– Не знаю, генерал, – рассмеялся Сиверов, но его смех был немного усталым, хотя и веселым. – Может, просто-напросто я везучий, и на меня, как мухи на мед, летят все эти свидетели, подельщики, участники?
Я и сам не знаю. Ведь мог послать надоедливого старика куда подальше? Мог, – сам себе ответил Глеб, – но почему-то не послал. Наверное, я чувствовал, что он мне понадобится, что именно безумный Скуратович, «хранитель тайн», как он себя называет, принесет мне нужную информацию.
– Послушай, Глеб Петрович, а что со стариком?
Чем он мается?
– Мания преследования, как я понимаю. Ему все кажется, Федор Филиппович, что его хотят извести, сжить со свету. То ему чудится, будто стекло толченое в кашу подсыпали, то соседи газом травят, то родная дочь вместо макарон крысиные хвосты варит.
– Крысиные хвосты? – ахнул генерал Потапчук.
– Ну, не крысиные, так мышиные. Крысиные слишком толстые, – с видом знатока заметил Глеб.
Генерал Потапчук даже вздрогнул: Глеб рассуждал о крысиных и мышиных хвостах настолько серьезно, что можно было усомниться и в его здравомыслии. Не мог же он спятить за пару дней в сумасшедшем доме…
– Так вот, этот Скуратович уже третий или четвертый раз в психлечебнице. Я говорил с врачом, его случай клинический. В таком возрасте избавиться от навязчивого бреда почти невозможно. А еще у этого старика удивительная память, врач сказал, а я проверил и убедился. Он утверждает, что помнит инвентарные номера практически всех экспонатов в областном краеведческом музее. Представляете, Федор Филиппович, сколько там может находится на хранении экспонатов?!
– Наверное, от этого у него крыша и поехала, – сочувственно кивнул генерал Потапчук.
– Может, и от этого, хотя я думаю.., знаете, от чего?
– Отчего же? – спросил Потапчук.
– Думаю, крыша у Скуратовича поехала от непризнанности и неоцененности.
– В каком смысле?
– Ну, не ценили его. Представляете, человек всю жизнь проработал хранителем музея, более сорока лет на одном месте. Столько сделал для музея, так берег вверенные ему ценности… А его отправили на пенсию и забыли – можно сказать, списали за ненадобностью.
Ведь эту коллекцию в сорок шестом году он и принимал на хранение…
– Он?
– Так Скуратович, во всяком случае, утверждает. А у меня нет оснований ему не верить. Между прочим, в коллекции правда на четыре картины больше, чем по описи?
– Правда… Неужели действительно память у старика в порядке? В общем, Глеб, слушай: меня уже сегодня по этому делу с картинами дергали, и дергали не только меня. Вот я сижу здесь с тобой, кофе распиваю, а мои коллеги на совещании у директора ФСБ отдуваются.
Совещание-то директор созвал именно по этому делу и разнос дает – будь здоров, можешь мне поверить.
– Верю, – вздохнул Сиверов.
– Так что давай действовать. Я, конечно, посуечусь.
Лично позвоню главврачу поликлиники, чтобы дали возможность просмотреть все карточки. Хотя подожди, Глеб… А если этот, – генерал посмотрел на портрет, – если он не из Москвы, если его служебное удостоверение вообще фальшивое, что тогда?
– Не знаю. Тогда стану думать над чем-нибудь другим. Но пока мне кажется, что за эту ниточку стоит потянуть: возможно, безумный старик указал единственно верный путь. В конце концов, когда происходили те события, он был еще в своем уме.
– Верно ты это подметил.
Генерал Потапчук откинулся на спинку кресла с таким выражением лица, словно тяжелая ноша, давившая ему на плечи, вдруг как по волшебству исчезла.
Наконец-то выдалась минута, когда можно было перевести дух. Федор Филиппович тряхнул седой головой, причем так сильно, что массивные очки едва не соскользнули с носа. Генерал придержал их тонкими пальцами, бережно водрузил на место, несколько раз моргнул и сказал сердито:
– Нельзя расслабляться, Глеб Петрович, нельзя ни на секунду. Как только расслабишься – жди подвоха.
– А я и не расслабляюсь, – сказал Сиверов, допивая кофе. – Значит, так, Федор Филиппович, вы сейчас звоните в поликлинику Московского КГБ и я поеду туда. Попробую просмотреть, рее медицинские карты офицеров КГБ.
– Нелегкое это дело, большая работа.
– Надеюсь, у них там все уже давным-давно загнано в компьютер, и мне не придется рыться в пыльных бумагах.
– Думаю; что да; – спокойно ответил генерал, подвинул к ногам свой старый потертый портфель, потом поставил его на колени и быстро, словно бы кто-то засек время на секундомере, расстегнул старые потертые замочки. В портфеле, рядом с папкой с бумагами по коллекции барона Отто фон Рунге, лежал сотовый телефон.
