– Кассеты существуют, – сказал ему Мирон. – Я их сам видел. Снимали скрытой камерой откуда-то из-под потолка... Но это неважно. Важно, что это правда.
– А ты сомневался, что ли? – равнодушно спросил этот твердокаменный медведь.
Мирон оставил этот риторический вопрос без ответа.
– Они в камере хранения на Белорусском, – сказал он. – Запиши номер ячейки и код.
– Это еще зачем? – удивился Филатов. – На кой хрен они мне сдались? Понадобятся – пойду и сам куплю. Думаю, это будет несложно. Тоже мне, сокровище! Икс-файлы, блин...
Мирон ненадолго задумался. В самом деле, зачем? Пойдет и купит, не обеднеет. Чего, в самом деле, горячку пороть, разводить шпионские страсти?
Ответ нашелся сразу.
– На всякий случай, – сказал он. – Зачем тебе светиться, покупая то, что уже куплено? Черт их разберет, этих пиратов, кто из них с кем связан и кто кому стучит...
Тут его опять кольнула неприятная мысль: пожалуй, до этого следовало додуматься раньше. Вчера, например.
– Слушай, – сказал Филатов, – ты это брось. Отцепись от меня, понял? Я тебе уже сказал и еще раз повторяю: зря. Зря ты лезешь в это дело, держись от него подальше. Но ты взрослый дядя, и решать, конечно, тебе. Однако с чего ты взял, что меня это интересует? Я тебе что, прокурор? Робин Гуд? Бэтмен – защитник слабых? Отвали, понял?
– Понял, – сквозь зубы ответил Мирон. – Запиши номер и код, и я отвалю. Трудно тебе, что ли? Руки отвалятся?
Филатов помолчал.
– Нет, – сказал он наконец. – Не отвалятся. Диктуй.
Мирон продиктовал и сразу отключился. Выслушивать мудрые советы и нравоучения у него не было ни малейшего желания. Тем более что Филатов опять был прав. Прав! Как-то всегда так выходило, что этот нелепый, во многом наивный, донкихотствующий медведь сплошь и рядом оказывался прав. Делал общепризнанные глупости, выставлял себя на посмешище, лупил плетью по обуху, а потом вдруг – раз! – и оказывался прав. Глупость превращалась в высшую мудрость, как свинец в золото, у любителей повеселиться за чужой счет озадаченно вытягивались физиономии, и стальной обух лопался и разлетался на куски от слабого удара плети. "Наверное, потому, что он никогда не врет, – решил Мирон. – Делает только то, что считает правильным, и никого не слушает, ни под кого не подстраивается, как будто знает что-то такое, всем остальным неизвестное или известное, но хорошо забытое. Высшую правду какую-то... Откуда он ее знает, эту правду? Кто ему ее нашептал?"
Покинув вокзал, Мирон отыскал лоточника, у которого вчера купил кассеты. Лоточник сразу узнал его, и Мирону это не понравилось. Но потом он вспомнил про свою разбитую, опухшую, разрисованную всеми цветами радуги физиономию и понял, что не узнать его мог разве что слепой. Ему снова сделалось неловко. Он ловил на себе быстрые, то сочувственные, то любопытные, то откровенно брезгливые взгляды прохожих, и от этих взглядов ему было не по себе. Неделю назад он бы гордился своей разбитой мордой, да еще и затеял бы, наверное, драку с кем-нибудь из этих любопытных, который покрепче, а теперь... Надо же, как быстро все вернулось! Будто и впрямь проснулся...
Мирон с профессиональной легкостью затеял с лоточником разговор, выразил восхищение качеством товара и спросил, нет ли чего новенького из той же серии. Лоточник ответил, что нет, но к середине недели будет. Мирон прикинул: бои в пятницу, потом извлечь кассету, отредактировать, обработать, переписать, размножить, развезти по торговым точкам... Да, так оно и получалось.
Тогда он взял быка за рога и прямо спросил, где это все снималось, что это за веселые ребята и нельзя ли как-то на них выйти. Лоточник пожал плечами и ответил, что понятия не имеет. Тогда Мирон спросил: "А может, твой поставщик в курсе?"
Лоточник буквально на глазах закрылся, как устрица. "Кассеты приносит хозяин лотка, – сказал он. – Хозяин покупает кассеты у оптовика, а откуда их привозит оптовик – неизвестно. Как найти этого оптовика, тоже неизвестно, поскольку он предпочитает не светиться – ну, вы же понимаете... Хозяина сейчас в городе нет, уехал по делам не то в Рязань, не то вообще в Йошкар-Олу. Когда вернется, не сказал, и вообще, искать его бесполезно, потому что оптовика своего он все равно не назовет – опять же по вполне понятным причинам. Тотализатор? Ставки? Впервые слышу. Да не знаю я ничего, я кассеты продаю, а вы мне покупателей отпугиваете..."
