Стоящий рядом с барной стойкой телевизор сообщил новости из Российской Федерации. Ясности в вопросе с детьми-заложниками, захваченными в подростковом лагере, по-прежнему не было.
– Я действительно могу ЭТО сделать, – проговорил Астролог, прослушав информацию с родины. – ТО, что так желательно для очень многих и о чем ты, дорогой приятель, не решаешься говорить даже сегодня.
– Считайте – центр дает «добро», – только и ответил собеседник, поднимаясь со своего места.
Территория лагеря «Верные друзья»
– Я веду прямые переговоры с лидером повстанцев!
Гиммлер умышленно сделал акцент на слове «повстанцы», ни в коем случае не именуя Рольфа и других террористами. Гладий сообщил высокому чину, что детям пока ничего не угрожает и что стрельба сейчас прекратится. Он же, генерал Гладий, намерен уточнить требования повстанцев. Главное, ни в коем случае не начинать штурма. Иначе здание с заложниками может взлететь на воздух. Высокий чин дал слово генерала, что штурма не будет. А в это самое время полковник Умар давал наставления своему последнему, оставшемуся целым и невредимым бойцу.
– Обойди их, Саид. И постарайся всех одной гранатой. А я сумею отвлечь.
Саид молча кивнул, ползком двинулся в обход.
– Постарайтесь без шума, – произнес Гиммлер.
– Как получится, – ответил Умар, загоняя в свой ПП новую полную обойму.
– Если здесь начнется серьезная стрельба, высокий чин наплюет на генеральское обещание, и сюда двинется «Альфа» в полном составе, – пояснил Гиммлер.
– Отстреляемся, – усмехнулся в ответ Умар.
Полковнику Умару было почти сорок. Когда-то, без малого двадцать лет назад, он с гордостью носил российскую военную форму и погоны с прапорщицкими звездочками. С виду тщедушный, с мальчишечьей фигурой и слегка вьющимися рыжеватыми волосами, Умар совсем не походил ни на бесстрашного горского воина, ни на бойца спецподразделения ГРУ. Тем не менее он успел побывать и тем, и другим. В рукопашной его опасались более крупные, хорошо подготовленные боевики. Тот же Рольф не жаждал жесткого спарринга с Умаром. Они недолюбливали друг друга, но проявляли вынужденную терпимость. Будучи от природы малорослым и худеньким, Умар с самого раннего детства уяснил одно – нельзя быть слабым. Он неважно учился в школе, не проявляя талантов ни в гуманитарных, ни в точных дисциплинах, зато каждый день делал специальную гимнастику, а с двенадцати лет регулярно посещал секции самбо и стрельбы. Нельзя сказать, что он сильно расширился в плечах и накачал рельефные бицепсы, но худощавое тело его стало крепким, как камень, и, что самое главное, он научился драться. Он умел опередить противника, при случае сымитировать поражение, чтобы потом нанести всего один точный удар или сделать бросок. В армии первоначально он попал в радиотехническое подразделение, но еще до присяги сумел перевестись в спецназ. Выдержав спарринг с двумя мощными амбалами, весь в крови, еле стоящий на ногах, Умар был зачислен в отдельную бригаду спецназа ГРУ. Затем школа прапорщиков и вновь ставший родным спецназ. Наверное, он так и посвятил бы себя службе в качестве вечного взводного, но девяностые, трещавшая по всем швам держава, а вместе с ней и армия, изменили жизненные планы Умара. Над армией издевались мерзкие газетенки и телевизионные кривляки, а офицеры молчали, словно ничего иного и не заслуживали. Им месяцами не платили жалованье, а они лишь обменивались между собой злыми репликами. Их жены и дети жили в скотских условиях, голодали, а господа офицеры глушили это дело дешевой водкой.
