молодецкой дури врезался темечком в её край.
Много добрых слов сказал им тогда дежуривший по роте капитан Брюховецкий, застав группу плачущих от смеха курсантов и посреди неё двух героев представления – одного мокрого, другого окровавленного как после ранения в голову. Впрочем, так он потом курсанта Кравченко и называл, когда хотел съязвить по его адресу. А у Алексея на всю жизнь остался небольшой, хорошо нащупывающийся валик на коже чуть впереди темечка – врач в медсанчасти зашил голову надёжно, как крестьянин тулуп суровыми нитками…
* * *
На лёгкое постукивание ногой по рёбрам пленник реагировать не хотел. Было надёжное средство привести его в сознание, повернув нижнюю губу на триста шестьдесят градусов. Но лезть в чужую слюнявую пасть было противно. Поэтому Алексей избрал не менее действенное средство: с хорошего размаха пнул злодея ногой по голени.
Это возымело действие. Мужик застонал, поджал ногу и попытался схватиться за неё рукою. Как раз той, что была прикована к трубе батареи. Не понял ситуации, попытался сложиться, снова испытал разочарование. И лишь после этого начал приходить в соображение.
– Здравствуй, мальчик, – поприветствовал его Алексей, садясь допрашиваемому на грудь и размечая рифлёные подошвы своих ботинок на его свободной руке. Раскрыл выкидничок, поиграл им перед носом пленного. – Назовись, как зовут.
Тот промолчал, вбирая в себя окружающую обстановку.
Алексей помахал перед его глазами ножиком, чтобы привлечь внимание, а затем резко клюнул кончиком острия под самый глаз задержанного. Тот дёрнулся, показалась кровь. Отблеск страха на лице показал, что угроза зрению воспринята с пониманием.
– Повторяю вопрос, – с ласковой интонацией чуть ли не пропел Кравченко. – Если через полторы секунды не услышу ответ, глаза лишишься. Затем второго. Мне от тебя только язык нужен. Так что до него очередь дойдёт после того, как отстругаю всё остальное, что из тела выступает. Понятно излагаю?
Он нарочито говорил много и размеренно: во-первых, для того, чтобы мужик окончательно оклемался, а во-вторых, чтобы к этому времени проникся своими незавидными перспективами.
– Итак, – продолжил Кравченко. – Имя, фамилия, позывной, откуда сам. Раз…
– Владимир, Малышев, – хрипло буркнул пленник. – Погоняло «Босой». Сам с Брянки…
– Не зли меня, – посоветовал Алексей. – Мне на хрен не нужно место твоего рождения. Кто твой хозяин, меня интересует. Под кем ходишь…
Где-то на заднем фоне грюкнули двери лифта. Краем глаза напрягшийся Алексей отметил прибытие медицинской команды по душу раненного в живот. Персонал больницы что-то бубнил про налёт, искоса бросая взгляды на Кравченко и его подопечных. Ладно, приняли, значит, страдальца. Поторопимся… – Ну? – грозно рявкнул он.
Босой принял решение.
– Хожу под Лысым. Сидим в спортклубе «Тетрис». Только ты зря в тему вписался… Лысый сам под Бесом ходит.
И замолчал, видимо, убеждённый, что Кравченко должен знать и бояться какого-то Беса.
Алексей нанёс бандиту второй быстрый порез – на сей раз над бровью. Вреда здоровью никакого, но кровит и нервирует.
– Ты давай тут не грози, – прорычал он. – Мне пофиг ваши расклады. Сниму половину роты своей с фронта и покрошу всех в мелкий винегрет! Впитал?
Видно было, что впитал. Побледнел Босой, сообразив, что наглостью своей действительно может подвести боссов под налёт фронтовиков, – со всеми вытекающими последствиями. Красного цвета и солёными на вкус…
– Да я ничего, – торопливо заверил бандит. – Я хотел…
– Твои хотелки мне не нужны, – снова рыкнул Кравченко. – Мне интересно, кто из ваших и почему мне войну объявил. Вот только об этом и говори!
Увы, этого Босой не знал. Не помогло даже надавливание на болевую точку на шее. У парня потекли слёзы, но он стоял на своём: их с напарником поднял Лысый и послал задержать Алексея. Или убить, если задержание будет срываться. Об этом бандит не хотел говорить вовсе, чтобы не осложнять дополнительно свою участь, но после ещё одного болевого внушения сдался. Но причин такой заинтересованности бандитского начальства в капитане Кравченко пояснить по-прежнему так и не смог. Зато поведал адрес, по которому оное начальство обреталось, а также с подробностями рассказал о дислокации сил охраны.
«Тетрис», судя по этим данным, действительно представлял собою крепкий орешек.
Тут стоило задуматься. Коли до сих пор правоохранительные силы ЛНР не растрясли этот гадючник, значит, к нему либо не было серьёзных претензий, либо и вовсе присутствовала заинтересованность. Потому далеко не факт, что ежели Алексей сейчас уронит на клуб комендатуру, то ему пойдут навстречу. Могут поступить с точностью до наоборот: убрать из расклада самого Кравченко. Как камушек из шестерёнки.
Томичу да, можно верить – но сколь велики полномочия Томича? Пока дело идёт об укропской агентурной сети – расследование может быть интересно. И он, Алексей Кравченко, интересен – хотя бы в качестве раздражающего фактора. А вот полезные для кого-то бандосы… Это совсем другой расклад.
Бандиты на Донбассе были всегда, даже в советские времена, – это Алексей ещё по детству своему помнил. Были они тут вполне свойскими: с «мирняком» беспредела не устраивали – да и поди, устрой его в краю, где каждый третий шахтёр… Но бизнес в ходе перестройки подобрали быстро, как бы не быстрее, чем даже в Москве. Естественно, полезными оказались бандиты и в 90-х годах. Этого Алексей уже не видел, но за полгода жизни на здешней войне чего только не наслушался от товарищей и сослуживцев. В нулевые годы криминал вписался в бизнес окончательно – с олигархами не воевал, конечно, но где обслуживал их, выполняя заказы, где сотрудничал с ними на стыке бизнесов, где вовсе охранял.
В общем, Босой в чём-то прав: столкнуться с такой силой в одиночку означало прямой путь в гроб. Оно, конечно, Алексей смерти давно не боялся. Отвык уже, привыкнув, наоборот, к мысли, что она всегда витает над его головой, играя его судьбой по только ей ведомым правилам. Но осторожности это осознание не отменяло. Скорее даже наоборот. Потому капитана Кравченко ценили товарищи и подчинённые, зная, что он никуда не лезет, очертя голову. Даже скорее не самого его ценили – не червонец, чай, – сколько уважали за факт, что у него с сентября ни одного «двухсотого» в подразделении не было, в том числе на боевых. Вернее, в первую очередь на боевых – потому как от случайных попаданий при обстрелах ни одно подразделение корпуса, ежели на фронте пребывало, застраховано не было. Но и всего пятеро «трёхсотых» от укропских снарядов тоже считалось вполне себе хорошим показателем.
И вот сейчас именно осторожность призывала его подумать, прежде чем хватать группу и скакать брать бандосов. Кстати, где она? Должна бы уже…