Мирон понял, что несколько перегнул палку. Делать здесь больше было нечего, и следовало, по всей видимости, начинать все с начала где-нибудь на другом конце города. И тут до него вдруг дошло: морда! Морда у тебя, парень, как на картине позднего Пикассо, а ты из себя Шерлока Холмса разыгрываешь! Даже такая тупая тварь, как этот лоточник, не могла не связать твою морду с фильмами, которые ты купил. Продал он тебе кассеты сдуру, не подумав, а потом спохватился, прикинул, что к чему, может быть, даже кассеты прокрутил, пригляделся к физиономиям и узнал среди прочих твою. Узнал и решил, наверное, чудак, что изготовители ходового товара на вшивость его проверяют: сдаст или не сдаст?
"Отлично, – подумал Мирон, озабоченно жуя фильтр сигареты. – Просто превосходно! Ну, и кто же из вас двоих тупая тварь – лоточник или все-таки ты? С таким портретом, как у вас, господин журналист, куда ни приди, результат будет один и тот же, то есть нулевой. Вчера надо было думать, вчера! Что стоило, например, послать к лотку того же Филатова? Да плевать, что он не хочет, я бы его уговорил. Что ему, трудно пару кассет купить? Не подумал, засветился, как последний чайник... Теперь весточка полетит по цепочке: от лоточника к хозяину, от хозяина к оптовику, от оптовика на студию, где кассеты тиражируют, а оттуда – прямиком к тому мерзавцу, который обслуживает скрытую камеру и держит тотализатор... Надо же, как глупо вляпался! Завалил все дело в самом начале. Журналист, акула пера... Ай-яй-яй! Это же полная дисквалификация!"
Потом он разозлился на Филатова, который отказался ему помогать, и дошел даже до того, что мысленно обвинил бывшего редакционного водителя в провале своей затеи. Затем он одернул себя: Филатов-то здесь при чем? Это действительно не его дело. Он, Филатов, и в Клубе-то был один-единственный раз, и сразу же, между прочим, сказал, что это фуфло, суррогат. А уж в том, что Игорь Миронов, прожженный журналист, человек бывалый и опытный, повел себя как последний идиот, Филатова обвинять не к чему.
И тогда Мирон решил, что поведет дело иначе. Он решил, что явится в Клуб, принесет с собой кассеты и во всеуслышание объявит: вот, не угодно ли полюбоваться, господа? Среди нас, чтоб вы знали, завелась крыса. Давайте-ка немного повременим с мордобоем и все вместе дружно и весело поищем камеру. В конце концов, если крыса не признается и если вычислить ее нам не удастся, можно будет просто снять с камеры отпечатки пальцев и сравнить их с отпечатками пальцев всех без исключения членов Клуба. Люди вы все важные, с постами, с кошельками, связями, семьями и влиятельными друзьями, а кассетами вот этими, между прочим, в городе торгуют буквально на каждом углу. А если знакомые увидят, чем вы по вечерам развлекаетесь? Да не просто увидят! Я забыл сказать, господа: на нас же ставки делают! Представляете, вы, владельцы банков и фирм: сидят ваши подчиненные на работе и между делом заключают на вас пари. Дескать, наш-то боров против вон того субчика и трех минут не продержится. Так ему, кабану, и надо! А?..
Это была мысль. Реакцию клубменов на такое сообщение было легко предсказать. Легко было предсказать и их дальнейшие действия. Не все они, конечно, в полной мере восприняли и переварили завиральные теории Адреналина, но Клуб менял людей до неузнаваемости и безо всяких теорий – это Мирон знал по себе. К тому же преследовать крысу по закону было бесполезно. Что инкриминировать-то? Мошенничество, что ли, или незаконное предпринимательство? А выносить из котельной на мороз полуголые бездыханные тела клубменам было не впервой – благодаря опять же все той же крысе. И все. И концы в воду. Аминь. Так ему, негодяю, и надо. Поднявший меч от меча и погибнет.
Тут Мирона снова, уже в третий раз, кольнула острая иголочка нехорошего предчувствия. Поднявший меч... Не этим ли занимался в данный момент он сам, Игорь Миронов? Меч – оружие обоюдоострое. Как бы не порезаться...
Иными словами, до пятницы, до посещения Клуба, еще нужно было дожить. Улита-то поползла... "А, плевать, – решил Мирон. – Прорвемся. В крайнем случае, похожу до пятницы с пистолетом".
Пистолет у Мирона был – как не быть! "Браунинг" двадцать второго калибра – не самое грозное оружие на свете, но для самозащиты, для ближнего боя сгодится. Хранилась эта игрушка в надежном и вместе с тем легкодоступном месте – не дома, конечно, до такого сумасшествия Мирон еще не дошел, а в редакции, куда ему, по совести говоря, все равно не мешало бы наведаться.
Но ехать в редакцию сейчас не хотелось, да и далековато это было, особенно без машины. Зато до шалмана, куда он привел Филатова утром первого января, было рукой подать, и Мирон отправился прямиком туда: у нормальных людей, между прочим, уже закончился обеденный перерыв, а он еще не завтракал.
