— Ладно бы один «Черный трибунал», — посетовал Бешеный. — А то целых два. А где гарантии, что не появится третий… или четвертый. Дурной пример заразителен.
— Ситуация запуталась окончательно, — оценил Воронов, поднимаясь.
— Вам и придется ее распутать, — устало улыбнулся хозяин кабинета. — Теперь врага вы знаете в лицо. А это — половина успеха.
Савелий и Андрей, выйдя от Богомолова, закурили еще по одной, выбросив в ближайшую урну пустую смятую пачку от сигарет «Кэмэл».
— Да, вот оно какое, лицо врага, — задумчиво проговорил Савелий. — Лютый… Кто бы мог подумать. Ну что же, будем бдить, братишка?
— Будем, Савка, — серьезно ответил Воронов. — Ну а на сегодняшний вечер у тебя какие планы? Немца нам завтра днем надо забирать, пока мы свободны.
Может, махнем куда-нибудь, пропустим по маленькой, все обсудим?
— А куда?
— Есть тут поблизости один неплохой клуб, там тихо и людей не очень много. Поедем?
— Давай, — согласился Савелий. — Давно мы не общались за рюмкой чая.
Давно не вспоминали наши горячие денечки, Афганистан…
Словно подслушав последние слова, рядом с ними остановилась какая-то старушенция, одетая в такое древнее, совсем потертое пальто, что оно, похоже, было одного с ней возраста.
— Подайте, Христа ради, живу одна, пенсия маленькая, — заканючила она, — сына мово в Афганистане убили… Некому мне помочь… горемычная я…
Переглянувшись, друзья вытащили несколько пятирублевых купюр и протянули старушке.
— Вот спасибо, люди добрые, храни вас Господь! Ох, есть еще сердечные и заботливые люди… Дай вам Бог здоровья!..
— И вам здоровья, бабушка, — участливо бросил ей вдогонку Воронов.
— Довели страну, суки, — скрипнул зубами Савелий, садясь за руль «мицубиси». — Сколько молодых парней положили и в Афгане, и в Чечне. Помнишь Славика-то? Погиб за Родину, погиб как герой, а сам ни разу еще женщину не познал… так и погиб девственником…
— Да, — нахмурился Андрей, — верно. А мать его потом от горя с ума сошла. Пару месяцев промаялась, бедная, да померла. Так их вместе, за одной оградкой, и похоронили. И еще денег на похороны не могли собрать — ребята выручили. Просто сердце кровью обливается, как вспомню. Сколько таких ребят угробили, чтобы потом сказать «да, ненужная была война, ошибочка вышла…».
Тьфу, сволочи! У Славика ни одной женщины не было в жизни, а у этих, богачей новых, небось каждый день по новой девке. И самое гнусное, кого ни спроси, — никто не служил, все по белым билетам косили. Афгана боялись, Чечни… Так и получается — у кого бабки есть, те от армии запросто откупаются, а вместо них необстрелянных салажат в самое пекло посылают. Призвали мальчишку безусого — а через месяц матери цинковый гроб с его телом присылают. Как будто так и должно быть! Эти бандитские рожи, на которые я смотреть уже не могу, процветают, миллионами баксов ворочают, ты представляешь! Чеченским боевикам оружие продают, чтобы те не промахивались, стреляя в нашего русского братишку. А еще говорят — деньги, мол, не пахнут. Да у того же Немца, я уверен, руки по локоть в крови, от него кровищей за версту смердит, я же чую. Потому-то он, сука, так сильно душится своим «Драккар нуаром». Меня прямо тошнит.
— Ничего… — зло усмехнулся Савелий. — Ничего, Андрюша. Дай срок…
Сколько веревочке ни виться… Да что говорить: сам все понимаешь…
Они подъехали к самым дверям клуба, вышли из машины в снег. Заплатили охраннику за вход, спустились по лестнице в зал. И правда, несмотря на вечерний час, народу здесь почти не было. Они уселись за грубо сколоченный деревянный стол. Воронов открыл меню.
К ним подбежал жирный официант в якобы русской народной одежде — он выглядел совершенно по-идиотски в своем одеянии: сапоги, рубаха с вышитыми на ней петухами, какие-то лампасы. Савелию стало тошно только от зрелища этой карикатурной фигуры. Друзья посоветовались и заказали себе водки да фирменной закуски «а-ля рюс», изобретенной, очевидно, для иностранцев. Стоило это блюдо каких-то немыслимых денег, но им было наплевать — есть больно хотелось.
Наконец им принесли запотевший графин с водкой и по их просьбе много хлеба. Дожидаясь своего «а-ля рюс», Андрей и Савелий выпили по рюмочке и закурили. Девушка с толстой, наверное, накладной рыжей косой, наряженная в крестьянское платье, принесла им большую пепельницу, посередине которой горела свеча.
— Ты не забыл, Андрей, как нас в детдоме-то кормили? — провожая девушку взглядом, спросил Савелий. — А нашу армейскую пищу помнишь?
