– Конечно, это вынужденная мера, – заметно вспотев, продолжил заокеанский эротоман, – но она необходима и эффективна.
Вновь на экране появился телеведущий и в очередной раз поведал, что ситуация никак не проясняется. Гиммлер между тем отозвал в сторону мрачневшего на глазах высокого чина.
– Решайте, генерал-полковник. Только что была подана дельная мысль, – произнес Дмитрий Львович.
– Пожалуй, – без особого энтузиазма отозвался высокий чин. – Вы знаете имена террористов и их родственников?
Гиммлер протянул высокому чину заранее подготовленную записку. Тот пробежал ее глазами, с удивлением посмотрел на Гладия.
– Полковник Умар? В самом деле, его двоюродная сестра и племянница сейчас находятся в Москве на лечении?
– Так точно, – ответил Гиммлер. – Остальное на ваше усмотрение. Подобные акции в ваших, но никак не в моих полномочиях.
Высокий чин ничего не ответил, но аккуратно убрал гиммлеровскую докладную в карман. Затем подозвал к себе полковника Самсонова. Мысленно генерал Гладий потер руки. Дело было сделано. Потный эротоман пел с экрана с чужих нот, но вряд ли представлял, что именно по его «сигналу» будут раскручиваться дальнейшие события. А вокруг штаба уже толпились родители детей, находящихся сейчас в лагере. Милиция как могла сдерживала их напор, пожилой офицер с майорскими погонами без всякого успеха пытался увещевать их банальными фразами. Латункина не без ехидного торжества наблюдала за всем этим, а вокруг нее кучковались господа правозащитники, точно стервятники слетевшиеся к полю еще не начавшейся битвы, но предвкушающие сытный пир. Все развивалось в точном соответствии с планом господина Дранковского.
Между тем Гиммлер собрал пятерых своих верных людей, застегнул бронежилет и приладил под одежду пистолет-пулемет. Иного выхода, как самому оказаться в зоне боевых действий и навести там порядок, у Дмитрия Львовича не было. Гиммлер был авантюристом. У него имелись собственные весьма своеобразные нормы морали, но Дмитрий Львович Гладий никогда не был трусом. Он сказал высокому чину, что идет проверять оцепление. Поскольку в нем стояли люди Гиммлера, не прошло и пятнадцати минут, как генерал Гладий и пятеро верных ему бойцов оказались в зоне боевых действий.
– Первыми не стрелять! – предупредил своих подчиненных Гиммлер, сам при этом извлекая из-под одежды пистолет-пулемет и переводя его в боевой режим.
Лена имела возможность хорошо разглядеть боевика, застывшего в нескольких метрах от нее с бесшумным пистолетом в руках. Ему было не более двадцати лет, совсем пацан. Короткая, еще не успевшая отрасти борода делала его тонкое юношеское лицо мужественнее и грубее. Внезапно он сделал шаг вперед, и его взгляд столкнулся с глазами Лены. Она выстрелила первой, стрела вошла точно в горло юнца. Лена откатилась в сторону, стараясь держать тылы прикрытыми, вставила было новую стрелу, но в этот момент арбалет вылетел из ее рук от сильного удара ноги. Лена блокировала второй удар, идущий ей в голову, но он был настолько силен, что женщина не смогла удержаться на ногах. Уже лежа в траве, она исхитрилась выхватить из ножен боевой кинжал и метнуть его в рослый силуэт невесть откуда выросшего перед ней боевика. Однако тот отбил нож магазинным рожком своего автомата. У него оказалась отменная реакция. Он вновь ударил Лену ногой, и она опять хоть и сумела поставить защиту, но снова отлетела в сторону.
– Что, Арбалетчица? – проговорил боевик, нацелив ей в голову свой автомат. – Наш командир сказал, что тебя невозможно взять живой.
У Лены сейчас не было под руками никакого оружия. В рукопашной этот здоровенный, отлично тренированный детина намного превосходил ее. Он сделал ложный замах магазинной коробкой и одновременно ударил женщину в низ живота. На этот раз защититься Лена не сумела, как не сумела сдержать стон от жгучей, пронизывающей все тело боли.
– Любуйся, сынок! – проговорил боевик выскочившему из кустов соратнику с точно таким же автоматом на изготовку.
Тот и в самом деле казался «сынком» – безбородым, с внешностью десятиклассника, попавшего на первые в своей жизни воинские сборы.
– Командир хотел ее голову, – произнес «десятиклассник», рассматривая поверженную женщину. – Разреши мне?
– Пожалуйста! – Рослый боевик протянул «десятикласснику» снятый с пояса боевой нож-мачете.
