— Наконец-то! Масса звонков, а вы все не объявляетесь. — Любовь Никитична зашуршала записями. — Диктовать?
— Минуточку. — Я достал блокнотик и автоматический карандаш. — Давайте.
— Большинство звонков для Олега. Его спрашивал Пастухов, просил перезвонить. Телефон сказать?
— Говорите.
— Еще очень просил позвонить Николай Матвеевич, телефон... Успеваете?
— Успеваю.
— Гумеров — телефон... Солодухина — телефон... Архипкина — телефон...
Шмелев — телефон...
— Минутку, — попросил я.
Диктовала Люба четко, размеренно, но я ведь на весу писал, в продуваемой будке. Не хватало еще не правильно какую-нибудь цифру накорябать, а потом позвонить не туда. Хотя время и поджимало. То, что она произнесла слова «масса звонков», означало, что кто-то у нее обо мне выспрашивал. Раз так, значит, ее телефон вполне могли прослушивать и, может, сейчас уже кто-то определял, откуда я звоню.
— Извините. Скажете, когда можно будет продолжать.
— Повторите последний номер.
— Шмелев. Телефон... Зинуля — так эта дама назвалась: «Зинуля».
Телефон... Все.
— Спасибо.
— Это вам спасибо. С наступающим вас. Всего хорошего в Новом году, счастья и здоровья! Олегу тоже передайте мои поздравления.
Ничего себе — через полторы недели Новый год, а я даже и не думал об этом.
— Вам тоже всего наилучшего. — Я спешил, поэтому был суховато-вежлив.
— Счастья! До свидания.
Быстренько сложив в сумку свою технику и приготовив газовый пистолет, я засеменил прочь от будки. Потоптался на автобусной остановке, потом побрел к переходу и — в гастроном. С тех пор как я последний раз заглядывал в него, он здорово изменился. Теперь тут вдоль витрин понаставили киосков-прилавков, и улицу можно было разглядеть, только стоя между дверями. Туда я и вернулся. Ждал, делая вид, что отдыхаю, опираясь на дверь. Что взять со старого человека.
Они подъехали минут через шесть после окончания разговора.
«Самара» с незнакомым номером, который я, разумеется, постарался запомнить. Знать тех, кто за тобой охотится, очень полезно. Тачка встала метрах в двадцати от будки. Никто не вылез: осматриваются. Паршиво. Чем профессиональнее преследователи, тем паршивее. Дилетантам кажется, что телефон-автомат гарантирует анонимность. Фиг вам. Сейчас они осмотрятся, а потом начнут тщательно опрашивать всех вокруг автомата: а не запомнил ли кто-нибудь человека, который только что по нему звонил? И хотя телефон давно не работает, все равно кто-нибудь обязательно запомнил плюгавую старушенцию. И станет у меня одной маской меньше, а у меня их и так немного.
Уйти, раз все ясно? Рано. Надо дождаться, когда они вылезут из машины, чтобы запомнить физиономии.
И тут, как назло, возле меня притормозил долговязый подросток.
Выпятил губу и, нагло рассматривая шалыми глазами, прикидывал: есть ли у меня в сумке, чем поживиться, или нет. Вот юное отребье. Ему ничего не стоит от нечего делать обидеть старушку, отнять у нее сумку. А в сумке помимо телефонного аппарата грим для маски пропойцы, пара гранат и ПМ.
Не хватало мне еще токсикоманов вооружать. Не говоря уж о том, что о бабусе с таким снаряжением в округе трепаться начнут.
— Чего, бабка, устала? — завел он разговор, озираясь.
Точно, готовится. Дурацкая ситуация, а я к ней не готов. Сколько меня Пастух с Артистом предупреждали: маскируясь, просчитывай все возможности.
Но все не впрок. Я передвинул боты, наступая на свою сумку. И тут он ринулся. Правой рукой попытался отшвырнуть меня в сторону, а левой потянулся к сумке. Делать мне ничего не оставалось. В смысле выбор был невелик — пришлось мне звездануть его хорошенько по носу, чтобы образумить.
Но образумить не получилось.
— Ах ты!.. Сука старая! — возмущенно заголосил паршивец, изумленно хватаясь за окровавленную губу. Протекавший мимо народ начал притормаживать, но аккуратно: чтобы и в сути конфликта разобраться, и в его участники не влезть. — Шею сверну, падла!
И хоть бы кто заступился за бабушку. А хулиган орал, не обращая ни на кого, кроме меня, внимания. Привык уже к безнаказанности. Тут я заметил, что с улицы на его голос проталкиваются еще двое юных засранцев, а этот начал отводить назад ногу, чтобы пнуть осмелившуюся сопротивляться старушку. Народ потек мимо быстрее, делая вид, что не замечает. Но я знал: стоит мне успокоить этих гавриков, общественность тут же возьмется за меня.