— Помню, все помню, братишка, — ответил Воронов. — Вот этого бы жирного официанта на наш сухой паек посадить на годик-другой, что бы он, интересно, сказал? Глядишь, больше бы стал на человека похож.
Они выпили еще по одной.
— Самое интересное, — вдруг произнес Савелий после небольшой паузы, — что я сегодня этого Лютого во сне видел. Не поверишь. Будто мы с ним на краю какой-то пропасти с мертвецами дрались. Плечом к плечу. И фраза какая-то у меня вертелась на языке, когда проснулся. Что-то вроде… Дай вспомнить… А, вот какая: «ВСЕ МЫ НЕ ЖИВЕМ НА ЗЕМЛЕ, А.ТОЛЬКО ГОТОВИМСЯ ЖИТЬ»… А голос похож на голос моего Учителя… Неплохая, кстати, фраза, да?
— Да, — согласился Воронов. — Определенно. Может быть, так оно и есть.
Смотря что понимать под словом «жить».
— Тогда во сне мне все было понятно. Фу, черт, был же там и Учитель!
Вот почему его слова мне сейчас вспомнились… Представляешь, кажется, я четко понимал, что такое и эта пропасть, и эти мертвяки, и почему всех этих негодяев после смерти ожидает иной путь, чем честных и порядочных людей. Было абсолютное сознание своей правоты. Надо уничтожать этих всех бандюг, помогая человечеству в целом. Вечная борьба между Добром и Злом. Еще я видел во сне яркий свет… — Тут Савелий замолчал, потому что официант наконец-то принес им фирменное блюдо клуба.
Они еще выпили и стали молча есть.
— Ничего, съедобно, — спокойно сказал Воронов. — Жаль только, что пища эта иностранцам достается, а не нашим старушкам, вроде той, которую мы сегодня видели. Да и откуда у нищих пенсионеров — ты вдумайся, они же получают мизерную пенсию от государства, на которое всю жизнь вкалывали, — откуда у них такие деньги? Ведь им за одно такое блюдо всю их пенсию придется выложить, если вдруг захотят его попробовать.
— Не трави душу, Андрей! — играя желваками, попросил Бешеный и, чтобы сменить горькую тему, спросил:
— А ты помнишь, братишка, как тогда, под Кабулом…
Воспоминания перебил женский крик. Друзья обернулись и увидели, как бритоголовый хмырь лет двадцати с небольшим, в черной кожаной куртке и с удивительно тупым хмурым лицом, сидевший через пару столиков от них, лез волосатой татуированной рукой под юбку к очень красивой девушке, мыча что-то маловразумительное. Девушка вырывалась, отталкивала ублюдка от себя. Она растерянно оглядывалась по сторонам, но никто из редких посетителей клуба не спешил к ней на помощь.
Бандит же наглел на глазах. Взревев:
— Ты, блядина такая, что, тебе сотни баксов мало? — Он ударил девушку тяжелой лапой по щеке.
На глазах у нее показались слезы, и в это мгновение ее взгляд встретился со взглядом Бешеного. Он встал из-за стола, подошел к девушке и, не обращая внимания на татуированного дебила, тихо спросил:
— Вам нужна помощь?
Та закивала головой, жалобно всхлипывая:
— Он меня силой сюда затащил. Говорил, что кинорежиссер. А тут приставать начал… Я не шлюха, я — студентка, на втором курсе учусь, а он пристает! Говорит, сейчас отведу в туалет и изнасилую… Помогите мне, пожалуйста. Я домой хочу, к маме! Мне страшно! — Девушка зарыдала.
Татуированный порывался встать из-за столика, брызгая слюной:
— Ты че, падла, в натуре, мужик! Тебе жить надоело, что ли? Ты хоть знаешь, с кем рядом стоишь? А ну быстро исчезни! Я же сам Гоша!
Бешеный, стоявший до сих пор спокойно, вдруг изменился в лице. Он наклонился к обидчику студентки, схватил его за грудки и выволок из-за стола.
Глядя прямо в его свиные глазки, процедил сквозь зубы:
— Гоша, говоришь?! Слушай сюда, Гоша. Через минуту тебя здесь не должно быть, понял? Уноси ноги, пока цел. Еще раз с ней тебя увидим — все, считай, ты не жилец, — и тихо, совсем интеллигентно, добавил:
— Я понятно выражаюсь?
Бандит пытался было, ударить Савелия, завизжав словно свинья:
— Ах ты, паскуда! Сейчас я из тебя отбивную сделаю! Ремней из тебя нарежу! — Его глаза налились кровью, и он выдернул из кармана нож-выкидыш, который характерно щелкнул вороненой сталью.
Савелий резко, словно автоматически, перехватил его руку, завернул ее так, что мясистая туша подонка буквально согнулась в неестественной позе, а его собственный нож уперся в его жирную шею. Говорков с такой злостью и силой встряхнул его, что тот мгновенно побледнел от страха и моментально угомонился.
