– Правильно. А что вас смутило? – спросила тетушка.
Ага! Мэд уже повернулась вполоборота к нам и внимательно прислушивалась к русской речи. Мы говорили достаточно медленно и отчетливо, так что она должна без особых затруднений понять смысл разговора.
– В пожизненное, – продолжал я. – А где сказано о праве унаследования имения моей женой и детьми?
– Это, безусловно, мы учли. О передаче имения в наследство подробно оговорено в пункте «Три-вэ».
– Ах, да, вижу! – кивнул я и снова углубился в «чтение». – Сейчас я составлю расписку… Э-э-э, будьте добры, лист бумаги!
Тетушка засуетилась, кинулась было к письменному столу, но испугалась стоящей там Мэд, вышла в графскую спальню и вынесла оттуда толстую канцелярскую тетрадь. Я раскрыл ее посредине и мелким почерком, чтобы Мэд не смогла прочесть издалека, написал:
«ДОЛЛАРЫ НАСТОЯЩИЕ!!! ПРОЯВИТЕ БДИТЕЛЬНОСТЬ И МУЖЕСТВО, СПРЯЧЬТЕ КЕЙС В СЕЙФ, НИКОМУ НИ О ЧЕМ НЕ ГОВОРИТЕ. В БЛИЖАЙШИЕ ДНИ ПРИЕДУ Я ЛИБО МОЙ КУРЬЕР, ОТДАДИТЕ ЕМУ 200 000, ОСТАЛЬНОЕ ОСТАВЬТЕ СЕБЕ – НА КВАРТИРУ. И НЕ ВОЛНУЙТЕСЬ ТАК, РАДИ БОГА!»
– Вот, пожалуйста, прочтите и распишитесь, – сказал я, протягивая тетушке лист.
Она читала долго, хмурила брови, переводила взгляд от последней строчки к первой, поднимала на меня вопросительный взгляд. К моему великому удовольствию тетушка все же взяла себя в руки и снова вошла в роль.
– Я должна пересчитать, – сказала она.
– Безусловно… Илона, будь добра, пересчитай сначала ты деньги, а затем проследи за пересчетом госпожи Стешковой. А я пройдусь по родной земле, подышу воздухом.
Я кинул Мэд последнюю и самую сильную прикормку. Пусть она пощупает «живые» доллары, пусть развеет последние сомнения, если, конечно, они у нее были.
* * *
Мы ночевали в бывшей обкомовской гостинице «Центральная» с длинными и скрипучими коридорами, паркетным полом, потемневшим от дешевой мастики, дверями, потерявшими рельеф из-за толстого слоя белой краски, с крепким запахом нафталина и дихлофоса в небольших и узких номерах, но с высокими, как в ангаре, потолками. Мною снова овладела хандра, и я с трудом сдерживался, чтобы не послать к чертовой бабушке Мэд со своими приторными ласками. Я лежал на спине, подложив под голову две подушки, и пил прямо из горла мартини и морщился. Гадость гадостью! Обычный «крепляк», настоянный на лавровом листе.
– Ну, ладно, – сказал я уже другим тоном. – Не хочешь, не пей. Дай мне!
Я допил и швырнул стакан в стену. Стеклянные брызги рассыпались по шкафу и ковру.
– Что с тобой? – спросила Мэд. – Тебя что-то волнует?
– Да! – ответил я. – Меня многое волнует. Я хочу понять, какую ты ведешь игру?
Я уводил ее от главного разговора, возвращаясь в прошлое.
– О чем ты, милый?
– Скажи, зачем тогда, в горах, ты обыскивала труп Шаттуева? Зачем подкинула документы Глушкову?
Мэд искренне рассмеялась. Совесть ее была чиста.
– А потому, – ответила она жестко, глядя мне в глаза, – что я его ненавидела! Он мешал нам с Гельмутом, он срывал все наши планы. И я захотела сделать ему мелкую гадость, подкинуть ему какую-нибудь глупую улику… Скажи, – тише произнесла она, – тебя так долго мучил этот вопрос?
– Да! – солгал я. – Потому что… потому что я тебя люблю и хочу, чтобы ты была моей женой!
Мэд взвилась, словно в постели оказалась лягушка.
– Наконец-то, господи! – взмолилась она. – Наконец-то тебя прорвало!
– Мы будем заключать с тобой брачный договор?
– Обязательно. Так делают все деловые люди. И этот брачный договор сразу снимет все твои подозрения.
– А что ты собираешься оговаривать?
– Мы внесем в договор один важный пункт: после регистрации нашего брака ты становишься совладельцем всей моей недвижимости, а я – совладельцем твоей недвижимости, твоего имения. Тебя это устраивает?
Я наморщил лоб и почесал затылок.
– Честно признаться, Илона, во всех этих юридических тонкостях я не слишком силен. А что значит – совладелец? Какой смысл мне быть совладельцем твоего замка?
Мэд нетерпеливо махнула рукой и покачала головой.
