Тургулаев смущенно улыбнулся, опустил взгляд. Видно было, что он совсем не привык к похвалам и оттого зарделся, совсем как школьник.
— Также, я бы хотел сказать спасибо тем людям, мысли о которых не покидали меня в самые тяжелые и опасные моменты этого дела. Сказать спасибо моим товарищам: Евгению Корзуну, — я указал на Женю с Фимой, — Ефиму Иванцову и Егору Степановичу Елизарову. Вон они, мои коллеги и друзья. Те, кто всегда прикроют мне спину и никогда не придадут. Никогда не оставят в беде.
Зрители устремили свои взгляды на указанных мной друзей. Фима с Женей ошарашено и смущенно принялись оглядываться. Они явно не ожидали оказаться в центре всеобщего внимания. Степаныч даже вжался в кресло, озираясь по сторонам. Когда его Тамара принялась аплодировать своему мужу, зал быстро подхватил ее порыв и разразился аплодисментами.
— А еще, — продолжил я, когда овации поутихли. — Хочу поблагодарить ту девушку, мысли о которой придавали мне сил в моменты, когда, казалось бы, сил уже и не осталось. Когда думалось, что найти их уже неоткуда. Спасибо тебе, Марина, — улыбнулся я, глядя на девушку. — Вспоминая о твоей любви, я находил в себе все новые и новые силы, чтобы бороться и не погибнуть.
Зал снова разорвали овации. Марина расплакалась, прижав руки к лицу. Даже Кулым, сидевший с суровым видом, заблестел своими поблекшими от старости глазами.
— Спасибо вам всем. Вы и есть моя Оборона, — проговорил я и отступил от микрофона.
— У тебя тут свободно? — Спросил Кулым, глядя на стул, стоявший рядом со мной. — Куда Марина убежала?
— Кажется, попудрить носик, — пожал я плечами. — Хотите присесть?
— Ненадолго, — сказал Кулым, занимая Маринино место.
После награждения больше ничего особо интересного не происходило. Была конференция, на которую пошли далеко не все. В основном там присутствовали бизнесмены и чиновники, начальство крупных предприятий города. Я тоже там был. Однако скучные разговоры о развитии города, да нахваливание чиновниками друг друга меня не сильно впечатляло.
По ее окончании все разошлись. А потом, к восьми часам вечера, избранные собрались вновь, теперь уже в Граале.
Большой зал переоборудовали: убрали небольшие, круглые столики и установили по периметру длинные столы, одетые в белые скатерти. Запустили ненавязчивую музыку. Еды и выписки было хоть залейся да заешься. Забавно, как «ужин для особых гостей» походил на привычные всем многолюдные застолья советского периода.
Кулым подошел ко мне, когда большинство гостей уже порядком понабрались и повеселели. Женщины даже вышли в центр зала, стали танцевать под музыку, которую Кулым распорядился сделать погромче.
Заиграла непоседливая «Хару-Мамбару» группы «Ногу свело». Тарабарщина заходила подвыпившим гостям на ура.
— Что ты хотел, Кулым? — Спросил я.
Авторитет глянул в мою сухую рюмку.
— Не пьешь?
— Нет. Мне нельзя.
— Без водки тут скучновато.
— Немного, — согласился я.
— М-да… — Вздохнул Кулым. — Скажу честно, твоя речь меня очень тронула. Готовился, что ли?
— Это была импровизация, — улыбнулся я.
— Импровизация от чистого сердца. Это сразу было видно. Знаешь, что я хочу у тебя спросить?
— М-м-м?
— Ты Марину любишь?
— Да, — ответил я, без сомнений.
Кулым улыбнулся.
— Что поменялось? Раньше ты сторонился ее. Все-таки дочка авторитета.
— Женскую преданность редко ценят, — проговорил я, помолчав несколько мгновений. — А я ценю любую. И Маринину в особенности. Ну а если отвечать, что же поменялось, то это ты. Я вижу, что ты хочешь отделаться от всей этой грязи. Начать новую жизнь. Для человека твоего возраста это очень смело.
— Спасибо, — Кулым вздохнул. — Знаешь, я решил.
— Что?
— Откажу американцу. Пошел он в баню со своими деньгами. Не стану с ним связываться.
— Мудро, — проговорил я. — Другого я от тебя и не ожидал.
