Торпедная атака!
Матросы разбежались по местам, замерли у задних крышек носовых торпедных аппаратов.
В Михайлове и следа не осталось от обычного благодушия чудака-ученого. Отважный до отчаянности командир вел «Сирену» в атаку.
— Первый, второй — пли! — сорвалось с твердо сжатых губ старшего лейтенанта.
В перископ хорошо было видно, как над спардеком парохода взметнулся столб огня, дыма, пара, угольной пыли… К окуляру перископа поочередно прикладывались боцман Деточка, юнкер флота Парковский, матросы-рулевые… Экипаж был радостно взбудоражен первой боевой удачей.
Во время ужина в тесную кают-компанию «Сирены» постучались делегаты от команды: боцман, Парковский и торпедист Нефедов.
— Ваше благородие, — обратился к Михайлову боцман, — дозвольте вам плезир от команды сделать!
Все трое грянули в честь командира песню о Кудеяре-разбойнике. Особенно выделялся боцманский бас: «Их было двенадцать разбойников…»
Глава шестая. «Аллах карает нас за грехи!»
Поход продолжался. В чудовищной тесноте механизмов матросы несли вахты, спали, ели. Торпедист Нефедов пел под балалайку:
Едет чижик в лодочке
В адмиральском чине.
Не выпить ли водочки
По этой причине?
Ранним утром 14 сентября 1915 года старший лейтенант Михайлов увидел в перископ шхуну под турецким флагом. Он тут же отдал приказ об атаке, но, приглядевшись, заметил, что парусник не подавал признаков жизни и шел по воле ветра: хлопали паруса, само по себе вращалось штурвальное колесо. Когда «Сирена» всплыла и пустила сигнальную ракету, никто не вышел на палубу.
Михайлов велел абордажной команде готовиться к высадке на судно. На высокий борт шхуны полетели «кошки» с тросами, по тросам полезли подводники. Вместе с ними перебрался на захваченное судно и старший лейтенант Михайлов. Моряки обследовали все палубы, кубрики, рубки шхуны, но нигде не обнаружили ни одной живой души. Уныло поскрипывали при качке распахнутые двери.
— Николай Николаевич, смотрите! — Юнкер флота Парковский снял с камбузной плиты кофейник. — Теплый еще…
— Ума не приложу, куда они все подевались? — растерянно пожал плечами Михайлов. — Все вещи — документы, деньги, карты — целы. Вот даже вахтенный журнал как оставили раскрытый, так и лежит. Жаль, тут все по-турецки. Ничего не поймешь, пока не придем в базу.
— Может быть, их напугал наш перископ, — предположил Парковский, — и они ушли на шлюпках?
— Да нет же… Я открыл их тогда, когда на судне уже никого не было. Да и шлюпки вон висят нетронутыми…
— Чертовщина какая-то…
Прибежал боцман:
— Ваше благородие, у них тут все часы стоят — и в ходовой рубке, и у капитана, и в кубрике. Все одно и то же время показывают. Будто кто их все разом остановил!
Михайлов задумчиво покачал головой:
— Спасибо, боцман, за ценное наблюдение. Загадки дома разгадывать будем. Шхуну на буксир. Курс — на Севастополь.
В Севастополь «Сирена» входила торжественно: под гром оркестра с Приморского бульвара. Подводная лодка тянула за собой приз — трехмачтовую турецкую шхуну. Михайлов разглядывал в бинокль публику. Среди оживленной толпы мелькнуло лицо Наденьки.
Командующий флотом Черного моря адмирал Эбергард принимал командира «Сирены» в кабинете.
— Выражаю вам свое чрезвычайное удовлетворение вашим походом. Рад сообщить, что вы не только восстановлены в своих прежних правах, но и произведены в следующий чин.
Эбергард вручил Михайлову погоны капитана 2-го ранга.
— Поздравляю вас. Представьте всех отличившихся к знаку ордена Святого Георгия.
— Я бы просил, ваше высокопревосходительство, произвести юнкера флота Парковского в мичманы.
