в своих знаниях за счет богатого не по уму воображения. Оказалось, он знает даже такие слова, как суккуб и инкуб; по его выходило, что это демоны похоти, женского и мужского пола соответственно, являющиеся смертным, чтобы навек погубить их душу посредством ураганного секса. В полном соответствии с этой теорией изобретательный Серго серьезным, чуть ли не скорбным тоном утверждал, что проживающая в Химках дочка слесаря с ремонтно-механического завода суть не что иное, как суккуб – прикинувшийся невинным ребенком демон, потерпевший крах исключительно благодаря тому, что Марк Анатольевич, земля ему пухом, вовремя догадался окатить его святой водой…
Приземленный Хомут в эти сказки не верил; Серго небезосновательно пенял ему на узость кругозора и отсылал в библиотеку – для начала хотя бы в детскую. «Да пошел ты!» – обиженно гудел никогда не блиставший богатством и разнообразием аргументации Хомут.
Дмитрий Иванович слушал этот бред полных три минуты, но потом его терпение лопнуло.
– Бога побойтесь, – обернувшись через плечо, вполголоса произнес он. – Кладбище все-таки, черт бы вас побрал.
В наступившей тишине они дошли до машины и заняли свои места. Соскучившийся Лысый с готовностью убрал в бардачок кроссворд и завел двигатель. При этом Кривошеин краем глаза заметил старательно вписанное в клеточки крупными печатными буквами слово «ПЛАЩЬ» и искренне посочувствовал Лысому, которому в ближайшее время предстояло измыслить существительное, начинающееся с мягкого знака. «Мерседес» сорвался с места, обдав приземистый домик с голубыми ставнями густыми клубами пыли, и устремился туда, где на фоне пронзительно-синего неба белели разлинованные секциями застекленных лоджий корпуса недавно возведенного окраинного микрорайона.
Глава 9
Району уже который год подряд хронически не везло на прокуроров. По неизвестным науке причинам на эту должность неизменно назначали сотрудников предпенсионного возраста, мечтавших только об одном: дотянуть до пенсии в тишине и покое, без громких дел, скандалов, разносов и, упаси бог, наложенных в официальном порядке взысканий. Нынешний прокурор отличался от своего предшественника разве что тем, что вместо сверкающей лысины щеголял густой, плотностью подозрительно напоминающей парик, снежно-белой шевелюрой.
– Вы мне это бросьте, Андрей Николаевич, – увещевательным тоном говорил он. – От кого-кого, а от вас, ей-богу, не ожидал. Вы же серьезный, перспективный работник, я вас сослуживцам в пример ставлю, и вдруг такой фортель! Соскучились, прославиться захотелось? Сомневаюсь, вы чересчур умны, чтобы пытаться построить карьеру на дешевой сенсации. Так откуда эти странные фантазии?
– Это не фантазии, – уныло, поскольку произносил это уже далеко не в первый раз, возразил Андрей Кузнецов. – Это факты. И, если вы внимательно…
– Прекратите, Андрей Николаевич! – Скромно украшенная обручальным кольцом холеная белая ладонь несильно хлопнула по матовой крышке стола. – Вы либо заблуждаетесь, что с учетом вашей молодости вполне простительно, либо сознательно пытаетесь навязать мне свою точку зрения – смею заметить, весьма и весьма далекую от истинного положения вещей. А это уже достойно всяческого порицания, и не только. Нет, подумать только: никто не замечает серии прямо у себя под носом, а следователь Кузнецов ее, видите ли, разглядел! Еще неделя-другая, и он вычислит и лично арестует кровавого маньяка… Вы уже наметили кого-нибудь на эту роль?
Андрей вздохнул: все было ясно.
– Нет, – сказал он. – Я пока в творческом поиске.
– Вы мне это прекратите, – сказал прокурор, утирая со лба несуществующий пот белоснежным носовым платком с синей каемкой и, как показалось Андрею, даже с именным вензелем в уголке. – Он еще и шутки шутит! Иронизирует он, видите ли! Поверьте, я понимаю и отчасти даже разделяю ваши чувства. Молодость, честолюбивые амбиции, жажда признания… Но посудите сами, это же не версия, а роман! Дешевый покетбук в пестрой бумажной обложке, и больше ничего. Где вы видели серийного убийцу, который охотился бы на здоровых, успешных, наконец, просто сильных мужчин? Где характерный почерк? Где мотив, наконец?
– О мотиве я уже говорил, – упрямо набычившись, сказал Кузнецов. – Возьмите два последних случая: адвокат Фарино и этот беглый дедушка, Панарин. Оба были педофилами, и обоих убили с особой жестокостью: одного подвесили на стометровой высоте и обрезали веревку, а другого живьем, в полном сознании посадили на кол. Разве это не почерк, пусть и довольно своеобразный?
Прокурор недовольно пожевал морщинистыми, как у древней старухи, губами.
– Хотелось бы заметить, – в своей неизменно корректной манере произнес он, – что упомянутые вами убийства произошли за пределами нашего района, и оба потерпевших никогда не были зарегистрированы на нашей территории. А если где-нибудь в штате Айова кто-то трижды переедет сенокосилкой фермера, посягнувшего на собственную дочь, вы и этот случай внесете в свой список?
Андрей Кузнецов понял, что пришла пора трубить отбой. Заговорив о территориальных границах, начальство пустило в ход тяжелую артиллерию, а это означало, что атака захлебнулась. Мысленно пообещав себе, что эта атака не последняя, Кузнецов встал, всем своим видом демонстрируя если не раскаяние, то, по крайней мере, готовность к беспрекословному повиновению.
– Надеюсь, мы обойдемся без личных обид, – правильно расценив его движение, благодушно изрек прокурор. – Вы должны знать и помнить, что я вас ценю и уважаю. Поверьте, Андрей, я сейчас говорю совершенно искренне. Вы мне дороги, как сын, в вас я вижу себя – не такого, каким стал теперь, а того, настоящего, молодого…
Кузнецов почувствовал, что его вот-вот стошнит.
– Ступайте, Андрей Николаевич, – заключил прокурор, – и хорошенько обдумайте то, о чем мы с вами сейчас говорили.
От этой напутственной фразы уже отчетливо разило порнографией. С такими словами обычно обращаются к лежащей на столе с закатанной до подмышек юбкой и широко раздвинутыми ногами секретарше, когда в кабинет случайно заглядывает посторонний.
Проглотив эту благодушную отповедь, как чужую сперму, Андрей вежливо попрощался и вышел из кабинета.
В коридоре он неожиданно столкнулся со старшим оперуполномоченным уголовного розыска Быковым, испытав столь же неожиданное удовольствие от лицезрения в этом гадючнике простецкой, отчаянно нуждающейся в бритье человеческой физиономии.
– Какими судьбами? – спросил он после обмена традиционно колкими приветствиями.
Быков с охотой, подробно и весьма эмоционально разъяснил, что оказался в здешних краях не корысти ради, а токмо волею лиц, осуществляющих надзор за деятельностью органов охраны правопорядка. Являясь полномочным представителем упомянутых органов, капитан слегка переусердствовал во время первичного допроса и разбил задержанному нос. Задержанный, не будь дурак, снял
