Сука Полянкин, зря я тебя не убил.
Нет, не зря. Он меня на При посадил, как на иглу, он меня с нее и снимет. Только я еще не придумал, как это организовать.
Да, честно говоря, что-то и не хочется мне с нее сниматься.
* * *
Все эти размышления пронеслись в мозгу мгновенно и сгинули почти бесследно, оставив разве что пепелок легкого сожаления. Не верю я в честность вообще. Тем более в бескорыстную законопослушность. И сам — любовь любовью, дружба дружбой — больше полагаюсь на логику. Как мне не раз цитировала одна театралка из какой-то популярной некогда пьесы: «Говнюком быть невыгодно». Вот в этом вся мораль умных людей. Говнюком быть не некрасиво или там неприлично — невыгодно.
Учитывая, сколько придется тратить на обеспечение безопасности, надежной крыши, на переезды и обживание новых мест, моих денег хватит самое большее на пару лет. Пару лет прозябания в каких-нибудь отечественных или иностранных щелях. Чувствуя себя дичью не только для тех, кого я знаю сейчас, но и для тех, кого вынужден буду просить об услугах. Понятно, что за документами, например, придется не к ангелам обращаться. А ворье — оно везде ворье. Профессия такая: облапошивать любого, кто подвернется. А я в качестве жертвы окажусь лакомым куском. И все ради удовольствия самому оплачивать тот риск, который мне сейчас худо-бедно компенсируют другие? Не стоит овчинка выделки.
Ладно, помечтали — и за щеку.
Так, теперь бумаги. Наш человек генетически относится с почтением ко всякому документу, и поэтому в любом сейфе и тайнике всегда найдется нечто, способное надолго замуровать своего хозяина в тюрягу. Девка и иже с ней не были исключением. Например:
"Уважаемая Госпожа Д.! Податель сего должен передать Вам
25 (двадцать пять тысяч) долларов. В том числе:
3 — в качестве аванса за операцию в М. И
7 — окончательный расчет за К. С. В.,
6 — окон-й р-т за Т.Н.К.,
9 — окон-й р-т за Р., хотя Вы еще обязательно должны тщательно убрать за собой!
Прошу Вас предоставить подателю сего возможность познакомиться с тем, как убрано за Р. С уважением, Ваш К."
Были там и списки. На хорошей, принтерной бумаге, на обрывках писчей, на листах из тетрадей... Кому, когда, сколько.
Иногда и за что. И кто бы ни скрывался за инициалами и фамилиями, думаю, не зря все это хранилось. Видать, с помощью этих бумажек кого-то можно было крепко прихватить за задницу.
Некоторые списки и ведомости были написаны приметным почерком: четким, округло-женским, с прерывистой горизонталью, часто говорящей о вывихах в сексуальной сфере. Похоже, писала Девка. В чем в чем, а в предусмотрительности ей не откажешь. Даже когда предусмотрительность связана с риском иметь кучу неприятностей из-за обладания документальными свидетельствами. А куда деться? Чем крупнее и сложнее дела, чем больше народу, тем сильнее необходимость в записях. Обнаружилось три конверта с паспортами — б/у, полуфабрикаты и отличные подделки. В основном, правда, на женские данные, но это тоже ничего.
Что ж, все это представляло вескую основу для шантажа Девки и всех, кто в ее записях числится. Козырь. Надо только хорошенько обдумать, когда, с кем и как пограмотнее эту возможность реализовать. Разумеется, мне и в голову не пришло спешить с передачей Девкиных записей в милицию. При всем пиетете, с каким я относился к защитникам закона, сейчас любая помощь им — смертный приговор для меня. А самоубийство — это грех. Без шуток.
Больше всего здесь было бумаг с химическими формулами, дневниками опытов, схем и рисунков кровеносной системы и человеческого мозга.
Значительная часть — на немецком языке. Но даже то, что было на русском, понять в своем нынешнем состоянии я не мог. Поэтому с чувством исполненного долга я сложил бумажки и книжки в аккуратную стопку, с облегчением отложил в сторону видеокассеты и компьютерные дискеты, которые мне сейчас негде было прокрутить. В голове царил жуткий ералаш, а тело, битое и усталое, умоляло о покое.
И все-таки жаль, что При не было рядом. Зато шанс ее опять увидеть и поиметь во сне казался мне убедительно веским.
Глава пятнадцатая. Грязь в детской
Проснулся я в постели так кстати отсутствующей Кати среди бела дня. В «коктейльном» состоянии: голова стала ясной, жаждущей работы, а тело болело каждой клеточкой. К тому же мучила совесть за вчерашние и позавчерашние глупости. Тихо грело имеющееся у меня нынче богатство, ну не само пока богатство, но уже довольно веский намек на его вероятность. А еще до стона хотелось увидеть При.