Озверевшей пацанвы прохожие боятся, а вот того, кто против этой мелюзги выступит, живо скрутят за причинение травм растущей смене. Во всяком случае, попытаются скрутить. А там, глядишь, и милиция объявится.
— Ну-ка, ну-ка! — Расталкивая общественность, с улицы к нам продвигалась настоящая бабуся, мирно торговавшая до этого рядом со входом в гастроном сигаретами. Сама себя поперек шире, она сноровисто раскидала дружков нападавшего.
— Ты чего, шкура, к человеку пристаешь?! — напустилась она на моего обидчика и ловко, как в кино, подсекла его опорную, левую ногу. Парень взлетел и с маху приземлился на копчик. Я даже прижмурился, представляя, как ему сейчас больно.
А потом он дал деру.
Поскольку возле входа в магазин взбурлила суета, способная привлечь внимание приехавших на «Самаре», я ринулся к прилавкам. Покупателей в силу раннего послеобеденного времени здесь было негусто, так что спешащая старушка могла привлечь внимание многих. Этого мне совсем не хотелось. Я сбавил шаг, немного покрутился возле очереди в мясо-молочный отдел, а потом под ее прикрытием юркнул в служебный коридорчик. И уткнулся в тощую высоченную стерву.
— Куда?! Что тебе тут надо? — Лошадиная физиономия с тяжелым подбородком и громадными выступающими зубами излучала непримиримое желание поскандалить. И видно было, что она рада случаю поорать. А я всем нутром ощущал, как хлопчики из «Самары» берут магазин в клещи. На кой хрен я их ждал, идиот? Ну и что, потешил свою любознательность? Теперь тебе только еще стрельбу учинить, чтобы по НТВ в вечернем выпуске рассказали про пенсионерку-ковбойку...
— Золотис-ско! Золото, золото! — втянув голову в плечи, звонко зашепелявил я, перебивая стремление тетки поорать. И волшебное слово сработало:
— Какое золото? — Мегера заинтересовано снизила голос почти до шепота.
— Обручальное. Червонное колечко, хочешь? Дешево отдам, совсем дешево.
— Я крутился возле нее, просительно задрав голову и оттягивая собеседницу вглубь, к заднему входу.
— Покажи! — увлекаясь за мной, но не теряя бдительности, потребовала тетка.
— Так... Щас... — Я рылся в карманах, перекладывая из руки в руку блокнотик, скомканный дамский платочек и карандаш. Вот он, выход!
— Ой, забыла. Совсем, старая, из ума выжила — забыла свое колечко.
Дома забыла. Я скоро! Вот щас сбегаю...
Уже не слушая разочарованных проклятий тетки, я юркнул во двор. Быстро прикинул, с какой стороны сюда быстрее добираться с улицы, и почти помчался в противоположную. Донесся до ближайшего угла, свернул за голые, но вполне густые кусты, сбавил шаг и уже спокойнее поплелся прочь. Но я чуял, что расслабляться еще рано. Похоже, я — как бы нечаянно, тайком от себя самого — начинаю затягивать расставание с ожерельем. Шкурой рискую, а все не решаюсь его вернуть — грузинам или САИП. Выходит, что бы там о себе я ни думал, а Михаил был прав: есть во мне жадность, есть. Пусть и непростая. По сути, я и на учебу, и на явки-лежбища, и на оборудование потому и не жалел денег, что исподволь готовился к хорошему кушу. Чтобы разок рискнуть, а потом навсегда в кусты — бездельничать в свое удовольствие.
Но не в этот раз. Это барахлишко, что при мне, надлежало вернуть.
Хоть и не хочется делать это даром.
* * *
Добравшись до метро и переехав аж на «Черкизовскую», я между этажами в одном из подъездов, еще не оборудованных кодовым замком, переоделся в работягу-монтера. Примостив зеркальце на люке мусоросборника, сделал себе накладки на зубы, чтобы выглядели желтыми и прореженными возрастом, нос расширил, подкраснил. Курточка и простой костюмчик — чистенькие, хоть и не новые. Ботиночки, прибавляющие рост. Все без шаржа, в русле сегодняшней жизни.
Потом здесь же, в подъезде, влез в коробку, присоединился к чьему-то квартирному телефону и сделал тройку первоочередных звонков. Договорился о встречах. Со странно заикавшимся Владимиром Захаровичем Артемовым, замом генерального директора «Изумруда», условился на завтра, у него в офисе. А со Шмелевым, с которым подружился еще в период торговли кожтоварами и прочим ширпотребом на «Спортивной» и который прислал мне спешный вызов через инвалидку, договорились неопределенно. Нагряну к нему либо сегодня вечером, либо завтра. Шмель так возликовал, услышав меня, что готов был ждать, когда я к нему приду, совсем не выходя из дома. Что было странно.
Характер у него, как мне помнилось, был на редкость спокойный.
