Вот так и в тот день, возвращалась домой с могил. Не заметила катер, причаливший к берегу. Не огляделась по сторонам. О матери вспоминала, о брате. Вытирала невольные слезы. И вдруг услышала совсем рядом:
— Эй, куда торопишься? Давай к нам. сворачивай!
Настя вздрогнула от неожиданности. А с катера спрыгнули двое людей пестрых рубашках.
Девчонка, оцепеневшая поначалу, рванулась в Усолье во весь дух. До села недалеко. Но все ж… Надо успеть, надо крикнуть…
Камень попал в спину. Настя закричала так, что на ее голос из Усолья все ссыльные высыпали. Обгоняя собственное дыхание, кинулись к катеру.
Двое парней, нагнавших Настю, не сразу увидели ссыльных. Один уже рванул кофтенку на груди девчонки, сдавливая в ладонях груди Насти. Склонился над нею. Задрал юбчонку. Девчонка вырывалась, но ей держали и руки, и ноги!
— Ишь, кулацкое отродье! Она еще дергается, сука! — ударил Настю в зубы тискающий ее, рябой, нахальный парень.
Настя услышала топот ног. Повернула голову, хотела крикнуть. Но почувствовала, как кто-то сорвал мужика, отбросил от нее державшего.
Девчонка вскочила плача.
Она увидела, как ее обидчиков нещадно бьют усольцы. Кулаками, ногами, коленями и локтями, швыряя на камни и снова брали на кулаки.
Оба приехавших давно уже в синяках, в крови, опухшие до неузнаваемости, но ссыльные только в азарт вошли.
Вот подбросили обидчика Насти и упавшего принялись пинать, топтать ногами остервенело.
Никто не оглянулся в сторону катера. Оттуда внезапно грохнул выстрел.
Люди кинулись к лодкам, догнать катер, наказать стрелявшего. Двоих чужаков, оставшихся на берегу, поволокли в Усолье. И бросив в землянке окровавленных, без сознания, закрыли снаружи. Приперли намертво.
Катер догнать не удалось. Но причалив к берегу поселка, усольцы разъяренной толпой пошли к чекистам.
Номер катера запомнил Гусев. И теперь, рассказывая энкэвэдэшнику о случившемся, не смолчал о смерти Варвары, о бездействии милиции.
Ссыльные грозились разнести в пух и в прах весь поселок, если не будут найдены убийцы Варвары, не найдут того, кто велел положить хлеб в чан с рыбой на комбинате. Если к ним вздумают приехать негодяи.
Они ругались, кричали, грозили. Говорили, что теперь уж терять им нечего, но не дадут больше в обиду ни детей, ни жен своих. Не позволят их убивать и насиловать.
Никто, даже сами ссыльные, не ожидали от себя такой вспышки гнева.
Только здесь, только теперь узнал Федька Горбатый, от чего умерла его жена.
Правда, это было лишь предположение. И все ж Шибздик решил не уходить отсюда, пока не разберутся с его Варварой.
— Мало вам было меня ни за что посадить в ссылку, бабу убили, дочь хотели испоганить! Не двинусь с места, покуда порядок не наведете! — орал мужик.
Доводы не помогали. Обещаниям не верили. Отказались отдать милиции двоих мужиков. Требовали немедля найти катер.
Чекисты не узнавали ссыльных. Они, словно с цепи сорвались. Перечисляли все пережитые беды и взваливали на голову дурной, безголовой власти, уже не стесняясь в выражениях. Не боясь ничего. Видно, отчаянье прибавило смелости этим людям. И, устав от горя, несправедливости, они потеряли контроль над словами.
— Хватит нас морочить! Натерпелись досыта! Дальше ссылать некуда! А ежли в Америку, так мы сами в нее пойдем. Только отпустите, освободите дорогу нам. Вам мы не нужны, там, авось, пригодимся на что-нибудь! Извели совсем! Доколе изголяться будете! — кричал Андрей Ахременко в лицо чекиста. Тот терял терпение. А потом вызвал солдат.
Ссыльных тут же вывели из кабинета, вытолкали прикладами в спины, повели в милицию, рассовали по камерам.
Оперуполномоченный решил продержать их там до вечера. Чтобы остыли, опомнились и одумались. Глядишь, сговорчивее станут к ночи.
Не хотелось ему сообщать в район о случившемся. Сочтут за бунт, в нем его обвинят, скажут, не сумел наладить работу, не соответствуешь занимаемой должности. И уберут… Может, на Колыму работать пошлют или на Курилы? Ближе к вулканам. Там землетрясения измучают. А в Магадане? В отдаленную зону, зэкам мозги чистить, проводить среди них воспитательную работу, заодно подсовывая в бараки «наседок», сук, стукачей…
Оперу такая перспектива душу заморозила. Он передернул плечами.
