— Ничего я не подслушивала! — забормотала она торопливо. — И дорогу эту я не знаю… А куда она ведет?
— На хрен тогда поворачивала? — подозрительно спросил Шура.
— Да потрахаться с тобой, дураком, хотела! — взвыла Нинка, опасаясь, что Казан ее тут и прирежет.
Но Шура резать ее не стал, а просто расхохотался.
— Во! — постучал он себя по лбу. — Я точно дурак! Вчера небось дожидалась, не спала?
— Вчера-то спала, — осторожно сообщила Нинка, — но ждала, что разбудишь… Хоть утречком.
— Понятно, — улыбнулся Шура. — Давай еще чуть подальше проедем? А то от дороги нас видно.
— Как скажешь, Шуринька…
И Нинка покатила дальше. Дорожка была узенькая, ветки по стеклам скребли, ухабов немеряно, наверно, можно было и не забираться так глубоко. Но Нинка уже сообразила, что Шуре эта дорожка зачем-то очень нужна. И не решалась останавливаться, хотя они заехали уже не меньше, чем на километр. Однако Казан не торопился давать команду «стоп». Он вновь поглядывал на карту, на солнце, чего-то прикидывал… Нет, похоже, Нинка его сейчас совсем не интересовала. Во всяком случае, намного меньше, чем эта дорожка, на которую она его завезла.
— Ладно, — сказал Казан неожиданно, — глуши тачку. Пойдем прогуляемся…
Честно говоря, Нинка вылезала из машины с опаской, даже, пожалуй, с настоящим страхом в душе. Ей вдруг взбрело в голову, что, выехав на эту дорожку, она невзначай проникла в какую-то жуткую тайну Казана, которую не должна была узнать, и теперь Шура ее собирается приколоть тут, в лесу, по-тихому.
Но Шура, вопреки ее мрачным предчувствиям, нежно обнял Нинкину сдобную талию здоровой рукой и прошептал:
— Скорей бы от гипса отделаться! А то и ухватиться за тебя не могу как следует…
— Ничего, — сказала Нинка, жутко радуясь, что ошиблась, — у меня-то обе целы, обниму как надо.
И, ласково обвив Казана, тесно прижалась к нему всем телом. Опять спаялись вместе губы, сбилось дыхание, теплые волны заходили в головах и душах. А лесной аромат — хвойный, смолистый, с какими-то травами в придачу — хмелил и пьянил. Так на что-то сумасшедшее и подбивал, и подначивал — даже комарики, которые кое-где попискивали, не мешали.
Нинка разжала объятия, схватила Шуру за здоровую руку и потянула в кусты. Заскочила в промежуток между стволами деревьев, покрытый пушистым мхом, одним рывком сдернула платье через голову, ловко освободилась от всего остального и опустилась на колени. А потом еще и нагнулась…
Наверно, Шуре тяжеловато было, как говорится, «переходить в партер». Все-таки и бок, и бедро еще не зажили. Но он все-таки сумел встать на колени у нее за спиной. И тут Нинка неожиданно ощутила, как Казан наклоняется и целует ее сперва в одну половинку, потом в другую, потом еще несколько раз…
Что только с Нинкиной задницей в разные времена не делали: и щипали, и кусали, и тискали, и шлепали, и даже пороли по-настоящему, но целовали так нежно — в первый раз! От этих поцелуев на нее, и без того уже возбужденную, и вовсе бахмур находить начал.
А Казан не торопился, он еще и еще целовал и гладил Нинкины телеса, скользил действующей ладонью по бокам, спине, животу и грудям, по бедрам и ляжкам, словно бы этой руке было поручено работать и за себя, и за раненую руку тоже.
Ну а потом он все-таки задвинул Нинке снизу вверх, и дальше все пошло более-менее обычным для нее образом…
Когда мероприятие было завершено, Нинка, уже одеваясь, заметила:
— Шурик, а ведь нам на этой тропке не развернуться будет! Километр задним ходом переть придется.
— Мы прямо поедем, — ответил Казан. — До тех пор, пока не упремся.
Нинка хотела спросить, а что будет дальше, но не решилась. К тому же сейчас ей было все равно, куда ехать, лишь бы с Шуриком.
Путешествие по просеке продолжалось еще не меньше часа. В нескольких местах еле-еле протискивались через кусты, в одном месте едва не завязли, переезжая ручей, но все-таки в конце концов выехали на опушку леса и оказались на относительно приличной дороге, идущей по краю поля, засеянного кукурузой. «Царица полей» подросла еще не шибко, но все же из-за ее двухметровых стеблей трудно было разглядеть, что находится на другой стороне.
