Ознакомительная версия.
Старшина отделения, здоровяк двухметрового роста, сидел на броне бээрдээмки, положив на колени автомат. Родом из глухой сибирской деревни, старший сержант Васильев был прирожденным десантником. В подразделении его любили за спокойный нрав, а уважали за недюжинную силу.
Но однажды капитан Верещагин спас сержанта от трибунала. Пятеро перепивших контрактников прицепились с претензиями к ребятам из отделения Васильева. Десантники только начинали службу в Чечне. Несмотря на присущую их роду войск изначальную гордость и даже некоторую заносчивость, парни были необстрелянными новичками. Заматеревшие контрактники сразу это почувствовали. Они вычислили парней возле полевой кухни, развернутой на краю аэродрома. Взяв ребят в кольцо, они оттеснили десантников к отдаленному строению, примостившемуся за краем поля аэродрома. Прижав парней к стене дощатого барака, «контрабасы» с расплавившимися от водки мозгами изгалялись, как могли.
– Ну че, «духи», до дембеля вы не доживете, – загибая пальцы веером, гнусавили контрактники.
– Пошли вы куда подальше, «контрабасы» долбаные, – поддерживая честь ВДВ, огрызались самые смелые из новобранцев.
Беседа плавно перетекала в драку с неизвестным финалом. Как на грех, никого из офицеров, способных пресечь это безобразие, рядом не наблюдалось. Уже брызнула первая кровь из разбитых носов, когда на горизонте нарисовался сержант Васильев.
– Хорош, «гансы», выпендриваться. Идите дальше синьку давить. – Сержант предложил миролюбивый вариант разрешения конфликта.
Вместо переговоров один из самых ретивых контрактников залимонил Васильеву под глаз. Тот, даже не охнув, перехватил буяна в пояснице, поднял в воздух и, действуя словно тараном, всадил контрактника головой в стену. Подгнившие доски не выдержали. Контрактник улетел в образовавшийся пролом со скоростью торпеды. Очень скоро туда же последовали и остальные. Вскоре из хлипкого сооружения донеслись пронзительные вопли.
Но еще нестерпимее, чем бьющий по ушам крик, была удушливая вонь, расползавшаяся по всему аэродрому. Барак оказался стандартным люфтклозетом, сортиром, возведенным еще в первую чеченскую войну. Отхожим местом пользовались поочередно федералы, боевики генерала Дудаева, а затем вновь федералы. По обычной армейской расхлябанности выгребные ямы никто не чистил, так что естественных выделений там накопилось предостаточно, чтобы утонуть. Когда на крики, заглушавшие гул взмывающих в небо «вертушек», сбежалось пол-аэродрома, зрителям открылась одновременно уморительная и страшная картина. В дерьме барахтались моментально протрезвевшие контрактники, а сержант Васильев протягивал утопающим обломок доски.
Общими усилиями наглецов удалось вытащить. Но делом заинтересовалась военная прокуратура: началась очередная кампания по повышению морального облика военнослужащих и укреплению уставных взаимоотношений в объединенной группе войск.
В подразделение капитана Верещагина зачастил военный дознаватель. Крашеная блондинка с весьма соблазнительными формами, выпускница юридического факультета, решившая посвятить себя военной службе, вызывала на допросы участников инцидента. Особенно часто ей требовались объяснения капитана Верещагина.
Офицеры посмеивались:
– Смотри, Верещагин, девка-то в самом соку! А ты у нас офицер боевой, да и парень видный. Лови момент! Удовольствие получишь и сержанта от дисбата спасешь.
Капитан в тон отшучивался:
– Нереально. Я рыженьких люблю.
Но так или иначе, а военный дознаватель представила в бумагах десантников в самом выгодном свете. Прокурор счел дело неперспективным, предпочитая не раздувать скандал. Тем более что о купании в дерьме опухших от водки контрактников уже слагали легенды.
Было что или не было у капитана с блондинкой, никто не знал. Ровно через месяц «уазик» прокуратуры, в котором ехала женщина, попал под обстрел. Чеченский снайпер аккуратно продырявил скаты, а когда пассажиры машины стали расползаться по кустам, поймал в перекрестье оптического прицела модную укладку блондинки. Пуля попала девушке чуть выше переносицы. Больше из пассажиров «уазика» никто не пострадал.
С расспросами к капитану Верещагину также никто более не приставал. У десантников не принято копаться в личной жизни погибших. А Васильев прикипел к капитану всей душой. После памятной драки и последовавшего разбирательства он чувствовал себя должником командира.