Всего один удар такого мачете способен перерубить металлический трос. Голова Лены, теряющей от полученных ударов сознание, упала прямо на спецназовский ботинок «десятиклассника». И в ту же секунду она сумела опрокинуть юного боевика и выбить из его не слишком накачанных рук мачете. Рослый боевик решил больше не терять времени на рукопашную и вскинул свой автомат. И в ту же секунду послышался звук, точно кто-то щелкнул ногтем по пластмассе. Рослый боевик выронил оружие, и Лена увидела, что лицо его перекосилось от появившейся на самом лбу черной точки. Точно такая же точка заставила вскрикнуть юного головореза, успевшего поднять выбитое Леной мачете. Прошло не более одной секунды, как оба боевика лежали у ее ног.
– Жива?
Она узнала Феоктистова по голосу. Он не торопился подниматься во весь рост, как и его спутник. Оба они были закованы в спецназовские кевларовые латы и шлемы, закрывающие головы до самых бровей. «Пятый, шестой, седьмой», – мысленно подвела итоги Лена. Ни о чем другом в данную минуту не думалось. Лена спрятала в поясные ножны кинжал, проверила, в порядке ли арбалет.
– Осталось пятеро! Один ранен, но легко, – сообщила она вслух.
– У них есть гранатометы? – спросил Валерий.
– Возможно, – ответила Лена, вспомнив про ящики с тяжелым вооружением, которые ей не удалось отбить.
Хватит всего пары-тройки выстрелов из гранатомета, чтобы сжечь деревянно-блочную постройку кинозала. Это означало, что немедленный лобовой штурм опасен. Ротмистр лишь переглянулся со своим спутником, более молодым, усмехающимся металлическими зубами бойцом. Без всяких лишних слов было понятно – действовать придется втроем. Далее – будет видно.
– Сейчас посмотрим, кто кого убивать будет, – полушепотом, точно самому себе, проговорил Феоктистов.
Елизаветин Сергей Аркадьевич
Прапорщик-водитель Михалыч остановил машину возле поселкового супермаркета.
– Оставайтесь здесь! – приказал водителю Елизаветин, а сам двинулся в сторону толпы молодых мужиков, группирующихся у входа в магазин.
Подойдя к ним вплотную, начштаба понял, что не ошибся в прогнозах. Многие были вооружены тяжелыми арматурами, а кое у кого под одеждой могло иметься и кое-что покруче. Разговоры неслись соответствующие:
– Они там, в поселке этом сраном, полтора месяца тренировались! А мы тут, как мудаки, ушами хлопали.
– Это ФСБ ушами хлопала. А менты у «черных» все в кармане.
– Покончить с ними, на х...
– Менты, б... совсем охренели. «Черным» наших детей продают.
– Так где поселок этой «черноты»?!
– Сейчас узнаешь.
Если бы у Елизаветина было время, он без особого труда сумел бы вычислить подстрекателей, которые находились среди взбудораженной, матерящейся толпы. Не ровен час, вместо поселка кавказцев пойдут громить местную милицию.
– Ладно, мужики, двинулись на...! – громко произнес здоровенный, уже в годах мужик, с куском железной арматуры в руках.
«Вот и двигались бы на...» – мысленно ответил «предводителю» Елизаветин. Табельного оружия у начштаба не было. У Михалыча наверняка имелся «ПМ», а то и ПП[34] , но прапорщик остался в машине. Еще только подъезжая к поселку и видя спешащих к магазину молодых людей с железяками и битами, Елизаветин связался со штабом, но ему сказали, что надо ждать подкрепления из Москвы, которое подойдет через полчаса. Однако через полчаса вся эта толпа будет уже в поселке беженцев. Елизаветину не оставалось ничего другого, как, мысленно чертыхаясь, выйти на дорогу, ведущую из поселка на шоссе, и встать посередине ее.
– Я подполковник ФСБ Елизаветин! Слушать меня внимательно! – произнес начштаба, насколько позволял ему выработанный в пограничном училище командный голос.
– ФСБ на х... – крикнул предводитель, постукивая железякой о свою широченную ладонь, но тем не менее замедлив шаг.
– Да, та самая, которая прошляпила, – тем же голосом продолжил Елизаветин, чтобы не молчать. – Здесь есть те, у кого дети сейчас находятся на территории лагеря?
Ответа не последовало. А толпа и вовсе замедлила шаг.
– То, что вы собираетесь сейчас сделать... – заговорил начштаба, с трудом подбирая нужные, убедительные слова.
Это было нелегко для Елизаветина, краснобайства и пафосности он терпеть не мог, в спецпропагандисты и политработники не годился.
– То, что вы собираетесь сделать, – делать не нужно. Вам надо разойтись по домам. Всем и немедленно, – сумев справиться с собственным косноязычием, произнес наконец Елизаветин.
