— Введи код! — повторил я, лихорадочно соображая, как обосновать майору свою значимость на финальном этапе операции. Но в голову ничего дельного не лезло. Я зациклился на коде и ошейнике.
Сван продолжал растягивать рот в самодовольной улыбке:
— Скоро истечет срок в десять суток. И тогда твой ошейник, Край, взорвется. И мой код не поможет. Это заложено в самой программе ОСП-3.
— Потом, — прохрипел я. — Это будет потом. А сейчас введи код!
Я ни на мгновение не забывал о смертельной опасности, запаянной в пластик на моей шее. Я знал, сколько часов и минут до большого бума. Скоро Максу Краю оторвет башку, если он не напряжет свои радиоактивные мозги и не придумает, как спастись.
Я замер. Красная точка появилась на животе Свана и медленно поползла ко лбу. Секунду я сомневался, стоит ли вообще что-то предпринимать по этому поводу, но за миг до выстрела всё-таки оттолкнул майора. Очередь прошла над нами, брызнули осколки пробирок. Я поднял АК над столом, за которым мы спрятались, и выстрелил в ответ.
— Вставай, Сван! Ты туда, я здесь, между стеллажами, пройду. Стреляли слева. Мы возьмем их с двух сторон, никуда не денутся.
Но Сван лишь покачал головой:
— Нога. Я не смогу.
Повязка пропиталась кровью. Ранение оказалось серьезней, чем я думал.
— Ты должен! — Я попытался взять его на слабо. — Ты же офицер! Ты — мужик!
— Да пошел ты!…
Пока мы душевно общались, научники сами отправились в разведку боем. Мужчина в оранжевом комбинезоне выскочил прямо на нас. Похоже, он оторопел от неожиданной встречи. А пока он соображал, что ему делать, Сван выхватил кольт из кобуры на бедре и всадил пулю в центр гермошлема. Лопнуло бронестекло, упала на пол штурмовая винтовка.
Словно почуяв что-то, я откатился в сторону, пропуская мимо веер пуль из SA-80. Тело Свана задергалось, принимая горячий металл. Не глядя, я метнул нож и попал стрелку в плечо. Дамочка, ойкнув, уронила оружие и кинулась прочь.
Раненый Сван остался лежать на полу, а я кинулся вслед за девушкой в комбинезоне. Нельзя было ее отпускать, она могла вернуться или хорошенько спрятаться. А я не обладаю нюхом ищейки, чтобы по запаху найти ее в нагромождении лабораторных агрегатов и шкафов.
Я настиг ее у стены, держась вдоль которой, можно было выйти к лестнице, ведущей наверх. Я ударил ее сзади по ногам, она упала и жалобно заскулила. Но меня этим не проймешь. Если человек умеет стрелять в другого человека, то почему я должен относиться к нему как к невинному младенцу? И при чем здесь пол?
Привалившись спиной к стене, женщина сняла с головы гермошлем и посмотрела мне в глаза. Я поднял автомат, он загрохотал в моих руках.
* * *
Я вернулся к майору, из которого уже натекло, как из заколотого на Пасху кабанчика.
— Убил? — тихо спросил меня Сван. Ему было тяжело не только говорить, но и дышать.
И всё-таки рана не смертельная. Если вовремя оказать медицинскую помощь, грушник оклемается.
— Пристрелил, как слепую собаку.
— Это хорошо…
Я знал, о чем он думает. Мысли его отражались в морщинах на лбу, в застывшем взгляде и поджатых губах. «Задание выполнено, — думал майор, — выполнено!».
Эта была его единственная мысль. То, что двигало им последние десять дней, то, ради чего он жил. Зомби бывают разные. Совсем необязательно, чтобы с гниющего тела отваливались куски мяса. Зомби — это прежде всего пораженный мозг. Некоторые не умеют жить без приказов.
Теперь надо обезвредить ошейник, внушал я Свану. Ошейник! Ну же! Ну!… До контрольного ввода осталось менее минуты!…
Не знаю, помогло ли мое внушение или майор сам решил проявить благородство, а может, сообразил, что без меня ему не выбраться из Зоны, но он достал пульт и просто ткнул в большую розовую кнопку — тут же ОСП-3 с меня буквально свалился. Еще не веря в свою удачу, я уставился на пластик, начиненный взрывчаткой.
А потом во мне словно развернулась туго сжатая пружина. Хватит, натерпелся! Ногой я отбросил винтовку подальше от майора и, наклонившись, вытащил кольт из кобуры. Я ударил Свана лбом в лицо (сломал ему нос), чтобы не сопротивлялся, и отобрал у него пульт.
— А вот теперь побудь в моей шкуре. — Я нацепил ошейник на майора.
Это оказалось просто: концы мгновенно схватились, будто только того и ждали, что их вновь соединят. «Чудо российских нанотехнологий, вершина прогресса», — хихикнул я, представив, как звучала бы реклама ОСП-3 по телевизору после передачи «Спокойной ночи, малыши!».
