пару шагов сблизиться с автоматчиками. Этого хватило бы, тем более что рукоять пистолета уже легла в руку. Заодно набор больших движений – шаги, повороты, смена местоположений – скрывали, отвлекали внимание от движений мелких. От шевеления пальцев в кармане, снимающих оружие с предохранителя, от бросков взглядов, фиксирующих смену обстановки, от постановки ног в боевую позицию…
И он тихо радовался, что всё пока идёт как надо. Ибо не знал, разумеется, что его предложение донельзя точно соответствовало главной цели исполнителей – доставить заказанного живым на подвал. Так что для них высказанная фраером идея была вполне в тему. А баба его… хрен с нею! Насчёт бабы указаний не поступало.
Это соображение их расслабило. Как оказалось, напрасно.
Тот, что стоял справа от двери, кивнул, сделал шаг наружу. Тем самым отодвинул назад тётку. Второй, слева от двери и, соответственно, справа от Алексея, сделал шаг в сторону – проходи, мол, сначала ты. Грамотно, на первый взгляд: блокируется противник спереди и сзади. А по бокам – дверной косяк. Не дёрнешься. Но на деле в такой диспозиции есть очень серьёзный недостаток, который при умелом использовании может стать фатальным: конвоиры разделяют свои силы и ставят между собою сразу две преграды – стену и подконвойного. Удар ногой в заднего, выстрел в спину переднему, закрытая дверь – и задержанный в безопасности. Можно и наоборот – выстрел в заднего, пинок – переднему. Даже, может быть, и лучше – не надо затем тратить драгоценное время на контроль заднего. Заодно и с Иркой рядом живого злодея не окажется…
Порядок действий всплыл даже не в мозгу – во всей нервной и мышечной системе. Но мозг быстро пригасил излишнюю инициативу: главное сейчас было вытянуть противника из палаты, где лежит Ирка. А там уже разбираться, не рискуя, что её достанет шальная пуля.
Он мельком глянул на подругу. Ирка лежала в такой позе, будто собиралась вскочить. К беззвучно раскрытому рту поднесён кулак, а глаза… Глаза кричали. Безмолвно. За что Алексей был ей благодарен – любой посторонний звук мог вызвать резкую ответную реакцию «бойцов комендатуры».
Поэтому он ободряюще прикрыл немного веки: мол, всё будет в порядке. Ты только сама не дёргайся.
Тётка за дверью сместилась вперёд и вправо. Оружие она почему-то не доставала, хотя кобура на поясе была открыта. Тоже сбита с толку. Передний конвоир – а как его ещё назвать? – соответственно, сделал два шага влево-вперёд и начал оборачиваться. Алексей покорно следовал за ним.
Поймав, наконец, краем глаза, что последний из троицы, двигавшийся сзади, выписался из дверного проёма и на автомате потянулся закрыть за собою дверь, оборвав при этом зрительный контроль, Кравченко решил, что пора.
Сделав два мелких и спутанных, будто споткнулся, шага к переднему врагу, он пихнул его плечом, бросив левую руку на газовую трубку его автомата и отжимая ствол вправо-вниз. Вести наверх было неправильно: два трицепса оппонента всяко сильнее одного Лёшкиного бицепса. Одновременно он продолжил собственное движение вокруг плеча противника, разворачиваясь на левой ноге ему за спину и прикрываясь им же от возможного огня со стороны тётки. И освобождая себе директрису на заднего бойца.
Правая его рука уже вылетела из-под полы куртки с пистолетом. Оппонент сзади даже не успел поднять автомат, как в животе его образовалась неожиданная дырка. Ну, правильно: выстрел в ногу-руку не гарантировал, что вражина не откроет ответный огонь – это боль, но боль не оглушающая. Пуля же в голову или грудь вполне могла оказаться летальной, а это было лишним. Зато ранение в живот редко лишает жизни сразу, но и сопротивления оказывать уже не позволяет…
Оппонент такому доводу внял – отпустив оружие, он схватился обеими руками за брюхо и стал сползать вниз по косяку двери. Надо же правильно автомат держать, а не как кубинский повстанец в изображении молодого Иосифа Кобзона. Учились бы весною, как «вежливые» оружие держат…
Выход из строя одного из нападавших Кравченко фиксировал, однако, лишь краем глаза, основное внимание перенеся на оставшегося противника. Тётку он пока игнорировал – та опять впала в ступор, не делая ни одного движения.
Лишь несколько часов спустя, когда всё кончилось, Алексей сообразил, что медлительность соперников объяснялась не столь их ступором, сколько его собственным психологическим настроем. У него просто открылось состояние, которое бывает хоть раз в жизни у всех людей. В основном, правда, у тех, кто сталкивается с неожиданными и опасными ситуациями, на которые надо успеть среагировать быстро и единственно правильным образом, – у спортсменов, гонщиков, мастеров единоборств. У воинов, конечно. Это состояние у японских самураев, или у ниндзя, что ли, называлось дзикан. Дзикан теиши. Это когда вокруг тебя вдруг всё замедляется, зато сам ты – король и бог скорости, мгновенно всё замечающий, мгновенно реагирующий, мгновенно двигающийся. Те ниндзя, говорят, даже владели техникой произвольного вхождения в этот самый дзикан.
Продолжая оборотное перемещение, Кравченко резким движением руки послал ствол оружия противника в обратном направлении, окончательно выбивая того из равновесия. Парень продолжал отклоняться влево, а тут получил ещё и импульс в ту же сторону. Мог бы даже упасть. Но не успел: Алексей, завершив разворот, пробил его правым локтём в позвоночник, а вслед провёл почти настоящий уширо маваши гири под основание шеи.
Почти настоящий – потому что никто их в училище классическому каратэ-до не учил. Но поскольку увлечение боевыми искусствами было всеобщим, то все друг у друга и нахватались и техник, и терминов. Можно назвать пробивающим ударом назад – суть от этого не меняется. Тело летит вперёд, голова остаётся сзади – вплоть до перелома шеи. А если и нет – недели две голова не поворачивается.
Прямо на тётку пихнуть его не получилось, но это было бы слишком хорошо. А слишком хорошо либо не бывает, либо бывает нехорошо. И без того парень больше не боец: он довольно резво сделал шаг, второй, и влетел головой прямо в батарею. Хорошо, та была забрана деревянными плашками – бедняга не раскроил себе череп. Но голова другом ему быть перестала всё равно, бандюган притих, дёрнув напоследок ногою…
Оставалась тётка. Та уже пришла в себя. Лапнула толстыми пальцами свою кобуру, но Алексей не дал ей закончить движение. Прыгнув к ней, он приставил ей к глазу ствол, а левой рукою легонько обозначил проникающий под дых. Горстью.
Тётке хватило: она стала перегибаться вперёд, насаживаясь глазом на ствол пистолета и оттого одновременно пытаясь отклонять голову назад.
Зря говорят, что ствол ко лбу – хорошее
