– Дерьмо вопрос! – отозвался Бессчетнов.
Шевченко отрицательно покачал головой, Родин не настаивал.
Пленники завыли. Тут встрепенулся, как проснулся, Приходько.
– Командир! Ты не имеешь права расстреливать! Мы должны передать их местным правоохранительным органам.
– Ага, прямо сейчас, – сделал шутовской поклон Родин. – А лучше сразу в – Гаагский суд! А потом они откупятся и снова повезут героин в – нашу сторону. В нашу несчастную страну, Виктор.
Повернувшись к курьерам, Родин вскидывает автомат, тут же расстреливает троих; еще троих срезает Бессчетнов. Караванщики валятся в пыль. Все это напоминает публичную казнь в Китае.
Приходько мрачно смотрит на происходящее. Остальные бойцы – равнодушны.
– А теперь – бурбухайки! – Родин кивнул на осиротевшие автомашины. И тут Иван вспомнил о странном пакете с древними письменами, который лежал на капоте и ждал своей участи. Он взял его, повертел в руках и – бросил в сумку. Любые документы, добытые на операциях, доставлялись в штаб для изучения и анализа.
– Это можно, – пробормотал Шевченко и, выбрав себе головную машину, всадил в бензобак очередь.
С двумя остальными бурбухайками расправились Бессчетнов и Наумов. Автомобили поочередно, как на казни, полыхнули и взорвались.
– А что с этими делать? – мрачно спросил Приходько, показав на расстрелянных. – Может, закопать?
– И где это собираешься делать? – раздраженно отреагировал Родин. – Будешь долбить камни? Не переживай, к утру ими распорядятся шакалы и грифы.
– Не по-христиански это как-то, – поддержал Конюхов.
– Они – нехристи! – отрубил Родин. – Связались с дьявольским зельем и гореть им в геенне огненной.
Сказал – и почувствовал усталость, будто сдвинулись горы, навалились на него всей своей тяжестью; ущелье уже не насмехалось, а угрожающе скалилось – скалами и кручами, зубчатыми вершинами и обрывами. Кто он был такой, что посмел нарушить вечный покой горного края, взялся вершить чужие судьбы, казнить или миловать...
Надо немедленно уходить, взлетать, исчезать. Но никто не должен видеть, догадаться, почувствовать, что командир в смятении, что горы-исполины истощили, высосали из него всю энергию... В спецназе нет слабых. И сейчас самое время в отблесках пожарища пресечь сомнения и вдохновить. Спецназ всегда прав. И всегда прав командир.
Бессчетнов построил бойцов. Вертушки набирали обороты. Отблески пламени плясали на лице Родина.
– Моя фамилия Родин, – громко произнес он. – И я за Родину... отвечаю. Как и все вы. Здесь и везде.
Он обвел взглядом бойцов, которым давно ничего объяснять не надо было, рыкнул: – По местам!
Оглянувшись, Родин последним залез на борт. Будто подброшенные, вертолеты стремительно поднялись. Иван рукой показал на вторую машину, в которой корчился в огне дьявольский порошок, прокричал:
– Долбани туда!
Денис кивнул, и с сотрясающим борт сухим грохотом один за другим ушли в цель четыре «нурса». «Нет ничего прекраснее разрушительной силы оружия», – оценил Родин. «Неуправляемые ракеты» управляемо разнесли в ошметки, обломки, щепки грузовой джип-бурбухайку, рассеяли, смешали с дорожной пылью афганский героин.
Сделав прощальный круг над пожарищем, вертушки полетели прочь от гор.
* * *
Самое лучшее время для спецназа – возвращение с операции. Когда душу не гложет неизвестность, когда холодок страха, азарт, возбуждение прошли свой высший пик, точку кипения, и, вместе с глиссадой, эта буря чувств, утихая, снижаясь, идет на посадку. Вертолет и десант – одно целое. Бултыхаются братаны в нем, как рыбы в аквариуме, и так же беззащитны, когда «аквариум» разбивается прямым попаданием вдребезги. Но – прочь шальные, темные, как из «приемной» преисподней, мысли, страхи, – мы летим домой! И пусть этот дом – выжженные солнцем палатки на пустынном ветру, все равно милей его на этот момент не найти, да и искать не надо. Ну, а для отца-командира (в каком возрасте он бы ни был, все одно – батя), если еще добыт РЕЗУЛЬТАТ, то это не буря, а просто шквал, который бушует у командира внутри (но виду, ясно, не подает).
Но вот уже под железным брюхом «стрекозы» виден палаточный городок, в пустыне – именно городок, хоть в нем всего четыре шатра. Из штабной палатки выскочили букашки: офицеры-таджики, задирают головы, ждут, какие новости свалятся им на голову.
