Фартовые давно уже говорят о своем. Они уже забыли о Харе. Вспоминают общих кентов, живых и погибших, строят планы на будущее. Обговаривают предстоящие дела, кого-то хвалят, других кроют последними словами, словно не в Заброшенках, среди глухой тайги, а в бойком фартовом ресторане толкуют о дне завтрашнем.
Смешно Харе. Кто может знать, что будет завтра? Фартовые тоже не могут предвидеть такого. И лишь мечты вьются папиросным дымом над головами, вокруг пустых бутылок, оседают белыми облаками на висках. «Наверное, от несбывшихся мечтаний седеют мужичьи головы», — подумал Харя и, робко потянувшись к стакану, выпил оставленную ему водку. В голове его завертелось, закружилось, пошло колесом, и он рухнул на пол среди зимовья.
— Харя! Харя! Очнись! — услышал он сквозь розовый туман утра, пробившегося через тусклое окно. — Недоумок! Говно тебе клевать, а не водку жрать, — ругался Берендей, вливая Федьке в горло горький отвар трав, заменявший поселенцам чай.
Кроме них двоих, в зимовье никого не было. Был Дядя, а может привиделся во сне? Харя огляделся.
— Смотался кент. По темну смылся. Давно уже. Ему нельзя было здесь оставаться. Так для всех лучше. Чтоб тень на плетень не наводить. Нам тут тихо надо жить. Без треска. Чтоб никто ничего не видел. Вот так-то, кент, — улыбался Берендей чуть помятым, не выспавшимся лицом.
— Значит, не уйдешь в бега?
— Нет! — рассмеялся фартовый и влил Харе в рот полбанки горечи.
— Чтоб тебе не просираться, — заплевался Харя.
— Наконец-то заговорил! Ну, значит, живой, — обрадовался Берендей.
К вечеру в Заброшенки вернулись промысловики. Принесли поселенцам харчей и новостей столько, что до ночи еле их пересказали.
Харя слушал и диву давался;
«Ну, откуда они все это знать могут? Кто им доложил, что из колонии особого режима сбежала группа особо опасных рецидивистов, состоящая из трех человек? Мол, все привлечены к ответственности за грабежи и убийства… Их теперь разыскивают по всей области, а сахалинцев предупредили, чтобы были осторожнее, не оставляли двери домов открытыми. Если кто-то из граждан заметит людей с внешностями и приметами сбежавших, пусть немедленно сообщит в ближайшее отделение милиции…»
Федька рассмеялся;
— Ну, положим, придут они к нам сюда. Я сразу побегу стучать на них? А кому? Медведю или рыси? Так им до задницы, кого сожрать — их или меня. Слиняли и правильно сделали! — повернулся Федька спиной к охотникам.
— Ишь ты, шустрый! Да ведь они, ты ж слышал, грабители и убийцы! А у нас на Сахалине воров испокон веку не было. Это недавняя зараза. С переселенцами завезенная. Мы воров сами на части порвем, без милиции.
— Так они еще и убийцы, — напомнил кто-то из промысловиков.
— Вором не всякий сможет стать. А вот душегубом — практически каждый, — уверенно вставил Берендей.
— Это как же? — не поверил Федька.
— Защищая собственную шкуру от верной смерти, за свою семью, за детей, за свой дом — никто ничего не пожалеет и не пощадит. Человек человека чаще по глупой злобе убивает. Страх за случившееся прижмет его уже потом, когда исправить ничего нельзя. Убивают за лишнее слово, за унижение. И совсем не всегда убийца — зверь…
— Ну ты загнул! Убийца — не зверь. А кто ж он, герой? — встрял бригадир охотников.
— Случается и так! Вот кто-то найдет этих троих. Возможно, убьет всех, если будут сопротивляться. И станет героем средь вас, потому что избавил от уголовников. И никто не вспомнит, что он души загубил без суда… Сразу. И — никакой ответственности за убийство.
— Чего захотел… Бандитов в белых перчатках ловить надо? Да их как бешеных собак надо отстреливать и на столбах вдоль дороги развешивать, чтоб в пургу не сбиться.
— А что эти трое вам лично сделали такого, за что их убить надо? Вы хоть в лицо их видели? — не выдержал Харя.
— Нет. Ну а при чем мы? Другим они горе принесли. За Доброе не судят, — наперебой отвечали охотники.
Берендей по-недоброму оглядел их. Покачал головой и проговорил глухо:
— Кто может судить другого, если самого себя до конца не познал…
— Послушай, Берендей, но ведь эти трое уже полгода скрываются где-то. Когда по радио передали, сколько они делов натворили за время побега, у нас волосы дыбом встали.
— Это верно! Ни детей, ни стариков не щадят…
— А эти уголовничкам зачем? У них башлей нет. Харчей не выпросишь. Помехи не утворят. Это уж утку подпустили, припугнуть, чтоб боялись и помогли найти. Зачем зэку лишний грех на душу? — не верил Берендей.