— Налево поедем, — решил Шура после того, как в очередной раз поглядел на карту и посмотрел на солнце. Нинка послушно повернула баранку, и «шестерка» покатила по грунтовке. Слева тянулся лес, справа — кукурузные заросли. И эдак проехали еще километр, после чего дорога отвернула от леса вправо. Теперь кукуруза качалась с обеих сторон. Еще километр — и полевая дорога вывела на асфальтированное шоссе. А по этому шоссе как раз в это время мимо «шестерки» проехал автобус с табличкой «Автовокзал — Лузино».
— Господи, — сказала Нинка. — Это ж мы куда выехали? На лузинскую дорогу! Я, ее, гребаную, по гроб жизни не забуду! Отсюда всего ничего до моста через Снороть.
— Вот и сворачивай налево, — велел Шура. — По-моему, это судьба…
От хутора до асфальтированной дороги Швандю везли с завязанными глазами. Механик посчитал, что «матросу» незачем знать сухопутные подходы к ларевской вотчине. Поэтому повязку с глаз шпиона-любителя сняли только после того, как отъехали подальше от выезда с просеки.
Ехали они в старом «уазике» районной администрации, который Ларев списал по старости, заменив на «Ниссан-Патрол», и подарил Механику. Для страховки с Механиком, который сел за руль, Ларев отправил двух жлобов из своей охраны, между которыми на заднем сиденье и находился подконвойный Швандя.
Почти всю дорогу ехали молча. Охранники молчали по должности, Швандя чего-либо спрашивать побаивался, а Механик все теплые слова приберегал напоследок. Однако именно он первым нарушил тишину, увидев слева, на встречной полосе, приткнувшийся к обочине «жигуленок-шестерку».
— Застрял кто-то! — бросив короткий взгляд назад, заметил Механик. — Ладно, на обратном пути посмотрим, если сами не справятся…
И прибавил газу, проскочив мимо «Жигулей». Успел только углядеть, как из водительской дверцы выбирается баба и идет к капоту.
Вскоре переехали по мосту железную дорогу и миновали райцентр Лузино. Лузино числилось поселком городского типа, но гораздо больше было похоже на город, чем Знаменск. Там даже фонари на улицах имелись. Механику Лузино напоминало о поездках с Есаулом на озеро Широкое. Да, были времена когда-то… Эх!
Чтоб не расстраиваться лишний раз, Олег постарался как можно скорее проехать через поселок и отогнать воспоминания о зимних делах.
Механик остановил «уазик» неподалеку от моста через Снороть, на той самой автобусной остановке, где неделю с небольшим назад куковала Нинка, после того как выбралась с болота. Сейчас остановка тоже пустовала — автобус, шедший в областной центр, только что ушел.
— Вылезай, гражданин Швандя, — сказал Олег, и один из молодцов, служивших в охране Ларева, вышел из задней дверцы, чтобы выпустить освобождаемого пленника.
Швандя, немного не веря в то, что его отпускают живым и здоровым, причем даже морду не набив, осторожно выбрался из машины. Нет, он, конечно, понимал, что здесь, на довольно оживленном шоссе, его вряд ли пристрелят или припорют. Все эти мероприятия намного удобнее было провести, не выезжая с хутора, а затем, привязав подходящий камешек, погрузить свежачка в прохладные воды протоки, где его хрен когда найдут. Тем не менее особой радости от освобождения Швандя не испытывал.
— Вот что, дорогой, — произнес Механик. — В напутствие тебе скажу: третий раз я тебя отпустить не смогу. У меня, понимаешь ли, запас великодушия шибко ограниченный. Кроме того, я и в этот раз тебя пощадил не в порядке гуманитарной помощи, а по бартеру. То есть, выражаясь по-нормальному, — баш на баш. К тому, что тебе было сказано раньше, должен добавить еще кое-что. Мне стало четко и ясно, что засланный казачок в вашей компашке — это Ухан. За ним есть кто-то посерьезней и, похоже, не местный. Через пару дней, возможно, узнаю. Поэтому убедительная просьба к Вите раньше времени Ухана не резать. А чтоб насчет Ухана все не выглядело туфтой, возьми кассетку с записью разговора. Постарайся ее послушать вдвоем с Витей, без лишних глаз. Заодно не забудьте просветить Шуру Казана, что его партайгеноссе не совсем геноссе… Ну, все. Принимай свои вещички!
Шванде передали чехол с удочками, рюкзак с резиновой лодкой и мелкими рыбацкими причиндалами, а также пластмассовое ведерко с водой, где плавало несколько ершей, плотвиц, окуней и даже один малый подлещик. Кассету он положил в нагрудный карман камуфляжки, внутрь неполной пачки сигарет.
— Прощай, — сказал Механик с саркастическим пафосом, — и помни обо мне!
Еремин помнил, что эта фраза из «Гамлета» когда-то здорово пощекотала ему нервы. Только забыл, чей перевод, Маршака или Пастернака.