— Мы рассмотрим этот вопрос. У вас есть еще какие-либо просьбы, пожелания?
— Да, ваше высокопревосходительство. Тот аппарат, с помощью которого мы обнаружили неприятеля, нуждается в усовершенствовании. Нужны средства…
— Да, я слышал кое-что о ваших химерозвуках…
— Иерозвуках, ваше высокопревосходительство! — поправил его Михайлов.
Эбергард нахмурился.
— Сейчас война и надобно воевать. Прожекты отложим до победы…
На Приморском бульваре Надежда Георгиевна подвела к Михайлову миловидную девушку:
— Это Оленька Зимогорова. Наша бывшая спящая красавица… Дмитрий Николаевич сумел разбудить ее с помощью вашей «иерихонской трубы».
— Я вам весьма признательна! — смущенно покраснела девушка.
— Ну что ж, знакомство за знакомство! — улыбнулся Михаилов. — Юрий Александрович! — Он сделал знак молодому стройному мичману в белом кителе. Парковский поклонился дамам. — Рекомендую, — не без гордости представил его Михайлов, — мой боевой товарищ Юрий Александрович Парковский. Человек всесторонне одаренный: замечательный художник и еще более способный физик, которому я пророчу оч-чень большое будущее.
Парковский галантно предложил Оленьке руку, и они спустились вниз к самому морю. Надежда Георгиевна с Михайловым остановились у балюстрады с видом на Константиновскую батарею.
— Я работаю в клинике Дмитрия Николаевича, — сказала она, провожая глазами Оленьку с мичманом. — Мы сумели пробудить от летаргического сна четырех из шестерых. И все это с помощью вашего изобретения. Дмитрий Николаевич говорит, что вам нужно срочно оформить патент.
— Да-да, — рассеянно соглашался Михайлов. — Вот окончится война, и я непременно этим займусь… Ах, как жаль, что я не кончил университет! Не хватает теории. Я жалкий практик, натолкнувшийся на интереснейшее явление и не умеющий описать его языком науки. Великое счастье, что рядом со мной Парковский. Он великолепный аналитик.
Пальцы Михайлова сжали плечо молодой женщины.
— Надежда Георгиевна… Я глубоко виноват перед вами… Я постучался в ваше сердце и давно должен был отвести вас к венцу… Но что я могу предложить вам, кроме черного платья вдовы? Подводник — это разновидность смертников. Мы заложники моря. «Сирена» завтра снова уходит в поход… Кстати, как там наш подкидыш?
— Мальчуган очень хорош. Дмитрий Николаевич нашел ему кормилицу.
Михайлов нервно потеребил бородку.
— Не знаю, как вы к этому отнесетесь… Но я решил записать Павла на свое имя.
— Это весьма благородно с вашей стороны.
— Не переоценивайте мое благородство. Я просто хочу, чтобы у моих бумаг, чертежей, расчетов был наследник, продолжатель моего дела. Я тороплюсь, ибо жизнь подводника во сто крат более бренна, чем у любого из смертных…
— Вы так часто говорите об этом… Мне страшно!.. Вы не боитесь накликать на себя беду?
— Я боюсь только одного — не успеть. Не успеть сделать главного в жизни…
Взвыла сирена выходящей из севастопольской бухты подводной лодки. Мимо балюстрады Приморского бульвара черной тенью проскользнул силуэт субмарины. Михайлов поднял ладонь к козырьку, отдавая честь уходящему в бой кораблю.
Поздней ночью в квартире Михайлова раздался звонок. Сонная Глаша, кухарка и горничная в одном лице, девица лет двадцати пяти, придерживая ночную рубашку на груди, открыла дверь, бормоча: «Господи, кого это несет ни свет ни заря…»
На пороге стоял взволнованный мичман Парковский. В руках он держал свернутый в трубку чертеж.
— Здравствуй, Глашенька, здравствуй, красавица… Николай Николаевич у себя?
— Спит барин… Только лег… До полуночи все бумажками шебуршал…
— Разбуди его, пожалуйста.
— Да кто ж в