…Колонна замедлила движение. Она ползла по серпантину на предельно низкой скорости. Головная машина миновала мост, перекинутый над узкой, но бурной речушкой. У моста были начисто снесены перила, а каменные опоры поставили еще в незапамятные времена. Сооружение выглядело как архитектурный памятник давно ушедшей эпохи. Но Верещагин знал, что грузоподъемность моста вполне позволяет пройти тяжелой колесной технике и бронетранспортерам. В прошлом году в этих местах произошло боевое столкновение с крупным отрядом полевого командира по кличке Сулейман. Банду рассеяли, но часть боевиков спряталась под опорами моста. Они отстреливались до последнего, а трупы боевиков уносила ледяная вода. С тех пор места эти пользовались недоброй славой.
Верещагин видел, как напряглись лица солдат. Сержант Васильев поправил лежащий на коленях «калаш». Повернувшись, он пытался рассмотреть хвост колонны.
– Скоро мертвый аул, – не поворачивая головы, сказал сержант.
– Знаю, – откликнулся капитан.
Они упомянули о еще одной достопримечательности здешних мест. В трехстах метрах за мостом располагалось покинутое селение. Если бы в Чечне был мир, сюда привозили бы туристов, любящих мрачные легенды и исторические предания. Когда-то, в глубокой древности, или, как говорится, до Всемирного потопа, тут обитал могучий тейп. Его старейшины не признали власть имама Шамиля. Имам набирал в свою армию молодежь для борьбы с неверными. А старейшины не хотели и слышать о какой-то войне, бывшей еще так далеко. Тогда имам прислал в селение посланников. Им отвели лучшую саклю, зарезали самых жирных баранов и после угощения предложили отдохнуть: мудрые старейшины предпочли перенести тяжелые переговоры на утро. Переговоры ни к чему не привели. Старейшины не желали жертвовать молодежью ради священной войны.
Пригрозив невиданными карами, посланники имама отправились восвояси, но до ставки Шамиля не добрались. По дороге посланников перехватил казачий отряд, совершавший по тылам противника глубокий, как сейчас бы сказали, диверсионный рейд. В скоротечной стычке все мюриды погибли, а Шамиль получил формальный повод привести упрямый тейп к покорности. Он обвинил старейшин в предательстве и сотрудничестве с русскими. Часть молодежи Шамиль переманил к себе. Непокорных же вырезал как баранов. Самые упрямые поднялись еще выше в горы, не желая делиться своей свободой ни с жестоким имамом, ни с иноверцами. Заброшенный аул опустел. Место это среди местных считалось проклятым, и никто тут, кроме дикого зверья, не селился.
Была и другая версия, более простая и понятная. Ее Верещагин слышал от начальника медицинской службы полка, мужика чрезвычайно эрудированного и лишенного всяческих исторических сантиментов. Так вот, начмед сообщил:
– Ты, Верещагин, за своими мальцами присматривай. Здешние края довольно паскудные.
– В смысле? – не понял тогда капитан.
– Тут природный очаг холеры находится. Лет двести тому назад эта зараза многих местных выкосила. Целые селения к Аллаху на свидание семьями отправлялись. Потом эпидемия прекратилась. А в двадцатые годы прошлого века вновь вспыхнула.
– И что? Ничего про это не слышал, – признался капитан.
Начмед, задумчиво глядя куда-то в сторону, закончил:
– Русские врачи эпидемию остановили. Моя бабка по материнской линии здесь эпидемиологом пахала. Несколько природных очагов локализировали, вакцинацию провели. В общем, спасли гордых горцев от глобального переселения в райские кущи. А у потомков память коротенькой оказалась. Или аксакалы не успели легенды про таких, как моя бабка, сложить. Быстро забыли. – Начмед не слишком весело усмехнулся и добавил: – Хорошо, что старуха не дожила до нынешнего беспредела. Умерла с чувством выполненного долга. До конца жизни верила в нерушимую дружбу советских народов. – Взволнованный воспоминаниями начмед достал из сейфа неприкосновенный запас в виде бутыли спирта, разлил голубоватую жидкость по стаканам и командирским тоном велел: – Давай, капитан, продезинфицируемся. Холера – дама коварная. Неизвестно, когда проснуться пожелает. Так что ты своим бойцам водичку сырую из ручьев в тех местах не очень-то пить позволяй. Война и холера парами гулять любят…
Рассматривая развалины домов, выплывавших навстречу бээрдээмке, Верещагин вспоминал тот разговор с не знающим сантиментов начмедом. Вид поселения наводил на мрачные мысли. Нет, капитан менее всего был подвержен мистике. Он вряд ли испугался бы, увидав на этой дороге призрак самого имама Шамиля. Но вот живые последователи дела борьбы с неверными десантника беспокоили всерьез.
Ознакомительная версия.
