Атаман встряхнул пленного за плечи:
– Не слышал? Тебе хрюкнуть разрешили...
Однако еще какое-то время продолжалась немая сцена – глаза в глаза, полная неподвижность. А потом Мазур с радостью увидел, что сидевший напротив человек х р у с т н у л. У Мазура, как-никак, был богатый опыт с субъектами и посерьезнее...
Он усмехнулся, бросил на стол ощетиненный шипами Метод Убеждения, встал, подошел к понурившемуся собеседнику, приобнял его за плечи и сказал задушевно:
– Вот и молодец, Павлючок. Жопа – она, знаешь ли, своя, не у чужого дядьки... А жизнь и здоровье, братец ты мой, дороже любых бабок. Ну, давай прикидывать. Ильхану ты должен четыреста. Мне, соответственно, двести: извини, но я, аспид морской, с таким процентом работаю. Не с Ильхана же, и без того немалый моральный ущерб потерпевшего, мне проценты снимать? Да, вот еще. Сейчас мы в темпе прикинем все мои технические расходы на операцию, и ты мне их тоже возместишь, как миленький. В конце концов, на тебя ж потрачено... Возражения есть?
Лысый, сидевший с потерянным и скорбным видом, мотнул головой, уставясь в пол. Судя по всему, он окончательно смирился с денежной карой. Усмехнувшись без всякого сочувствия, Мазур отошел к стене, постучал по ней кулаком и громко позвал:
– Патрикеич, зайди! Технические вопросы пора решать!
Почти моментально объявился человек, абсолютно не гармонировавший с простецкой деревенской комнаткой, клеенкой на столе, вырезанными из журналов репродукциями на стенах и мебелишкой времен хрущевского волюнтаризма: молодой, лет двадцати пяти, в элегантнейшем костюме, сером в полосочку, стильном галстуке, узеньких очечках и, в завершение всего, с ноутбуком под мышкой. Мазур похлопал лысого по плечу:
– Знакомься, Павлуша. Я человек простой, только и умею, что глотки резать и ноги ломать, а это вот – адвокат. Настоящий, по всем правилам лицензированный, имеющий, так сказать, хождение. Патрикеевичем он прозывается не от имени или там фамилии, а исключительно в честь сказочного персонажа Лисы Патрикеевны – потому как востер, несмотря на младые годы, до невозможности. Вы, надеюсь, сработаетесь... Крючкотворствуй, Патрикеич, тебе и параграфы в руки...
Молодой человек, вежливо поклонившись, сел на место Мазура, привычно раскрыл ноутбук, включил и, уставясь на лысого, самым что ни на есть непринужденным тоном начал:
– Давайте вместе посмотрим, господин Кузаев, как проще и быстрее произвести платежи...
Лысый кивнул, покорно и отрешенно. Все было в ажуре.
Глава вторая
Вокруг совести
– Ну, я пошла? – сказала молодая супружница, подхватывая со столика ключи от машины.
– Отставить, – сказал Мазур командным голосом, в котором звучал металл. – Кругом.
Нина – уже имевшая некоторое представление о муштре – проворно крутанулась на каблучках и даже с озорным видом попыталась принять подобие стойки «смирно», что ей по недостатку опыта, конечно же, не удалось. Нетерпеливо переступила с ноги на ногу, выжидательно улыбаясь.
Мазур подошел вплотную, взял ее за подбородок и спросил:
– Ты что видишь в моих глазах?
Она присмотрелась, хмыкнула:
– Сексуальное вожделение? Так бы сразу и сказал, а то я сногсшибательный макияж полчаса наводила, как дура...
– Ответ неверный, – сказал Мазур, не выпуская подбородка. – В глазах у меня пытливый вопрос и некоторое беспокойство... Касаемо твоих вечерних поездок.
– Ну, Мазур! – возмущенно завопила она. – Ну что ты, как Отелло? Чем тебе еще поклясться, что я – вернейшая жена?
– Не передергивай, – сказал Мазур. – Если бы ты мне изменила, я бы утешал себя тем, что изменила ты мужу, а не Отечеству... – Он стойко выдержал возмущенный взгляд и негодующее фырканье. Продолжал уже совершенно серьезно: – Ты не передергивай, радость моя. Касаемо э т о г о я тебе вполне верю. Я не о том. Просто возникли два насущных вопроса. Первый: не слишком ли часто мы шастаем в казино? Ты пойми, казино ж не для того задумано и устроено, чтобы всякий, кто с улицы придет, кучу денег выигрывал...
– И вовсе не часто. Как ты любишь выражаться, в плепорцию.
– Пять раз за прошлую неделю – это уже не плепорция. Это тенденция, однако. Денег мне не жалко, милая, но ведь люди на этой почве форменным образом умом повертываются.
Она опустила глаза, всхлипнула в преувеличенном раскаянии:
– Ну честное слово, адмирал, постараюсь отвыкнуть.
– А сегодня куда?
– Ну... На часок.
– А если на слове поймаю?
