– А ведь я могу и глаз припалить, – прошептал на ухо Колян, – вначале загорятся ресницы, закипят слезы… А потом глазик может и лопнуть. Хочешь?
– Это он сказал мне о восьми убитых. Он приказал выяснить все, что связано с их смертью и то, что их объединяет! – выкрикнул Шатов. – Я больше ничего не знаю! Я не знаю больше ничего!
– Восемь человек? – спросил задумчиво Ямпольский. – Только восемь человек?
– Только восемь: Чупин, Мазаев, Воеводина, Фроленков, Шпигель, Башкиров и Каневецкий. Восемь! – Шатов выкрикнул фамилии как заклинание от боли и страха.
– Так ты, выходит, о всех восьмерых узнал сразу, – Ямпольский подвинул стул и сел напротив Шатова. – Все восемь – сразу?
– Да.
– А чего же ты мне плел о том, что узнавал обо всем по частям? – майор покачал головой и посмотрел на своих подчиненных.
– Все восемь сразу, – голос Коляна прозвучал как-то тревожно.
– Сука, – это Рыков подключился к диалогу.
– Все восемь фамилий тебе назвал твой Арсений Ильич? Сразу.
– Да, – Шатов оглянулся на Рыкова, тот сидел неподвижно, глядя в пол. Пистолет лежал рядом, на диване.
Колян выматерился и швырнул зажигалку в угол комнаты:
– Как же?..
– Рот закрой, – бросил Ямпольский.
– Так ведь…
– Я сказал – заткнись, – и к Шатову, – и ты просто пошел по всем адресам?
– Да.
– К кому первому?
– К первому? – все внутри у Шатова болезненно сжалось. – В общежитие, к Фроленкову.
– Когда? – быстро спросил Ямпольский, глянув на Коляна.
– Тринадцатого. Утром.
– Тринадцатого утром, – со странной интонацией протянул Рыков. – И с кем разговаривал?
Ладно, мысленно махнул рукой Шатов, хуже не будет:
– У меня вышла стычка с охранником…
– Со Слащевым?
– С ним.
– Вот ведь сучок! – вырвалось у Коляна. – Поскользнулся, упал!
– И что ты там узнал? – почти спокойно спросил Ямпольский.
– Тамошняя мадам сказала, что Фроленков приторговывал наркотиками, и его за это выбросили из окна…
– Так и сказала?
– Не так, намекнула. Довольно прозрачно… – Шатов закрыл глаза.
Стыдно. Он сдает всех и все. Что с ним? Или так хочется, чтобы все это закончилось? Хоть как-нибудь.
– Нужно поболтать с ними, – сказал Ямпольский, глядя в лицо Шатова.
– Сегодня схожу, – кивнул Рыков. – С утра.
Сказано это было таким тоном, что Шатов вздрогнул. Поговорить? С утра? Что здесь происходит? Это мало похоже на допрос.
– Ну, потом все более-менее понятно, – сказал Ямпольский, снова повернувшись к Шатову, – ходил, спрашивал. Кто сказал о драконе?
– Подруга Воеводиной.
– Ну, ладно, пусть подруга. А чего ты стал допытываться об ОПО?
– Мне сказали, что все эти дела…
– Ты уже это говорил. Это все?
– Все…
– И покойного Пащенко ты дернул только для того, чтобы узнать побольше о Каневецком и Мазаеве? И о нас? – Ямпольский уже не спрашивал, он просто констатировал.
– Да, – кивнул Шатов.
Болела голова, болело сломанное ребро, онемели скованные руки, и Шатов не сразу понял, что именно сказал Ямпольский.
– Покойный Пащенко?
– Сообразил, – тяжело усмехнулся Ямпольский.
– Догадливый, – засмеялся Рыков.
– Пойдите, прогуляйтесь, – приказал Ямпольский.
– Ну его на хрен, в такую погоду… – начал Колян, но натолкнулся на взгляд майора и молча вышел вслед за Рыковым.
– Это вы… Пащенко?… – выдавил Шатов.
– Мы. А иначе как бы мы тебя сюда пригнали?
Они его пригнали. Пригнали… Они вызвали Пащенко к дому Каневецкого, дождались, пока Шатов туда приедет…
Откуда они узнали, что он туда поедет? Мысли Шатова лихорадочно скакали в голове. Просто наобум сделали засаду?
Как они узнали о том, к кому он пойдет? Это как раз просто. Он сам сказал еще в кабинете Ямпольского, что знает и о Фроленкове, и об остальных. И сказал, что нужно поговорить с родственниками Каневецкого. Сказал…
И им нужно было просто…
– Вы за мной следили? – спросил Шатов.
– Следили, – кивнул Ямпольский, похлопал себя по карманам, извлек сигарету и зажигалку. Закурил. – Следили от самого батальона.
Они следили за ним, когда он вышел из здания, когда шел по улице, когда на него напали люди Васильева… Люди Васильева?
Какого черта, люди Васильева!
– Это твои меня остановили на улице? Попросили закурить?