— Прощай. — Я сунул пульт в карман.
Сван что-то кричал мне в спину, пытаясь сорвать с себя ошейник. Глупо. Глупо тратить последние секунды жизни на ненависть и суету. Надо было ввести код, когда я просил, Сван. Авось и прожил бы дольше.
Позади раздался взрыв.
Ну конечно, я не смог застрелить женщину. Припорошенная штукатуркой, выбитой пулями над ее головой, дамочка все еще сидела у стены. Сбежать не пыталась, уже хорошо. Это значит, что мы поговорим.
Мы не виделись так давно, что я почти забыл, как она умеет смотреть на меня: долго, пронзительно, будто оценивая, достоин ли я быть рядом, не стал ли хуже. Натыкаясь на ее взгляд, я чувствую себя куском сыра, который залежался в холодильнике. И теперь хозяину надо решить, что с этим куском сделать — срезать плесень и использовать очищенную массу для приготовления пиццы или же просто выкинуть в мусорное ведро, да и всех проблем.
Но когда она начинает улыбаться, наваждение исчезает без следа. Вот как сейчас.
— Привет, Макс. Ты скучал?
— Еще как. — И это правда, я всегда говорю ей только правду. Так уж повелось.
— Все мертвы, да, Макс? Только ты и я, и больше никого? — Она чертовски привлекательна даже в оранжевом комбинезоне, даже с плечом, пробитым моим ножом.
Я с трудом заставляю себя не обращать внимания на игривый тон.
— Что ты делаешь здесь? Ты ведь должна быть в Чернобыле-4!
Верно, черт побери, должна быть. Как верно и то, что к своим долгам Снежная Королева всегда относилась с пренебрежением. Пообещать и тут же забыть о том, что обещала, — вполне в ее стиле. Женщины так ветрены, говорят мне ее длинные ресницы и светлая челка, то и дело спадающая на глаза, разве можно полагаться на слово красавицы, а, Макс?
Нет. Нельзя. Я говорил себе это тысячу раз: Макс, оставь ее, забудь, она не доведет тебя до добра. Но разве можно отказаться от собственного сердца? Разве можно лишить себя руки, даже если она болит и нестерпимо чешется?
На лбу Королевы выступили капли пота.
— Милана, я же просил тебя… Это очень опасно, я же мог тебя убить… Да кто угодно мог тебя убить… — Я сел рядом с ней и притронулся к ее светлым волосам, пахнущим шампунем. Столько дней в Зоне, а они всё пахнут шампунем. И как ей это удается?
— Я не могла. Я хотела. Я…
Я не слышал ее оправданий. Я думал о том, что все, что ни случается, к лучшему. И уж если Хозяева Зоны хотели свести нас в лаборатории под «Юпитером», то так тому и быть.
— Хорошо выглядишь. Ярко.
Она почему-то смутилась:
— Мне выдали этот комбинезон. Я в нем похожа на гиппопотама.
— Ну что ты наговариваешь на себя? Ты же знаешь, тебе все к лицу. Миля, тебя даже драная фуфайка не испортит.
Поморщилась — до сих пор не любит, когда ее называет Милей кто-нибудь, кроме отца.
Я помню, как вернулся домой после двух лет в банановом раю. Худой, злой, я два дня просидел на кухне, пялясь в рекламу по ящику и глуша с отцом перцовку. Батя так и сказал матери: «Надо». И мать без разговоров трижды бегала в магазин за выпивкой и маринованными огурцами. Люблю, знаете ли, под это дело похрустеть корнишончиками. Чтоб, значит, с пупырышками и зеленые, как крокодил Гена с бодуна.
А потом мне надоело пить, и я отправился на прогулку — подышать выбросами завода, на котором раньше тратили свою жизнь мои родители. И надо мне было увидеть, как она выходит из «бумера», притормозившего у соседнего подъезда?… За два года она не написала мне ни единого письма. Я просил родителей разузнать, что с ней, здорова ли, но отец молчал, а мать обходилась невнятными намеками о судьбе отца Милены, который якобы пропал с экспедицией в Зоне.
И вот — она. Она буквально выпала из машины. Хохоча, ее вышвырнули, словно надоевшую игрушку. Хлопнув дверцами, трое выскочили за ней следом. Я узнал этих парней. Именно они пытались избить меня много лет назад по просьбе Милены. Ее ручные псы. И псы эти вцепились клыками в руку хозяйки.
Милену повалили на асфальт сразу возле машины и принялись мутузить ногами, хохоча и матерясь. Багровая пелена упала мне на глаза… А дальше — суд, тюрьма, побег, Зона…
И вот я здесь, и она рядом.
— Я же просил тебя. Ты обещала мне!…
Она пожала плечами и поморщилась от боли; на комбинезоне сильнее проступило бурое пятно. Она не пришла на суд, и я никак не мог простить ей этого. Она не дала показаний, и меня не оправдали.