Короткие мгновения – вертолеты садятся на площадки, пропыленный, пропотевший десант дружно вываливается на землю, короткое построение, привычная постановка задач, без которых в строю и делать нечего. Бойцы слушают вполуха, все знакомо наизусть. Разойдись!
Вваливаются в палатки, складывают оружие, амуницию, разгрузки, срывают просоленные куртки, вокруг – шум, гам, мат-перемат. У питьевого бака выстраивается нетерпеливая очередь, кружки ходят ходуном, как живущие своей особой жизнью. Другие уже облепили привозную бочку; Шевченко завладел черным, как аспид, шлангом и окатывал струей всех желающих.
Родин, выхлебав кружку воды, вместе с Приходько направился в штабную палатку.
Полковник, прилипший к раскладному стулу (будто и не вставал), вытирал пот, отрывая куски от рулона туалетной бумаги, и поминутно глотал из горлышка минералку. Мирза читал миниатюрный томик Корана, а двое его подчиненных, подогрев на костре алюминиевый чайник, заварили чай, расставили на столике привезенные пиалы, а так как больше от них ничего и не требовалось, стали резаться в нарды. И, если бы не униформа, в которой были мужчины, это тягучее времяпровождение вряд ли бы чем отличалось от привычного бытия достойнейших мужей, проводящих большую часть жизни в чайхане за степенными и мудрыми беседами, где старший бай величаво изрекал, а младшие «подбаи», кивая, соглашались...
Старший «бай» с невыразимой скукой глянул на вошедших. Родин дежурно спросил:
– Разрешите, товарищ полковник?
Полковник кивнул.
– Ну, что там у вас? Почему по связи сразу не доложили результат?
– Секретную информацию в открытом эфире? – пожал плечами Родин.
– Какие здесьмогут быть секреты? – раздраженно отреагировал Полковник, и, в принципе, был прав.
Мирза бросил мгновенный, как искра, взгляд на Полковника, промолчал на выпад, глянул и на подчиненных. Те без слов поняли, тут же сложили доску с нардами.
Родин подошел к столу, отодвинул в сторону пиалы и чайник, развернул лежавшую карту.
– Докладываю, – чеканным голосом начал Родин. – Во время облета подконтрольной территории в режиме «охота» на караванном пути Ба-Хайр засекли три полугрузовых машины. При подлете было оказано вооруженное сопротивление, то есть попытка сбить один из вертолетов из гранатомета. Гранатометчик уничтожен с воздуха прапорщиком Бессчетновым. При последующем досмотре груза среди тюков с барахлом обнаружили пятьдесят пять килограммовых упаковок героина. – Насладившись эффектом, Иван наигранно скучным голосом продолжил: – В дальнейшем, при попытке оказать вооруженное сопротивление частью контрабандистов, они, в общем количестве семь человек, были уничтожены. Машины сожжены вместе с героином. Три «АКМа» и гранатомет могу представить в качестве трофея.
– Кто вам давал право уклониться от маршрута? – взвился Мирза.
Полковник, выдержав паузу, не зная, чью принять сторону, нашел выход:
– Старший лейтенант, что за самодеятельность? – железным голосом возопил он. – А если б вас подбили в воздухе?!
– Мы на войне, а не в сельхозавиации, чтоб над кукурузой летать! – отрубил Родин.
– Вы как разговариваете? Не забывайтесь!.. А где этот летун? А ну, вызывайте его сюда!
Родин глянул на Приходько:
– Виктор, вызови, пожалуйста!
Приходько кивнул, вышел из палатки.
Полковник хмуро поинтересовался:
– Какие-нибудь документы были у них?
– Только паспорта: таджикские, один – киргизский и один – афганский, – ответил Родин.
– Где они?
– Сгорели.
– И больше ничего, ни бумаг, ни блокнотов? – снова включился, ошалевший от родинского доклада Мирза.
– Никаких, – подтвердил Родин, решив вдруг не отдавать захваченный манускрипт и самостоятельно разобраться с ним.
– Ты сорвал все наши оперативные разработки, – не унимался Мирза. – Кто ты такой, чтоб самостоятельно принимать решения в нашем регионе?
– Моя фамилия – Родин, – веско ответил Иван. – Постарайся запомнить, майор.
– Вы отстраняетесь от операции! – проявил сурово власть Полковник, после чего отмотал метра полтора туалетной бумаги, вытер взопревший лоб и мощным глотком осушил бутылку минералки.
– А мы уже все сделали! – решил не сдаваться Родин.
Пан или пропал, Полковник, явление, хоть и не приятное, но временное, а у Родина – свои отцы-командиры, и в большинстве своем – вполне вменяемые. Полковнику хотелось казаться страшным и всесильным.
– Вы получите серьезное взыскание, Родин. Я подам соответствующий рапорт.
