком, по двадцать раз делала аборты. Он жрал пиво и гонял на мотоцикле. Сзади на кожанке у него было написано: «Если ты читаешь это, значит, моя сука упала с мотоцикла». Его задерживали, порой открывая предупредительный огонь, но вскоре отпускали. И он ни разу не сослался на меня. Он — скользкий налим.
— Может, поэтому он выбрал для себя спецназ? — улыбнулся Артемов.
— Это просто помогло ему в дальнейшем, — без тени улыбки на лице ответил генерал. — Причина в другом, она во мне. Знаете, когда он нашел этот дневник, который я прятал, как мне казалось, надежно?
«Нет, не знаю, — глазами показал Артемов. — Скажите».
— Когда ему стукнуло двадцать два. Я прятал свои записи от посторонних, а первыми посторонними для меня были самые близкие — жена и сын. Мы никогда не касались темы войны. Он — потому что не хотел. А я... — Мельников покачал седоватой головой. — Короче, он нашел мой дневник, прочитал, мои откровения стали откровением для него, и что-то сдвинулось в его уродских мозгах. Вообще-то он неплохой парень. Вор, правда. Он стырил мой дневник и с ним, как с руководством к действию, попер в Чечню. Чтобы на своей шкуре испытать то, что выпало на мою долю. Он захотел получить возможность сопоставить свои мысли и мои: совпадают ли они. Но я в то время ничего не знал, просто дивился переменам, которые с ним происходили. Начал понимать, когда увидел своего остолопа по телевизору. Когда я приехал вызволять его в Ханкалу, мы долго беседовали на эту тему. Этот ворюга кроме дневника, украл мои мысли, присвоил всё, что только мог.
— Почему, как вы думаете? — спросил Артемов. Он догадывался, какой ответ ждет его.
— В этом дневнике не просто много правды, там всё правда. В 1996 году я писал: «Я не хочу, чтоб сейчас кто-то прочел это — еще рано, мне кажется. Но, может, лет через пять или шесть будет не поздно?» Знаете... Как вас по имени-отчеству?
— Михаил Васильевич.
— наете, Михаил Васильевич, когда первая чеченская кампания осталась позади, когда, был подписан «хасавюрт», я понял, что и первая война проиграна и такая же участь уготована остальным войнам. Я поднимался по служебной лестнице ради семьи, о ней думал в первую очередь, а не о стране. России нет, сброд сплошной. В какой-то степени Игорь поступил мудро, когда от своего имени высказал всё, что накопилось в наших с ним душах. В первую очередь он думал обо мне, а не о себе. Он исправлял несправедливость по-своему. В Ханкале он сказал: «Я понял, что ты никогда не выскажешь своих мыслей вслух, что строки из твоего дневника вскоре выцветут и никто не узнает о них. Но мы с тобой — одно целое, одни и те же проблемы мы понимаем и реагируем на них одинаково». Слова уже не мальчика, как считаете?.. И вот когда он всё это понял, то решил, что настала пора, и дал открытое интервью. Мне кажется, он больше обращался к своим дружкам, оставшимся на гражданке, к сверстникам, поколению пепси, чтобы и у них что-то сдвинулось в мозгах. Конечно, он крепко подставил меня, но то сущая малость, то стоило наших с ним размышлений о родине, о малой части нашего народа — о наших с ним солдатах.
Глаза генерала неожиданно увлажнились, он проглотил тугой ком, подступивший к горлу. Тоска по сыну, взявшая за горло, сменилась благодарностью к нему.
А полковник Артемов понял, может быть, больше: что Миротворец — это и он, генерал-майор Мельников, и его сын. Действительно одно целое.
— Да, я никогда не переживал за него, — вернулся к прежней теме генерал, — лишь раз струхнул, когда он во всеуслышание обвинил начальника Генштаба в создании чеченских воинских формирований. Пришлось спасать Миротворца. Он бы и без моей помощи выкрутился из этой истории. Но мать Игоря уже паковала мои вещи в дорожную сумку.
«Мать Игоря...» — сощурился Артемов. Генерал не сказал — моя жена. Похоже на анекдот, когда внучка говорит бабушке: «А муж-то у тебя нервный».
— Ладно, — Мельников хлопнул себя по коленке и пристально посмотрел на полковника. — Заинтересовали вы меня этим делом, Михаил Васильевич. Если не возражаете, я дождусь его завершения здесь.
Ознакомительная версия.
