вылетело, злой я сегодня злой, как черт, — скрипнул зубами цыган. — Обидели меня знатно.
— А чего так? — только сейчас я заметил фингал под глазом у Рубина. — Звездюля получил? Кто тебя так?
— Да полицай один в шляпе приблатненной, сука! Не заплатил мне, и я ему, как полагается, на спину плюнул, а он возьми и обернись в этот момент. Я, конечно, отбрехаться пытался, мол, господин хороший, это я в голубя плевал, что возле меня трется и гадит на мое место рабочее. Но он мне в глаз кулаком зарядил и сказал, что в комендатуру доложит, чтобы меня с площади убрали. Вот такие дела, дядь Саша. Не будет скоро у нас с тобой этой точки, где вся праздная братия и шушера на виду. Эх, жаль… И работы у меня не будет.
— А что за полицай? — спросил я. — В шляпе говоришь?
— Ага, и в костюмчике в фраерском не затасканном. Усищи, как у бора, только рыжие и плетьми висят.
— Ясно, никуда он жаловаться не пойдет, легкие он сегодня выплюнул, — улыбнулся я и рассказал Рубину про случай на станции.
Цыган обрадовался, кулаки сжал, прошипел, что чертяке в ад прямая дорожка и пожелал ему вдобавок мучительной смерти.
— А ты чего пришел-то? — вывел я его из думок о свершившейся сладкой мести.
— Ты сказал мне за складом номер шесть поглядывать, где мы с тобой часового прихлопнули, — Рубин перешел на шепот. — Там немцев понагнали сегодня с утра, что-то явно намечается.
— Пошли, понаблюдаем издалека, — кивнул я и вышел из каморки.
Рубин поперся за мной.
— Куда, блин? — шикнул я на него. — Выходи, как пришел.
— Ладно, — вздохнул цыган и полез в окошко на чердаке, ворча под нос, что о доски и колючее дерево всю одёжу себе уже изорвал.
Встретились с ним в условленном месте через квартал от дома Марфы и пошлепали к реке в строну склада, который числился как продовольственный. Вышли на набережную, и дальше праздно-прогулочным шагом направились в сторону таинственного строения.
Еще издалека я заприметил усиление охраны. Вместо одного часового целое отделение с карабинами выставлено. Из старших никого не видно, все рядовые и один унтер.
Дорога обруливала склад, мы прошли мимо него, когда сзади послышался гул грузовиков.
— Не верти башкой, — прошипел я. — Не оборачивайся.
Мы углубились в кусты, через которые проходила тропинка, ведущая к пристани, и притаились в зарослях.
Я выглянул в сторону склада. Три грузовика подъехали к воротам. Готов поклясться, что это те самые машины, которые я видел в Царском селе, когда граф ликвидировал водителей и посадил за руль лжефрицев. Ага… Птичка в клетке, вот и груз пожаловал. Машины остановились, следом откуда-то вырулил горбатый черный Мерседес. Двери его распахнулись, и оттуда выскочил тип в гражданском. Морда, как кирпич, угловатая и шершавая. Взгляд пронзительный и тяжелый. Первый раз его вижу, вроде. Это что еще за тип?
Присутствующие отдали ему воинское приветствие, а один из них слишком громко назвал его имя — герр Мориц.
Твою дивизию… Это же тот тип, что приходил к графу сразу после погрузки Янтарной комнаты, когда я прятался в куче мусора возле свеже убиенных водил. Тогда лица я его, естественно, не разглядел, но вот имя хорошо запомнил.
«Что-то ты нервный стал в последнее время, дядя Саша», — сказал я сам себе, поднимаясь на крыльцо комендатуры на деревянных ногах. Делать вид, что все в порядке с каждым днем становится все труднее и труднее. Ощущение, что я иду по чертовски тонкому льду уже не просто нозило, а прямо-таки долбило по темечку кувалдой.
Кивнул скучающему караульному, вежливо раскланялся в коридоре со всеми встречными, проскользнул в свою каморку, сел за стол и перевел дух. В леса тебе надо, дядя Саша. Партизанить, взрывчатку на пути подкладывать, диверсии устраивать. А резидентура все-таки не совсем моя специальность. До всяких там нервных срывов мне еще далеко, конечно…
Я мысленно отвесил себе подзатыльник и разложил бумаги, которые мне еще с вечера граф на стол положил. Привычные уже каталоги-реестры, схемы какие-то… А это еще что? Письма как будто. Целая пачка.
«Уважаемый военный комендант г. Пскова! Спешу довести до вашего сведения, что моя соседка Глафира Кузько скрывает в своем погребе неучтенуых солений сорок семь банок… бла-бла-бла…».
«Хочу доложить на Грищенского Михаила Степановича, что тот надысь вечером ругал матерно мужичков, что за провиантом приходили…»
«…в доме одиннадцать по улице Тополиной проживает три неустановленных лица без должным образом оформленных документов…»
Твою мать… Доносы это. Видать граф по дружбе предложил мои услуги кому-то из полицаев. И тут их, судя по толщине пачки, где-то десятка три.
Стало муторно и противно.
Да что ж вы за люди-то такие? Захотелось смять всю пачку разом и швырнуть в мусорную корзину. Бл*ха, эти люди что, настолько тупые, что до сих пор не понимают, что своими вот этими писульками смертный приговор подписывают?
Квартирный вопрос только испортил их, ага.
Сортирный вопрос их испортил, а не квартирный. Все никак не могут научиться не срать там же, где живут…
В глазах защипало. И в горле запершило. Все-таки успел вчера хапнуть отравы немного. Садняще-жгучее ощущение то накатывало, то проходило. Утром было почти незаметно, а сейчас усилилось. Наверное, из-за тепла. Здесь в комендатуре теплее, чем у Марфы.
Браться за перевод этой погани не хотелось, поэтому я прислушался к тому, что происходит в кабинете графа. Сегодня он был предсказуемо возбужденным. Завел, было, свою шарманку, но быстро выключил, не дослушав до конца арию. Ходил из угла в угол. Грохотал ящиками.
Ему наверняка доложили о том, что его ловушка сработала. Вопрос в том, на кого он ее расставлял… Только мне было известно о трех комплектах ящиков, приехавших из Царского Села. Я точно знал, который из них настоящий… Впрочем…
Я тряхнул головой, встал тихонько из-за стола и подошел к двери графа. Присел, прислушался.
Ага, кто-то к нему заявился. Правда, пока не слышно, о чем говорят. Вполголоса бормочут.
Тут зазвенел телефон на столе у Марты.
Бл*яха… Я рванул трубку, откашлялся и браво ответил.
— Слушаю, герр граф!
— Зайдите ко мне, герр Алекс! — скомандовала трубка.
— Яволь, герр граф… — натянув на лицо маску энтузиазма и рабочего рвения, я двинул в кабинет графа. Его посетитель стоял спиной ко мне и смотрел в окно. Кто такой — хрен знает. Форма серая, как у всех, погоны и петлицы с этой стороны не видно.
Я выслушал инструкции графа, совершенно не испытывая того энтузиазма, который изображал. Он явно меня