– Я сейчас позвоню, обо всем договорюсь.
– Да, да, пожалуйста, буду премного вам благодарен, – пошутил Глеб, словно речь шла о дело, касавшемся лично его и не имевшем никакого отношения к генералу Потапчуку.
Тот устало улыбнулся:
– Ты не шути, Глеб Петрович, дело действительно серьезное. Под вопросом миллиарды долларов – немцы обещают большой кредит. Так что надо постараться, а иначе рабочие будут сидеть без зарплаты, а это значит, без куска хлеба. И не только Кузбасс, но и Воркута может подняться, им сейчас ой как тяжело! – генерал Потапчук говорил о шахтерах так, будто это были его родные братья и он всей душой болел за них.
И Глебу это понравилось, хотя он сам до этой минуты о шахтерах и не вспомнил. Его сейчас не интересовало, зачем президенту понадобилась коллекция, его интересовало другое: как отыскать пропавшие картины, как выйти на этого офицера КГБ, который, как подсказывало Глебу чутье, завязан в деле, и если не является организатором преступления, то что-то о нем знает, причем, такое…
Додумать Глеб не успел. Он прислушался к голосу генерала Потапчука – тот уже минуты две вежливо и настойчиво разговаривал с другим генералом ФСБ.
– Да, Федор Молчанов. Через полчаса он будет у вас.
– … – Да, да, Петр Васильевич, обязательно.
– … – Нет, это даже не моя просьба, это можно оформить как распоряжение директора ФСБ. Если вам угодно…
– … – Да, я прекрасно понимаю: секретность, секретность превыше всего. Если есть необходимость, то вам через десять минут перезвонят от директора ФСБ. Вы хотите этого? Вы что, не доверяете мне?
«Черт бы их подрал с их секретностью! – мысленно выругался Глеб. – Вечно у них все под запретом, инструкции, инструкции… И за всеми этими бумагами, распоряжениями, приказами, подписями и печатями они вообще разучились работать. Нет распоряжения – нет работы. Начинают действовать, только когда жареный петух клюнет в задницу. Ох уж эти генералы!» – подумал Глеб о высших чинах ФСБ, не относя, правда, к ним генерала Потапчука.
Глеб прекрасно знал, что Потапчук в случае чего не остановится ни перед какими формальностями, никакие самые строгие инструкции его не переубедят, если он уверен в своей правоте. Генерал будет стоять на своем до конца, а если понадобится, то поднимет на ноги все начальство, вплоть до самого президента, как уже случалось не однажды за долгие годы их знакомства и совместной работы.
– ..значит, мы договорились, да?
– … – Так я присылаю. Запишите фамилию: Федор Молчанов, человек от меня.
– … – Все, что он попросит.
– … – Естественно, секретность есть секретность. Подписку о неразглашении, даже среди сотрудников, я уже от него получил. Так что можете не беспокоиться, бумаги придут вскоре. Дело очень срочное, некогда мне разводить бумажную канитель.
– … – Ах, даже так! – воскликнул Потапчук. – Ну, что ж, генерал, я хотел по-хорошему. Но если не получается, извольте. Я надеялся на ваше доброе отношение ко мне, да и к вашей службе, но если вы стоите на своем, мне придется обратиться выше. Учтите, буквоедство никого никогда до добра не доводило!
«Черт бы их подрал!» – опять беззлобно подумал Глеб.
Потапчук выключил телефон и зло прошелся по комнате от окна до двери.
– Черт бы их всех! Мать их… – Генерал так рассвирепел, что утратил свое обычное спокойствие и уравновешенность. – Да чтоб вы там все… Не хочется, терпеть не могу звонить начальству и вообще начальства не люблю.
А ты, Глеб Петрович, как относишься к начальству?
– Нормально отношусь. Но лучше к начальству никак не относиться.
– Выходит, ты ко мне, к генералу Потапчуку, относишься никак?
– Нет, к вам я отношусь нормально, – Глеб засмеялся, и его улыбка была красноречивее любых заверений и клятв в дружбе.
– Ладно, Бог с ними со всеми! – генерал отвернулся от Глеба и вновь крепко прижал к уху телефон. – Полковник Пушкарев?
– … – Потапчук беспокоит. Соедини меня срочно с директором.
– … – По какому делу? Скажи, по коллекции, он поймет.
– Тогда соединяю, хотя директор сейчас очень занят, но для вас… – услышал Глеб голос в трубке.
– А мне плевать, – усмехнулся Потапчук, – он сказал звонить в любое время дня и ночи, вот я и звоню, а сейчас, между прочим, не ночь и даже не обед.