– Мои, – Ямпольский затянулся, закрыл глаза и выдохнул дым тонкой струйкой вверх, – сказали, что ты неплохо бегаешь.
– Хотели меня убить?
– Зачем? Я еще в кабинете понял, что кто-то тебя навел на эти дела. Кто-то навел. И к кому-то ты должен был побежать, если на тебя надавить. Припугнуть…
– Но они ведь стреляли… – Шатов помнил тот истошный крик и готов был поклясться, что так притворяться нельзя.
– Стреляли. Пока ты прятался, подвернулась пара бомжей. Идиоты решили, что мои претендуют на их жилище и кинулись в драку. Очень вовремя, – усмехнулся Ямпольский, – и кричали, говорят, так, что ты, бедняга, сломя голову кинулся к реке. Потом сидел возле кафе. Пока сидел, тебе позвонили по мобильнику. Ты что-то кричал об убийствах. Потом поехал, – Ямпольский говорил медленно, полуприкрыв глаза, закинув ногу за ногу и медленно покачивая носком туфля. – Пащенко все это время сидел у нас в отделе. Потом в машине.
Если бы ты поехал домой, или где ты там прятался, мы бы вошли к тебе и все равно подбросили труп Пащенко. Так или иначе. Но ты поехал к Каневецкому…
Шатов опустил голову. Ему даже не пришло в голову оглянуться тогда, посмотреть, нет ли сзади хвоста. Он очень удачно выбрался из переделки и считал себя в полной безопасности. А все это время… Как же, люди Васильева.
– С Каневецкими я побеседовал к твоему приезду по телефону. На бабу даже не пришлось слишком давить. Твой друзан Пащенко прямо из штанов выпрыгивал, так хотел нам помочь тебя припугнуть. Чего это он так тебя полюбил?
– Мелкий рэкет. У меня была кассета с записью его наезда на фирмочку, – почти простонал Шатов.
Какой же он дурак! Какой дурак! Как он логично рассуждал, что не могли менты убить Пащенко. Им незачем, видите ли. Мог убить только сам великий Дракон! Не меньше! Только Дракон, который хотел испугать проницательного Шатова. Ментам незачем… А зачем?
– Зачем все это? – спросил Шатов. – Только для того, чтобы прикрыть распоряжение начальства? Только для того, чтобы я не лез дальше и не обнародовал все о бумажном драконе?
Ямпольский засмеялся. Резко оборвал смех:
– Я всегда был невысокого мнения о наших журналистах. Но ты, пожалуй, побил все рекорды, Шатов. Нам нужно было заставить тебя приехать к человеку, который дал тебе информацию. К нему. Ты метался под дождем, как контуженный, а мы просто шли следом. Когда ты приехал в тот дом, на Светлой, я уж было решил, что все, можно входить.
Шатова словно обожгло. Если бы Вита была дома, он бы остался там, и вслед за ним вломились бы эти парни, которые готовы убить человека для того, чтобы… Так для чего же?
– А ты вышел, как пьяный, поперся к вокзалу, потом за город. Мы насквозь вымокли, пока шли за тобой. Насквозь.
– И зачем все это? – выкрикнул, не выдержав, Шатов, – Зачем?
– А ты еще не понял? – Ямпольский подмигнул. – Не понял? Все ведь так просто. Безумно просто…
– Просто… – прошептал Шатов, чувствуя, что ужас заполняет его сознание. Он думал, что это Дракон убил Пащенко. И он был прав.
– Это вы убили всех этих людей, – голос Шатова сорвался, – и это вы подкладывали эти значки…
Ямпольский хмыкнул, улыбка оттянула углы его губ чуть вниз, придавая лицу, скорее, страдальческое выражение:
– Идиот.
– Не было никакого маньяка, – выдохнул Шатов, – только вы…
– Был маньяк, успокойся, был. И было тридцать семь трупов, помеченных драконом. Только двадцать девять убил этот маньяк, а восемь… Угадай, кто?
– Восемь…
– Восемь, восемь. За три месяца. Восемь! – Ямпольский закурил новую сигарету, встал. – Тут какое дело… Все по честному было вначале. Сформировали отдел, чтобы искать маньяка. Все правильно – нельзя о таком вслух. Начальство боится за свои кресла. Все боятся за свои кресла. Меня день за днем вызывают наверх и вставляют пистон. «Когда?» «Скоро?». А хрен его знает, отвечаю я. Хрен его знает. Его вообще невозможно поймать.
А мне приказывают – ищи. А у меня есть своя жизнь. Мне нужно еще и деньги зарабатывать. На зарплату сильно не протянешь. И порядок надо в бизнесе наводить жестко, в наше время иначе нельзя, – Ямпольский прикурил новую сигарету от старой и глубоко затянулся. – Я уж и не помню, кому из нас пришла первому в голову мысль поработать под маньяка. Но мысль-то классная!
Он ведь работает без шаблона, без предпочтений, без стереотипов. Убивает – и все, как судьба. И только бумажка на месте преступления указывает на его руку. Да что я, бумажек не смогу нарезать?
И смог.
Ямпольский раскраснелся, глаза блестели лихорадочно:
