На этот раз злополучные метры дались гораздо труднее: несколько раз он падал, во, не позволяя себе и на минуту расслабиться, вновь поднимался и шел дальше. Уже несколько дней, как во рту не было ни крошки, и он совершенно обессилел от голода. Добравшись до очередной цели, Савелий свалился у дерева как подкошенный. В таком положении, не в силах повернуться, он пролежал около часа. Когда руки затекли настолько, что он перестал ощущать их, собрав все силы, перевернулся на спину. Через некоторое время руки стали двигаться, хотя их и противно покалывало. Тогда Савелий вытащил из кармана полиэтиленовый пакет и заглянул в него, чтобы лишний раз удостовериться в его девственной пустоте. С надеждой посмотрел в небо: погода стояла пасмурная, и вот-вот мог пойти дождь.
— Ну что тебе стоит? — шептали губы. — Ну покапай чуть-чуть. Хотя бы минутку.
Савелий устало закрыл глаза и сразу же увидел… воду! Она была везде: текла рекой, огромным фонтаном била из-под земли, чудовищный водопад ниспровергал тонны воды, и она, растекаясь, превращалась в…. море! Море казалось настолько реальным, что руки Савелия с жадностью потянулись к нему, но… наткнулись на дерево.
Савелий открыл глаза, и вдруг что-то ярко-красное «брызнуло» в глаза. Подумав, что ему мерещится, он зажмурился, снова открыл глаза… Совсем рядом, метрах в десяти, рос небольшой кустик с ярко-красными ягодами! Из последних сил подполз он к спасительному растению и, дотягиваясь с трудом до желанных плодов, начал срывать и пригоршнями, вместе с листьями, запихивать их в рот. Они оказались кислыми и горькими, но стоило ли обращать внимание на такие мелочи? Савелий жалел только об одном: куст был маленьким… Вскоре от него остались только голые ветки.
Он откинулся на спину, залез в карман, чтобы вытащить карту, и вдруг нащупал какой-то плотный кусочек бумаги… поднес к глазам: на кусочке фотобумаги светилась улыбка…
Он сразу вспомнил, как обрывок фотографии оказался у него. В тот день, вернувшись с работы, он застал у своей кровати Кошку, который держал в руках фотографии Ларисы. Увидев Савелия, он восхищенно проговорил:
— Красивая, бестия!
— Кто тебе позволил копаться в моей тумбочке? — вспылил неожиданно Савелий и вырвал у него фотографии.
— Что ты? Я и не думал… не собирался лезть в твою тумбочку! Нужно очень! — обиделся Кошка. Книгу стал смотреть, «Дети Арбата», на кровати твоей лежала, а оттуда фотки вывалились… — помолчав немного, спросил: — Из-за нее на берег списался?
Савелий пожал плечами: он был еще под впечатлением встречи с Зелинским, и его все раздражало.
— Шикарная штучка! — заметил Кошка. — Но знаешь, пустая только!
— С чего взял?
— Глаза!.. Вглядись в них… Может, во мне говорит сейчас художник, но… Пустые, холодные… Знаешь, у моей точно такие же! — Он стиснул зубы, помолчал. — Люблю, говорит, жить без тебя не могу… Стерва!.. Прихожу как-то из плавания чуть раньше времени, открываю дверь: сюрприз хотел сделать… — Он матюкнулся. — Все они одинаковы!
— И что дальше?
— Что? Посидели мы все вместе, втроем, за столом: я, как пришел, — одетый, они, как и застал их, — голяком… Выпили, а закусывать я им с кортика подавал: от пахана моего остался. Покормил немного и в ванную их, покупать решил… Хлипкий оказался: больше минуты под водой сидеть не мог, захлебывался…
— Утопил, что ли?
— Ну что ты? Помыл, и за дверь обоих, в чем мать родила… — Кошка усмехнулся. — На прощанье ремешком немного погладил. — Он махнул рукой. — Дальше неинтересно: думал, заявил… Нет, стерпел!.. Ладно, пойду, пожалуй… Ой, чуть не забыл! — Он вытащил из кармана небольшой сверток. — Я тут мяса и огурчиков сообразил чуток.
— Спасибо, братишка! — Савелий почему-то смутился и тут же добавил: — За мной не пропадет.
— Долго думал? — обиделся тот. — Или мы три года из одного котла не хавали? — Он повернулся и пошел к выходу.
— Спасибо, не сердись! — крякнул Савелий вдогонку и долго сидел, задумчиво перебирая фотографии Ларисы. Каждая вдруг передним «оживала», и веселое выражение сменялось тем, какое было у нее на суде. Савелий встрянул головой, словно избавляясь от наваждения, но холодный взгляд Ларисы снова впивался в него, рвал сердце, терзал душу… и он не выдержал: судорожно начал рвать каждую фотографию на мелкие клочки. На тумбочке росла кучка, а он все рвал и рвал, рвал и рвал…
Мимо проходили двое зеков, и одна, взглянув на Савелия, шепнул что-то второму и повертел у виска пальцем.
