На этот раз машину вел Дима, а Кролль и Владимир пытались удержаться в вертикальном положении. Машина летела по парижским улицам, задевая другие автомобили, делая резкие повороты; Дима почти не касался тормозов. Он не знал наверняка, живет ли Россен по старому адресу, и сомневался, что тот сейчас дома.
Допустим, Тимофеев мог информировать Соломона, но Россен?
Соломон был его лучшим учеником — лучшим за всю его жизнь. Он как губка впитывал все, чему мог его научить Дима, словно уже давно все знал и просто нуждался в небольшом напоминании. У него был готов ответ еще прежде, чем Дима успевал закончить вопрос, он схватывал все с первого раза, без всяких упражнений. Он действовал ножом, кулаками и ногами с большей точностью и силой, чем любой другой курсант. Он справлялся с любой задачей, предложенной Димой, с легкостью, унижавшей учителя. Не раз у Димы возникало чувство, будто Соломон может читать его мысли и предсказывать его действия. И сейчас оно возникло опять. Соломон всегда на шаг опережал противника.
Дима резко затормозил около фургона Россена. Машина еще не успела остановиться, а он уже выскочил на дорогу, рванул дверцу фургона и вытащил Россена наружу. Прежде чем француз рухнул на асфальт, Дима приставил к его горлу нож. Россен выпучил глаза. Дима быстро заглянул внутрь фургона. Салон был заставлен чемоданами.
— Должен тебе сообщить, что твой рейс только что отменили.
— Дима, пожалуйста, отпусти меня. Я… я не понимаю…
Дима сжал горло француза одной рукой, а другой покрепче ухватил нож.
— Не понимаешь, почему мы еще живы?
Дима едва сдерживался, чтобы не вонзить нож в горло Россену, но на сегодня было достаточно ошибок. Однако Россену надо было побыстрее дать понять, что дело серьезно. Дима отвел нож от его горла и срезал мочку уха.
Россен взвизгнул, как свинья, и продолжал верещать до тех пор, пока Дима не приставил нож к его губам, а острие не просунул в ноздрю.
— Где он, говори — БЫСТРО!
Слюна, стекавшая из уголка рта Россена, смешивалась с потоком крови, хлеставшим из раненого уха.
— Едет в аэропорт. Он собирается в Нью-Йорк.
— А как же Париж? Он взорвет Биржу?
Россен покачал головой:
— Биржа под усиленной охраной. Их предупредили.
— А бомбы? Их уже перевезли?
Россен кивнул, затем помотал головой:
— Я не знаю. Я не…
— Каким рейсом он летит?
— Компания «Атлантис» — это там, где только бизнес-класс…
— А откуда мне знать, что ты опять не лжешь?
Дима снова приставил нож к уху Россена.
— Он сам мне сказал. Сказал, что вылет в семь утра.
Кролль уже звонил Оморовой, чтобы проверить информацию.
— Под каким именем?
— Не знаю. Это истинная правда, Богом клянусь.
Дима приблизил к нему лицо:
— И последний вопрос: зачем?
Россен сглотнул ком в горле; по лицу его текли слезы, смешиваясь со слюной и кровью.
— Пожалуйста, не убивай меня! Он меня заставил. Дима, ты же знаешь, как он может. Я не мог отказаться. Ты же понимаешь, Дима! Ты меня знаешь. Я не гожусь для такой работы. Наружное наблюдение — это пожалуйста…
Усилием воли Дима поборол желание вонзить нож в горло французу и покончить с ним навсегда — это могло вызвать только новые проблемы. Он выпустил Россена, и тот повалился на асфальт. Дима посмотрел на свои часы — они остановились после взрыва. Сорвал часы с руки Россена. Пять пятнадцать. У них остался час сорок пять минут.
Он повернулся к Кроллю, который разговаривал по телефону.
— Тебе нужен список пассажиров? — спросил тот.
— Нет времени. Разберись здесь. Возьми его ноутбук, вытряси из него все. Допроси эту тварь как следует. Если откажется отвечать, убей. Я еду в аэропорт.
— Тебе не пройти мимо охраны.
— Возьму с собой Булганова. Я знал, что он нам пригодится.
— Это еще что такое? — скривился Булганов при виде побитого «ситроена».
Его только что вытащили из постели после трехчасового сна, и настроение у него было отвратительное.
— Это то, на чем ездят простые смертные. Залезай.
По дороге Дима рассказал ему о последних событиях.
— А я тебе зачем?
Очевидно, за ночь жажда приключений у олигарха несколько ослабла.
— Помашешь своим волшебным паспортом перед охранниками. Он сидит в ВИП-зале ожидания на рейс «Атлантиса», но если его там нет, найдем его у выхода к самолету.
— Но у меня нет билета.