Такое положение вещей пришлось не по душе Умару, который считал себя воином, а не носителем защитной формы и погон со звездочками. Полковник Умар (в начале девяностых всего лишь прапорщик) не захотел присягать ельцинской «Россиянии» и уволился из спецназа. Он готов был служить могучему великому государству, во главе которого стояли бы мудрые, сильные лидеры, а не пьяницы и не заискивающие перед Америкой либералы. Последние вызывали у Умара особое отвращение, как и зажравшийся генералитет. Он, молоденький прапорщик, вне всяких сомнений, стоил десятка таких откормленных лампасоносцев. Именно это Умар и доказал в обеих чеченских кампаниях. Звание полковника вооруженных сил Ичкерии он получил не за шарканье на парадах и кабинетные интриги. В его подразделении было немало офицеров Советской армии, не погононосцев, а именно воинов, храбро и честно служивших распавшейся Советской империи. Среди подчиненных Умара были капитан третьего ранга, два старших лейтенанта-сухопутчика, милицейский капитан и мичман Северного флота. Их единственной Родиной на тот момент была независимая Ичкерия. Стоит отметить, что трагические события на территории Чечни пришлись на начало и середину девяностых. Именно в эти годы «прогрессивная демократическая общественность» (она же демшиза) пинала и оплевывала собственную армию, воинов, защитников их же отечества. Защитники утирались и терпели. А между тем в рядах чеченского сопротивления, дудаевского войска была не одна сотня, если не тысяча, бывших офицеров и прапорщиков Советской армии. А остальные боевики срочную тоже не в «рейнджерских» подразделениях служили. Как и наемники с Украины и Прибалтики. Вот и получилось, что схлестнулась Российская армия с Советской. И воевать с Советской оказалось очень непросто... Не развались в 91-м единое государство, стреляли бы друг в друга Умар, Феоктистов, Милда Страумане, Шарманкин, Лена? Вряд ли.
Теперь в роли «акробата» был Умар. Он с цирковой легкостью выкатился на огневую линию, сделал кувырок, одновременно послав короткую очередь. Ответные выстрелы прошли в каких-то сантиметрах от его небольшого подвижного тела.
– Вот черт, заговоренный, что ли?! – не сдержавшись, чертыхнулся Данилин, пожалуй, впервые промахнувшийся с такого расстояния.
– Подпусти его поближе, а боекомплект экономь, – дал указание Ротмистр. – Он ведь нас отвлекает. Значит, остальные зайдут с тыла.
Лена молча кивнула. Тактика уцелевших боевиков ей была ясна не хуже, чем Феоктистову. Потому им с Ротмистром сейчас предстояло удержать тыл. Умар еще раз кувыркнулся, дал очередь и укрылся за толстым высоченным деревом. Очередь ушла в сторону жилого корпуса и, видимо, угодила в радиорубку. Оттуда вновь послышалась умолкшая было песенка про жирного пианиста:
Жирный пианист, что дрочишь рояль?!
Мы съе...лись отсюда, только бабок жаль.
Жирный пианист, «Ёрш» в канистре скис.
Ну зачем ты к нам приехал, Жирный пианист?!
– Что за лажа? – сплюнув, проговорил Данилин, не спуская при этом глаз с дерева, за которым укрылся полковник.
В свое время Слава довольно профессионально играл и на бас– и на лидер-гитаре. Лет до восемнадцати он был уверен, что будет рок-музыкантом. Причем не тем, который горланит сомнительные песенки, покрасив в зеленый цвет собственную шевелюру, а рокером западного пошиба. Песни, которые играла группа Данилина, были исключительно на английском, и уровень мастерства был соответствующий. Ребята одинаково могли играть и джаз, и танцевальный рок-н-ролл, и (в обязательном порядке!) хард-рок, рокабилли, кантри-рок. Сам Данилин окончил джазовую студию по классу бас-гитары. Потом группа распалась, Слава попал в армию и, как имеющий некоторое знакомство с боевыми единоборствами и кик-боксингом, был призван в войска спецназначения. Ну а оттуда прямая дорога в «Альфу».
– Ну что, родной, устал кувыркаться? – проговорил Данилин, ожидая, когда Умар вновь появится на огневой линии.
И в то же мгновение от дерева метнулся едва заметный силуэт, исчез в траве и дал оттуда короткую очередь, ударившую капитана Данилина в грудь. Слава выронил оружие и отлетел прямо на Лену. Та, стараясь не поднимать головы, прижала Данилина к земле.
– Лажа, – произнес капитан плохо слушающимися губами.
Феоктистов быстрым движением вытащил из походной аптечки бинт, шприц и ампулы с обезболивающим. Стараясь не демаскировываться, Лена бинтовала потерявшего сознание Данилина. Ротмистр же по-прежнему был готов к отражению нападения с тыла. В том, что оно произойдет с минуты на минуту, он не сомневался.
Сократ Иванович Прохоров, генерал-лейтенант ФСБ
Есть в своде российских законов специальный пункт, допускающий причинение вреда третьим лицам при проведении контртеррористической операции. Точнее говоря, статья 39 Уголовного кодекса России. В ней сформулирован институт крайней необходимости. То есть для устранения серьезной опасности интересам государства и общества вполне допустимо не особо заботиться о «третьих лицах», таких же гражданах РФ. Такой пункт был специально принят, чтобы командующий войсками ПВО мог без лишних сомнений и опасений отдать приказ на уничтожение самолета с захваченными пассажирами, если этот самолет будет пикировать на Кремль или здание Минобороны.