— Я колебался, — возразил Кулым. — За свою жизнь мне приходилось работать с разными людьми. Как ты понимаешь, далеко не все из них были святыми. Встречались и настоящие отморозки, которых, по-хорошему, нужно было просто убить. Но я работал и с ними тоже. Так уж распоряжалась судьба. Так складывались обстоятельства. И я очень от этого устал.
— Значит, репутация Нойзмана тебя не сильно волнует.
— Не то чтобы. Или, если сказать верней — раньше не очень волновала.
— А почему тогда ты решил отказаться?
— Из-за тебя, Витя. Частично после твоей речи, но в основном из-за твоего отношения к Марине. Не ты один ценишь в людях преданность.
Я молча покивал.
— Ну ладно. У меня есть еще разговор с Арутюновичем. Надо обсудить кое-какие дела, пока он совсем не набрался и пока еще соображает.
— Удачи.
— Она мне не помешает.
С этими словами авторитет встал из-за стола и ушел. Я посидел еще полминуты, повыглядывал Марину. Увидев, что она танцует в группе других женщин и молодых девушек, я улыбнулся. Марина была очень грациозной и красивой. А потом я встал, прихватил пару рюмок и графин водки, что был поближе. Пошел к выходу из ресторана.
Женю я встретил как раз там, на выходе. Он болтал с седовласым Василием. Говорили они ни о чем. В основном о погоде, как я слышал.
— Здорова, мужики, — сказал я.
— О, — глянул на меня Женя. — Кавалер медали за отвагу пожаловал.
— За отличную службу по охране общественного порядка, — с улыбкой ответил я.
— Ну, или так.
— Поздравляю, — хрипловато проговорил Василий, пожимая мою ладонь. — Лидер ты что надо, Витя. Первым в пекло, как полагается.
— Такие времена, — вздохнул я. — Ну че, как обещал.
Я показал им графин с водкой.
— Давайте обмывать мою награду.
— Ты че-то какой-то трезвый, — с подозрением спросил Женя.
— Нельзя бухать. Потом, как совсем восстановлюсь, нагоню.
— Водяра, это, конечно, хорошо, — сказал Василий. — Но мне обход надо делать. Не вылакай тут все, Корзун. Приду, проверю.
— С далека увидишь, — кривовато ухмыльнулся Женя. — Если на ногах стою, значит, тебе что-нибудь да оставил.
— Ага, — сказал Василий и пошел к полной машин парковке.
Мы с Женей по-простецки уселись на ступеньках. Я поставил графин у Жениных ног. Звякнул рюмками о плитку.
— Слышь, — начал Женя. — А покажи часы, а?
Я ухмыльнулся. Снял свою амфибию с запястья, протянул Жене. Приняв часы, Корзун принялся их рассматривать.
— М-да… Зачетные котлы. Именные. Хоть и не импорт, но такие щас хрен найдешь.
— Советская ревизия, — заметил я.
— Ништяк, — он улыбнулся. — Как раз тебе на замену. Вместо Монтаны.
Я принял новые часы, нацепил на запястье.
Немного помолчали. Время подходило к одиннадцати вечера, и город затихал. Редкие машины пробегали по трассе, протянувшейся за стоянкой ресторана. По тротуарам прогуливались и наслаждались вечерней прохладой прохожие.
— Бухать в одиночестве, это как срать в компании, — проговорил Женя, угрюмо уставившись на графин.
— Вон там, за твоей спиной, — я указал назад, намекая на гостей ресторана, — полно пьяного народу. Считай, приобщишься к ним.
— Ай… Да и так сойдет. Уж в Афгане я в компаниях срать привык. Значит, и выпить одному не зазорно.
Женя налил себе, опрокинул. Занюхал рукавом формы.
— Это ты лихо выдал со сцены, — скривившись, хрипловато проговорил он. — Я б так не смог.
— Сказал, что думал.
— Да знаю.
Женя почти сразу налил вторую. Опрокинул еще раз.
— Слушай, Жек, — начал я, помолчав немного. — Вопрос у меня к тебе есть. Между нами.
— Ну? — Женя достал откуда-то краюшку хлеба, стал жевать.
— Это ты чего, хлеб в карманах носишь?
— Привычка.
— Что-то я за тобой такой не замечал.
— Знаю. Тоже после армии. Жрать вечно там хотелось. Причем всем. Вот и выучился хапать, что б желудок к хребту не лип. Ну и носить так, чтобы лишнего внимания не привлекать. Пока зал обходил, припрятал кусочек горбушки. Эти там не обеднеют.