— Нет. Придется заняться ссыльными, — решил человек и взялся за телефон.
Вечером усольцев выпустили из милиции, предупредив всех, что в случае самосуда над двумя, пытавшимися изнасиловать Настю, отвечать будут все усольцы.
Ссыльные, не глядя на угрозу, ответили, что не отпустят пойманных до тех пор, покуда не будет найден убийца Вари. Ни милиции, ни чекистам не отдали усольцы их. Держали в землянке, которую всегда сторожили.
Двое парней сидели в кромешной тьме. Их усольцы не выпускали наружу даже по нужде.
Гусев понимал, что этот шаг ссыльных злит чекистов и милицию. Но надоело уступать, устали люди молчать. Горе, которое перенесла каждая семья, имело свой предел, и ссыльные перестали бояться.
Настя с того дня перестала ходить на кладбище одна. Уж если и решалась, то лишь с отцом или с женщинами.
Не только она, теперь все село снова жило в напряжении. Люди ждали, что предпримут власти.
Начальник милиции несколько раз пытался договориться с ссыльными по-хорошему. Объяснял, что следователь прокуратуры занялся заявлением ссыльных, а потому двое парней должны быть переданы милиции для проведения допросов, следственных действий.
Лишь на пятый день, когда следователь приехал в Усолье, ссыльные выпустили парней, пообещав, если их не посадят, найти из-под земли и расправиться с ними по-своему.
А еще через три дня, по просьбе следователя, гроб с телом Варвары выкопали и увезли в милицию.
Вернули через два дня, сказав:
— Начато следствие. Подождите.
Настю тоже допрашивал следователь. Осматривал врач. Но, уходя, сказал:
— Подняли шум из ничего. Девчонку не тронули. Хватило бы и того, что так зверски избили ребят. Это тоже без внимания и последствий оставлять нельзя. Тоже мне — правдолюбцы выискались. Засадить людей вздумали. А сами кто?
Девчонка тогда и скажи:
— Пусть вашу дочь и жену поймают, как меня. Посмотрю, как заговорите.
— Ишь, негодяйка! Тебе ли рот раскрывать? — возмутился врач. Но следователь не поддержал его.
Через месяц усольцам сообщили, что обоих виновных будут завтра судить и Настя обязана быть на суде в качестве потерпевшей.
Половина ссыльных пришла на суд в указанное время. В зале заседания собралось много людей. Поселковые от нечего делать любили пощекотать нервы изредка. Не часто слушались тут процессы об изнасилованиях.
Когда же узнали, кто потерпевшая сторона — возмущаться, орать стали:
— Из-за них в тюрьму?
— Контра хвост поднять вздумала?!
— Они нас убивали, а людей из-за них в зону!
Кто-то кинул клич:
— Бей недорезанных!
И в зале заседаний тут же затрещали скамейки, толпа озверелых людей кинулась на горсть ссыльных. С бранью, кулаками, они лезли напролом, не глядя, кто перед ними.
— Тихо! — послышалось от дверей громовое. Наряд милиции стоял наготове.
Перекошенные лица поселковых, свирепая, грязная брань, неугомонные кулаки навсегда запомнились ссыльным.
— Это из-за них, сволочей, бабу Катю упекли вместе с сыном в тюрягу. А теперь они хотят всех нас на Колыму упрятать!
— У! Контры! — нехотя отступали поселковые.
— Пусть только посадят мужиков! Мы этим полицаям своими руками головы из задниц повыдерем. Весь их улей спалим, никого не оставим.
Заседания суда перенесли за закрытые двери. Но и в кабинете было слышно: не разошлись поселковые. Ждали, караулили ссыльных.
Их ругали милиционеры. Их пытались выгнать, кое-кто ушел, но не все. Более настырные заглядывали в окна кабинета, грозили кулаками, материли усольцев.
Толпа у здания суда к вечеру стала расти. И теперь уже милиция поняла, что сдержать поселковых своими силами не сумеет. А если вспыхнет драка, она будет жестокой и долгой.
Начальник милиции впервые обратился за помощью в погранчасть. И когда к зданию суда подъехали три машины с солдатами, толпа поселковых поняла причину их появления. И тут же умолкла. Дошло, что эти — не смолчат, не стерпят. Вон какие дубины в руках. Станут стенкой, мало никому не покажется. Но не уходила толпа.
— Разойдись! — послышалось милицейское предупреждение толпе.
— Сынки! Вы же полицаев защищаете!
— Врагов народа! — кричала толпа.
Солдаты стояли невозмутимо, переговаривались между собой. Ждали команду.
И когда из здания суда вывели под конвоем двоих осужденных, кто-то спросил их:
— Как у вас уладилось?
— По червонцу на нос повесили, — ответил один, залезая в машину.
Вот тогда в окна суда полетел из толпы первый камень. Он рассыпал стекло в окне вдребезги. Со звоном.