– Какой ты… Предположим… – Она сделала паузу. Ей неприятно было говорить о грустных вещах. – Предположим! – повысила она голос, – что мы с тобой разводимся. Нет-нет, не подумай, что я не исключаю такой вариант, я намерена жить с тобой до конца дней своих. Но все же предположим, что мы развелись. Тогда по закону я получаю в собственность половину твоего имения, а ты – половину моего замка. Их стоимости приблизительно равны. Это ведь справедливо, милый?
– Вполне, – согласился я.
– Ну, раз ты не возражаешь, тогда надо срочно покупать билеты в Берлин.
– Куда? – зачем-то переспросил я, хотя прекрасно понял, что сказала Мэд.
– В Берлин, – повторила Мэд, удивленная моей реакцией. – А оттуда – в Штутгарт. Там мы зарегистрируем наш брак, а в Вейсенбурге отпразднуем это событие.
– Нет! – резко возразил я. – Никуда я сейчас не поеду. Я не могу.
Мэд даже потеряла дар речи.
– Что? – едва слышно произнесла она.
– Не могу я! – повторил я. – Во-первых, у меня нет загранпаспорта, во-вторых, я должен рассчитаться с работой, взять отпуск за свой счет, сделать еще кучу важных дел. Не могу!
– Но что может быть важнее нашей с тобой свадьбы? – прошептала Мэд.
– Ну как ты не поймешь? Не могу я вот так быстро сорваться с места и поехать в Германию. С завтрашнего дня в моем имении начнется строительство, я должен оговорить с проектировщиком детали виллы, бассейна…
Лицо Мэд помертвело.
– Ты… не передумал? – осторожно спросила она, и ее глаза повлажнели.
Я едва не задохнулся от жалости к девушке. Со мной случаются приступы страшной жалости к людям, когда в груди все сжимается от дикой ноющей боли. В такие мгновения я способен дать задний ход, если чувствую за собой вину.
– Нет, – ответил я, стиснув зубы, поднялся с подушки, взял девушку за руку и привлек ее к себе. – Нет-нет, ты все придумала, тебе показалось. Я люблю тебя, я мечтаю о тебе и думать не могу ни о чем другом, кроме нашей свадьбы…
– А я нашла выход, – сказала она. – Мы распишемся в посольстве Германии в Москве. А прилетишь ко мне, когда сделаешь все свои дела.
Вот и все, подумал я. Клетка захлопнулась.
– Я ПОНИМАЮ, – СКАЗАЛ БЭЛ. – Тебе нелегко будет это сделать.
Он заглядывал мне в глаза, и ему казалось, что он видел в них море любви. Но там не было даже слезинки этого чувства.
– Ты ошибаешься, – ответил я бесцветным голосом. – Мне совсем нетрудно будет это сделать. Это мой гражданский и патриотический долг, я чувствую себя борцом за наше правое дело…
– Хватит трепаться! – перебил меня Бэл. Он почувствовал злую иронию и даже ненависть. – У нас готово дело на нее. Есть все: видеозапись двух таможенных досмотров, акты, свидетели. Остается маленькая формальность: нужен повод, чтобы ее задержать, после чего мы предъявим ей обвинение по полной форме.
– А тебя за это наградят орденом? – спросил я.
Бэл скрипнул зубами.
– Дурак ты, – произнес он. – Дай бог, чтобы меня не посадили.
– А Илона где будет сидеть?
– Не знаю. Это уже не мое дело. – Он подумал и добавил: – Наверное, где-нибудь в Мордовии, на инзоне. Может быть, как было с Рустом, ее вскоре переправят в Германию. Но это уже не имеет большого значения. Ее песенка спета.
– В каком смысле?
– Она уже не жилец на этом свете. В Германии ее ликвидируют. Это точно, в этом уже можно не сомневаться.
– С чего ты взял? Почему ты так в этом уверен?
Бэл недолго думал, отвечать или нет.
– Как ты думаешь, откуда у Илоны альфа-сульфамистезал? Синтезировала в школьном кабинете химии? Купила в аптеке?
Бэл застал меня этим вопросом врасплох. Признаться, я никогда не задумывался об этом. Я пожал плечами и острожно высказал первую пришедшую в голову версию:
– Конечно же, не в аптеке купила. Но, может быть, какие-нибудь давние фронтовые приятели Гельмута имеют доступ к секретным фашистским складам химического оружия? Вот они и предложили глупой девчонке найти покупателя в Чечне.
– Давние приятели, глупая девчонка! – усмехнулся Бэл, и я тотчас почувствовал себя наивным ребенком. – Илона Гартен состоит в сильнейшей неофашистской организации «Вэльт», которую поддерживают многие политические партии, общественные, ветеранские и прочие организации, в том числе фигуры из правительственных кругов. А теперь представь себе, что после суда Илону переводят из российской в германскую тюрьму. Естественно, средства массовой информации взбудоражены, пресса и телевидение встречаются с ней, по телеканалам и в газетах – интервью с Илоной Гартен, которая рассказывает о своих связях с неонацистами, называет известные в политических кругах фамилии. Разгорается невероятный политический скандал: неофашисты Германии ведут тайную войну против России! Немцам это надо?