— Уже есть. Оморова все устроила. Плюс один телохранитель. Только мы никуда не полетим.
Дима позаимствовал кое-что из гардероба Булганова. Даже в компании знаменитого олигарха он не мог войти в аэропорт в одежде, покрытой штукатуркой и кровью Россена.
— А ты уже придумал, как его задержать?
— У них в этих залах ожидания еще подают металлические вилки и ножи? Иначе мне придется отобрать оружие у охранника.
— Мы навсегда испортим мою репутацию.
— Ну и что? Мы же русские. Мы всегда были, есть и будем плохими парнями.
Министерство внутренней безопасности США, Нью-Йорк
Последним, что помнил Блэкберн, была улыбка Джеки. Он цеплялся за это воспоминание как за спасательный круг, который не давал ему утонуть в океане беспамятства. После улыбки перед ним мелькали чьи-то лица. А потом пустота — и чувство, что его куда-то везут, сначала на носилках, потом, видимо, на самолете, потому что у него заложило уши. Очнулся он, одуревший от снотворного, в кресле на колесиках, в поднимающемся лифте. До него доносился шум машин, автомобильные гудки, рев моторов — он был в большом городе.
Кто-то ударил его по щеке. Не сильно, но достаточно враждебно. Однако он уже привык к враждебности окружающих, она больше не трогала его. Блэкберн слышал песню. Это было послание от Димы. Русский действовал. «Он хотел, чтобы я знал».
В комнате были окна, но в нижней их части стояли матовые стекла. Две флуоресцентные лампы испускали желтоватый свет, придававший серо-зеленым стенам тошнотворный оттенок. Сильно пахло табачным пеплом.
— Итак, Генри. Как долетел?
Блэкберн попытался сфокусировать взгляд на сидевшем перед ним человеке. Седые, коротко стриженные волосы, щетина на подбородке. Толстая шея, широкие плечи. Сложен, как капитан футбольной команды.
— Сколько сейчас времени?
— Прекрасно. Рад видеть, что ты уже способен соображать. Третий час ночи. Добро пожаловать в Большое Яблоко.
Он наклонился к Блэкберну:
— Я агент Уистлер из министерства внутренней безопасности. Насколько я понимаю, тебе взбрело в голову, что кто-то собирается взорвать атомную бомбу в самом знаменитом городе мира.
Блэкберн не ответил.
— Восемь часов назад мне позвонили и сообщили, что один морпех, сидящий в тюрьме на базе Дональдсон за убийство командира, вбил себе в голову идиотскую мысль. И знаешь, кто мне об этом сообщил? Ни больше ни меньше как сенатор. Хорошо иметь связи наверху, Генри.
— Я об этом ничего не знаю.
— А это очень важно, потому что мы ни за что не стали бы тратить доллары налогоплательщиков на перевозку тебя в Нью-Йорк, если бы не просьба сенатора. Ну а теперь, раз уж ты здесь, можем от нечего делать выслушать твою историю.
Блэкберну казалось, что с каждым разом его рассказ звучал все менее убедительно. Террорист, бывший агент ЦРУ, переметнувшийся на сторону врагов, одержимый идеей уничтожения Запада, одновременные ядерные взрывы в Париже и Нью-Йорке плюс вся информация, известная Диме и Блэкберну, — карты в хранилище, последнее слово Башира, история Соломона… Пока он говорил, Уистлер не отрываясь смотрел в окно. Через верхнее, прозрачное стекло в комнату проникали первые лучи утреннего солнца. Потный лоб агента блестел. Блэкберн не мог понять, слушает он или нет. Скорее всего, он просто выполнял положенные по инструкции действия, потому что кто-то приказал ему. Когда Блэкберн закончил, Уистлер повернулся к нему:
— Итак, из всего этого я понял вот что. Поправь меня, если я сверну с лыжни. В каком-то банке в Тегеране ты видел две карты: Парижа и Нью-Йорка. На карте Парижа прямо над зданием Биржи стоял жирный крест.
— Оно было обведено маркером.
— Не важно. И на карте Нью-Йорка тоже был кружок, на Таймс-сквер. Какие-нибудь даты, время было?
— Две бомбы в один день — для создания максимального хаоса. Как одиннадцатого сентября.
— Это твои домыслы.
— Так сказал Дима.
— А он что, Господь Бог? Может, он все сочинил про этого негодяя-террориста. Это тебе не комиксы, а ты уж точно не Супермен, Блэкберн.
— Я видел, как он отрезал голову американскому солдату. Я видел его лицо, его глаза. И того же человека я увидел выходящим из здания тегеранского банка с чемоданом с бомбами.
Уистлер опустил взгляд, рассмотрел свой сломанный ноготь, затем оторвал его.