Жизнь моя все больше разукрашивалась и осложнялась из-за присутствия в ней хитрой и бесшабашной, профессионально безнравственной и беспомощно-нежной, обольстительной и наивной Принцессы. Знаю, что дурак.
Давно считаю недоумками тех мужиков, которые из-за женщин теряют сначала голову, а потом готовы потерять и все остальное, включая и саму жизнь. И все же как это, оказывается, приятно: сначала думать-мечтать о При, а потом уже заботиться о своей безопасности и деньгах. Вот вдруг она — судьба моя?
«Суженая» — именно этого корня понятие. Предназначенная Судьбой. Вдруг другой такой я больше никогда не найду?
Кое в чем Гном-Полянкин прав: бывают шансы, которые только раз в жизни выпадают. Только единожды. Вот ведь как ни рискованны оказались сутки наслаждения с нею у мамаши покойного бандюги Василия, а не жалел я сейчас о тех часах. То есть жалел, но не о том, что они были, а о том, что они уже позади. Каждую секунду, проведенную с При, вспоминал, облизываясь и млея. А вот о том, что поосторожничал вчера и в запале сбежал от нее, уже жалел.
Умом понимал, что сейчас она бы только мешала, отвлекая от насущных забот и стараясь предать, но — жалел. И с удовольствием жалел. Плевать мне сейчас было на то, что кого-то она ласкала до меня и будет ласкать после или даже одновременно. Будь она сейчас в пределах достижимости — все бы бросил и, проверив, нет ли за ней хвоста, так бы навалился, что... И больше скажу: если ее не будет — на кой мне хрен тогда и голова, и деньги, и все прочее?
А еще говорят, что утро вечера мудренее.
Нет-нет, дико извиняюсь, жизнь мне нужна любая.
Да и то, что спала она с кем попало, хоть головой не осуждал, но сердцем почему-то воспринимал как предательство. Жалел, что узнал о ней такое. Раздражался на себя за то, что сейчас, когда у меня полно насущных бед и проблем, отвлекаюсь на бессмысленные грезы. Я тут о ней думаю, а она, может, как раз сейчас уступает кому-то — это в лучшем случае, а то и наслаждается — в силу служебного долга и природного призвания... Эта мысль хорошо меня отрезвила. Стоп, не мальчик уже. Хрен бы с ним, с ее белым телом. Лучше самого себя вручную обслуживать, чем гнить в какой-то яме. С памятником или без.
Волевым усилием я похоронил все сексуально-романтические позывы, снова прополоскал рот растительным маслом, сделал плотную зарядку и довольно удачно помедитировал. Полной ясности не обрел, но примерная канва действий наметилась. Пока пил кофе и изучал из-за занавесок ситуацию во дворе, еще раз прикинул свои шансы.
Эх, надо было бы сесть и на бумажке расписать-разложить все происходящее. Картировать ситуацию, как учили инструктора и командиры. Но у меня голова какая-то дурная в этом смысле. Она делает не то, что мне нужно по ситуации, а то, что ей хочется самой. Вот не лежала у меня сейчас душа к бумаге, и все тут. Просто зудело все внутри, так хотелось размяться-пробежаться, что-то делать, действовать. Матеря себя за неумение заставить жить по правилам, я нарядился старухой. Утешался тем, что если жить как надо, то какая это, на фиг, жизнь? Каторга это, а не жизнь.
Лукавил, конечно, перед собой. Знал, что когда прижмет, когда навалится все отложенное, когда обожжет все непродуманное, когда не продохнуть станет, вот тогда я все себе припомню. Умен и усидчив стану задним числом. В пальтишке и «дачных» ботах Катерины, выпятив горб-рюкзачок, в котором под пальто лежало, помимо содержащегося в той сумке, что я тащил в руках, кое-что из оборудования, запасной одежды и на всякий случай оружия, я проковылял в дальний конец микрорайона. Там, напротив гастронома, нашел подходящий телефон-автомат, давно выведенный хулиганьем из строя. Достал из сумки свой аппарат и, подключившись к линии, позвонил своей связной — инвалидке. Нехорошо так женщину называть, но так уж она в моих мыслях отпечаталась. Да вовсе и не уничижительно я ее назвал, а даже с уважением.
Инвалидка, но деятельная. Она ведь диспетчером на телефоне не только меня обслуживала, не один я не доверял пейджерам. Так что зарабатывала она достаточно, чтобы никому не быть обузой.
Минут пятнадцать я не мог дозвониться, потому что телефон у Любови Никитичны был непрерывно занят, а потом она наконец ответила.
— Здравствуйте, — откликнулся я высоким голосом. — Это Константин Васильевич. Есть что-нибудь для нас?