— Чего? — зло бросил Савелий.
— Нет-нет, ничего! — суетливо ответил тот, таща приятеля за рукав прочь.
Сунув кучку разорванных клочков в карман, он тяжело вздохнул и вышел из барака. Однако ему показалось недостаточным только изорвать ее изображение и выбросить. Нет! Он обязан уничтожить их, чтобы и следа не осталось! Оглядевшись, решил, что самое удобное место для «экзекуции» — за деревянными «удобствами во дворе»: никто не помешает.
— У тебя спички есть? — спросил он проходящего мимо зека.
— Прикурить, что ли?
— Нет! Нужно!.. Есть?
— А-а! Понятно! — многозначительно подмигнул тот и протянул ему коробок…
Савелий зашел за «дальняк», вытащил из кармана то, что осталось от фотографий, сложил в кучку и поджег. Помешивая палочкой, проследил, чтобы все догорело до конца. Когда на земле осталась небольшая кучка серого пепла, Савелий несколько минут смотрел на нее, потом ласково провел ладонью по пеплу: чувство непоправимого промелькнуло, обожгло изнутри, и он вдруг разозлился на свою минутную слабость, вскочил и начал с остервенением топтать, топтать, топтать…
Савелий криво усмехнулся, поднял вверх руку с клочком ослепительной фотоулыбки Ларисы и медленно разжал ладонь… Улыбка, беспорядочно кувыркаясь в воздухе, долго и медленно опускалась к земле, но, когда, казалось, вот-вот коснется ее, неожиданный порыв ветра подхватил обрывок фотокарточки, снова взметнул вверх и понес все дальше и дальше… Савелий глядел вслед исчезавшему клочку до тех пор, пока его можно было рассмотреть,
Постепенно грусть прошла, глаза обрели спокойное выражение, и он, встряхнув плечами, вернулся к действительности, вытащил тряпичную карту, повертел в руках, но не стал разбираться в ней, сунул назад в карман.
— Куда же ты подевалась, чертова река? — ругнувшись, он ударил кулаком по земле и с трудом поднялся на ноги. Всюду деревья, деревья и только деревья… Деревья? Может, воспользоваться старым детским увлечением и залезть на одно, чтобы осмотреться? Это мысль!..
Выбрав дерево повыше и чтобы сучья росли пониже, он скинул сапоги, размотал портянки, мокрые от пота и крови, подтянулся на нижнем суку и с трудом вскарабкался на него. Передохнул и полез дальше. Так, отдыхая на каждой ветке, он лез все выше и выше…
От голода, усталости и нервного напряжения у него начали дрожать руки и ноги, но до середины добрался хоть и медленно, но благополучно. Следующая ветка оказалась очень высоко, и Савелий попытался рассмотреть что-нибудь с этой высоты, но окружавшие деревья перекрывали обзор.
Прислонившись спиной к стволу, Савелий стал внимательно и спокойно «изучать обстановку»: ветвь, на которой он стоит, в метре от ствола изгибается резко вверх, можно это использовать, чтобы как-то дотянуться до следующей. Ему показалось, что с помощью причудливого изгиба, сотворенного матушкой-природой, можно преодолеть злополучное препятствие.
Осторожно переступая босыми йогами, он начал медленно продвигаться вперед. Когда до изгиба оставалось каких-нибудь пять сантиметров… Легко сказать, пять сантиметров! В таком-то состоянии… Пот заливал глаза, мешая смотреть, а смахнуть его не было возможности… Кружилась голова… Но Савелий решился на опасный, отчаянный шаг — другого выхода не было. Он оторвался от спасительного ствола и вступил на изгиб…
Многодневное голодание и долгий путь ослабили, притупили реакцию на опасность: он покачнулся, попытался ухватиться за ствол, шагнул машинально назад и… оступился.
Опрокинулась перед глазами земля, больно начали стегать по лицу ветви: раз, другой, третий, но именно они, принимая на себя его безвольно падающее тело, спасали его: пружиня, смягчали удар, предохраняя от свободного падения с восьмиметровой высоты… Савелий падал с ветки на ветку, которые передавали его, как эстафету, друг другу, пока он не ударился о самую нижнюю, потому и самую толстую, грудью и не шмякнулся плашмя на землю. Застонав, попытался в горячке подняться на ноги и тут же потерял сознание…
— Мама! Мамочка! Мне больно! Мамочка! — раздавался детский крик, который исходил непонятно откуда.
Поздним вечером на шоссе в нескольких километрах от города произошла автомобильная катастрофа: белая «Волга» скатилась по насыпи и лежала вверх продолжающими вертеться колесами, а старенькая черная «эмка», столкнувшись с ней, была сильно покорежена. Водитель «эмки» сидел неподвижно, уткнувшись в руль, а сигнал клаксона печально взывал о помощи…