— Потому и убивают, что им уже, говорят, терять стало нечего. И чтобы свидетелей разбоя не оставлять.
— Значит, лишиться головы — это ничего не потерять? — зло рассмеялся фартовый.
— Говорят, что они даже пытались в Японию уйти. Судно едва не захватили в Холмске. Их чуть не поймали тогда.
— До Ново-Тамбовки им все равно не добраться. Так что любимый город может спать спокойно, — ухмыльнулся Харя.
— Не зарекайся, раз такое у нас передали, значит, уголовники где-то неподалеку, — осек Федьку один из охотников. И указав на дробовик, пообещал — Коль встречу урок, не уйти им от меня.
— Говорят, они в Южно-Сахалинске много дел натворили.
Федька встал, как вкопанный, у койки. Оглянулся на Берендея. Тот понял молчаливый вопрос:
— А может, они ту бабу пришили?
— Зачем она им была нужна… Убийство без смысла и цели? Такого не бывает, — размышлял Берендей.
Покурив, попив чаю, охотники ушли в свою палатку, а поселенцы еще долго обсуждали услышанное.
Сошлись на том, что Дядя уж конечно слышал о сбежавших.
— Не дал бы Дядя разгуляться фрайерам на своей территории, не уступил бы никому свой навар. А главное, за чужие дела не захотел бы подставлять свой калган и своих кентов. Так что вряд ли это чужие. Подлили мусора масла, мол, уголовнички сбежали, а это свои, фартовые, — говорил Берендей.
— Но мужики сказали о приметах.
— Туфта все это, — отмахивался фартовый, выкуривая около печки свою последнюю папиросу на ночь.
— А я чую, что не брешут они, — от чего-то поежился Харя.
— Да наши тыквы с чего трещать должны? У нас захоти, и то взять нечего. Замокрить я и сам смогу кого угодно. Было бы за что! — хохотнул Берендей и добавил глухо — Если это не затравка, на живца, то кенты что надо. Из Александровской тюряги сорваться немногим удавалось. Там тридцать два запора надо снять, чтоб во двор выйти. А уж смыться… Это все равно, что одесский банк среди дня ограбить без единого выстрела и крика и не быть ни в страхе, ни в розыске. Там одному невозможно уйти. А троим и подавно… В той тюряге Сонька-золотая ручка была. Там она и кончилась. Но и она шесть раз в бега кидалась беспонтово.
— Но все ж удавалось оттуда уйти?
— Фартило иным. Мало кому. Сахалин! Тут если с тюрьмы слиняешь, с острова никуда не смоешься. Все равно, рано или поздно, накроют лягавые.
— А как же ты? Держал в Южном несколько «малин», был паханом. И тебя не могли взять? — не понимал Харя.
— Пока официально за мной не ходит дело, дышу спокойно. А как зашились мои, попал на подозрение — тогда хана. Начинают всякие фрайера на хвост садиться.
— А почему об этих троих Дядя ничего тебе не говорил?
— Значит, нет таких. Утка все это. Спи, — отвернулся Берендей и вскоре захрапел на все зимовье.
Утром фартовый вместе с охотниками пошел долбить лунки. Федька остался в зимовье. Но из головы никак не уходил вчерашний разговор.
Странной показалась Харе реакция Берендея. Когда охотники назвали приметы сбежавших, Харя увидел, как дрогнули плечи фартового. Значит, кого-то, а может и всех троих, знал Берендей. Иначе не стал бы исподволь выспрашивать подробности сообщений по радио. «Для чего они ему? — ломал голову Харя: —Полгода скрываются. Значит, ксивы имеют», — думал он, прибирая в избе. И резко отскочил от внезапно открывшейся двери. В избу вошли два милиционера.
Поздоровавшись и спросив разрешения, прошли к столу. Поинтересовались здоровьем, похвалили порядок в зимовье. Харе словно маслом душу помазали. Чаю им налил.
С чего Федьке на них злиться? Эти поселенцев не допекают. Впервые приехали. Ведут себя совсем по-человечески. Даже сапоги обмели от снега прежде, чем в зимовье войти. Культурные. И спрашивают нормальное:
— Как живется? Никто не беспокоит? В чем нужду имеете? Какие просьбы будут? В чем нужна помощь?
И только один вопрос насторожил Харю:
— Приходил ли к вам или Берендею кто-нибудь из прежних знакомых?
Федька, понятное дело, отрицал. Сказал, что с прошлым они с Берендеем завязали напрочь. Что у самого Хари нет и не было знакомых, а Берендей всех позабыл, решил отколоться от фартовых по возрасту. Мол, надоело ему кочевать из «малин» в зоны. Хоть здесь впервые оценили по-настоящему спокойный сон и свой хлеб.