– Изволь, – сказала Нина. – Зайду и ровно через час выйду, какая бы пруха или непруха ни шла... Честно. А второй вопрос какой?
– Не слишком ли часто ты за руль садишься поддавши?
– Так ведь самую чуточку. Для куражу. Никогда не переходя тот рубеж, где все можно уладить сотней баксов...
– А вот тут придется перейти на трезвый образ жизни.
– Это что, семейная сцена? – с любопытством спросила Нина.
– Это сеанс воспитания, – сказал Мазур. – Нет, серьезно. Я ведь искренне за тебя беспокоюсь, золото мое, я хочу с тобой прожить долгую и счастливую жизнь. Черт с ней, с рулеткой, не так уж это, может, и страшно персонально для тебя – но вот за руль садиться я бы тебя категорически попросил трезвой. Иначе права в кусочки изрежу собственными руками, а Патрикеич постарается, чтобы новых ты в жизни не получила...
Нина глянула строптиво:
– Ты лучше постарайся, чтобы твой Патрикеич меня по заднице не гладил.
– Тьфу ты, – сказал Мазур, – Опять?
– Ну да. Не далее, как сегодня, я, как-никак, верная жена, мне неприятно, в конце концов...
– Будет ему втык, – сказал Мазур. – Молодой еще, ветер в голове. А поскольку нужен он мне, под асфальт не закатаешь... Я с ним точно поговорю… Но вот от вопроса алкоголя за рулем ты уж, будь добра, под этим предлогом не увиливай. Я серьезно говорил.
– Я понимаю, – сказала Нина. – Но что я могу поделать, если во мне чертики играют?
– Гнать надо чертиков... – проворчал Мазур.
– Я исправлюсь, честно...
Она стояла перед Мазуром в неуме-лом подражании стойке «смирно», с видом мнимого раскаяния, вся из себя очаровательная, стильная и благоухающая, и сердиться на нее совершенно не хотелось, а хотелось уволочь в спальню и что-нибудь этакое прилежно сотворить.
– Ладно, – проворчал он, потеряв суровость, – в общем, смотри у меня...
– Слушаюсь, адмирал! Будет непременно учтено, адмирал!
Нина чмокнула его в щеку и выпорхнула за дверь – есть сильные подозре-ния, так и не принявшая нравоучения всерьез.
– Другое поколение, мать вашу... – громко сообщил Мазур захлопнувшейся двери и развернулся, чтобы уйти.
Звонок мелодично замяукал.
– Забыла что-нибудь? – спросил Мазур, проворно приоткрывая дверь. – Тьфу ты... Какие люди, сколько зим! Прошу!
Он проворно посторонился, и Коля Триколенко, он же Морской Змей (для крайне ограниченного круга лиц, поголовно опутанного целой паутиной грозных подписок о неразглашении) прошел в прихожую. Сказал без выражения:
– Супругу твою на лестнице встретил, летела куда-то беззаботно. Очаровательное все же создание, везет тебе...
– А чего ж, – сказал Мазур с наигранной бесшабашностью. – Должно ж нам когда-нибудь и повезти наконец... Ну, что ты встал, как мина на тросе? Пошли-пошли, сейчас в темпе соорудим коньячок типа виски и все такое прочее...
Он пропустил гостя вперед, в кабинет, достал из бара бутылку, стопочки, сказал виновато:
– У меня тут пожрать ничего особенного, кроме конфет и еще какой-то безделицы, ну да мы ж с тобой африканскую самогонку сушеной бегемотиной заедали...
– Сушеной ящерицей, – без улыбки поправил Морской Змей. – Это если в Шикотале. А южнее экватора мы ее, помнится, вовсе без закуски понужали…
– Кто ж все упомнит, – пожал плечами Мазур, наполнив позолоченные стопочки. – Ну, вздрогнули?
– Вздрогнули, – угрюмым тоном отозвался Морской Змей, выпил, произведя рукой какое-то механическое движение.
Поставил стопочку и уперся взглядом куда-то в угол комнаты, без малейших попыток завязать беседу. Сидел в деревянной позе и молчал.
– Так-так-так, – сказал Мазур.
– Что – так-так-так? – отозвался Морской Змей вроде даже неприязненно.
– Излагай.
– Что излагать?
– Да ладно тебе, – сказал Мазур. – Сто лет друг друга знаем. Сразу видно, что на душе у тебя лежит каменюка и нешуточная. Так что излагай, что стряслось. Если в деньгах дело, так это никакая не проблема и даже не намек на проблему. Решим вмиг.
Морской Змей поднял голову и впервые уставился ему прямо в глаза:
– А что, неплохо у тебя с деньгами?
– Да так, – сказал Мазур, – не хреново.
– Зарплату повысили?
Мазур неопределенно дернул плечом.
– В казино банк сорвал?
– Да так, в общем... – сказал Мазур.
Воцарилось молчание, напряженное и неловкое. Нехорошее молчание, можно даже сказать неправильное, потому что между ними т а к о м у молчанию вроде и быть-то не полагалось...
