— Ясно не в тюрьме. Кино «Экстрасенс» видели? Там все про это сказано. Он в казино выигрывал помалу и на это жил.
— Фильм кончился плохо. Его убили. Так что вы поступили умно, решив не высовываться.
— Да никак я не поступал!
— Встать! — рявкнул вдруг Келлер.
Стас встал, впрочем, Джош поднялся следом. Он оказался ниже, но коренастее.
— Вы проходили службу в 12 взводе. Давно вы видели своих сослуживцев?
— После дембеля никого не видел. Как-нибудь соберемся. Но я не уверен. Про Афган немодно вспоминать. А сейчас еще и официально запрещено.
— Правильно сомневаетесь. Что, опять угадали?
— Что угадал?
Тогда Келлер отчеканил, глядя ему в глаза:
— 12-го взвода больше нет. Вы единственный, кто остался в живых.
— Что за ерунда? У нас всего трое погибших было.
— Садитесь.
Келлер подвинул к нему стопку листов. Стас с замирающим сердцем понял, что это ксерокопии свидетельств о смерти.
— Что все это значит? Этого не может быть!
— С теми, кто был в Плачущем ущелье, может быть что угодно. Некоторые из ваших сослуживцев разбогатели. Сильно разбогатели. Стали долларовыми миллионерами. Но потом все равно умерли. Кто разбился в машине, у кого нашли неоперабельный рак 4-й стадии.
— Миллионеры? Кто-то из наших стал миллионером?
— Романов, Гулько, Федоров, — прочитал Келлер в блокноте.
— Романов?
Сказать, что Стас был удивлен, ничего не сказать. Романов по жизни был раздолбаем. Хоть про покойников и не говорят плохо. Его не ухлопали лишь чудом. И на те миллионер. Был.
Келлер назвал три фамилии. У них конечно не последний взвод был в полку, но кузницей миллионеров точно стать не мог. И что значит, все умерли? Прошли горнило войны, ад на земле и небесах. И полегли скопом дома.
— Значит, я теперь один остался? И именно поэтому вы обратились ко мне? Как единственно уцелевшему, кто был в Плачущем ущелье?
— Вы быстро схватываете.
— Что вам от меня нужно?
— В указанном вами месте никакого ущелья не обнаружено.
— Плохо искали.
— Или плохо показали. Я уполномочен заявить вам, мистер Бушуев, что если вы проведете наших сотрудников к Плачущему ущелью, все обвинения с вас будут сняты. Мало того, вы получите денежное вознаграждение.
— Нет.
— Почему?
— Есть места, куда возвращаться противопоказано.
— Не торопитесь, у меня есть материалы, посмотрев которые, я уверен, вы будете более конструктивны.
— Сомневаюсь.
— Когда вы женились?
— Какое это имеет значение? Я разведен.
— Почему?
— Это было давно. Забыл.
— Придется вспомнить.
Хорошо бы наоборот забыть.
Он женился на первой девушке, с которой переспал. Как выяснилось спустя несколько лет, это было трагической ошибкой. Марина училась в педагогическом училище, ей было семнадцать лет, и Стас не мог на нее спокойно смотреть, сразу возбуждаясь до неприличия, едва глянув на ровные ножки под короткой синей форменной юбкой.
После близости их отношения разительно изменились, а он остолоп этого не заметил. Он и раньше слышал от других пацанов, что у девок после секса крыша едет, но у Марины башню снесло конкретно. Она повсюду преследовала его, грозя повеситься, если ему вздумается ее бросить.
Однако, что у других были лишь кратковременным помешательством, у Марины и не думало проходить. Они поженились, Маринка родила Светку и, пока они не разбежались, своей ревностью превратила жизнь Стаса в кромешный ад.
Келлер достал из кейса ноутбук, включил и развернул экраном к Стасу.
На экране возникло изображение комнаты, почти точной копии той, где находились сейчас они. Уже потом Стас прикинул, что это могла быть та же самая комната. Когда американцам что-нибудь нужно, они готовы носом землю рыть. За сутки успели все. И обыск провести, и показания записать.
За столом на его месте сидела некая девица в обтягивающих брючках и короткой кожаной куртке, распахнутой таким образом, что полностью открывала вид на тонкий пуловер, а тот в свою очередь открывал секрет, что лифчика под ним нет, обнаруживая волнующие округлости и два крупных кругляша на месте сосков.
В лице и голосе девушки было что-то до боли знакомое. Стас с изумлением понял, что воочию зрит Маринку, только моложе. Лет 16. Боже, это же Светка. Его дочь. Сколько же он ее не видел. Хорошо вовремя узнал, а то был грех, стал возбуждаться.
И одевается по минимуму. Вся в мать. Маринка тоже частенько выходила к гостям в одной короткой футболке. То есть, вообще, в одной. Ибо трусиков под ней не обнаруживалось. Когда она наклонялась или наоборот потягивалась, друзья обеими руками за члены держались. Что уж теперь? Сам на этом погорел. Маринка по жизни всегда была дурная и сексуальная.
В последнее время они со Светкой общались крайне редко и только по телефону, он звонил от тети Маши. Она как-то спросила его:
— Пап, а ты когда ты первый раз с девочкой стал дружить? Ну что б целоваться и все такое?
— А с чего это ты все спросила? — он понял, что вопрос звучит несколько бестактно, и поправился. — Нет, ты, конечно, имеешь право это знать.
— Ну, так скажи, — напирала она.
— Это было в школе. Она была моей одноклассницей, мы вместе учились в десятом классе.
— Вы целовались?
— Целовались.
— Сколько раз?
— Пару раз, наверное. Сначала на вечере каком-то праздничном, новый год вроде был. Потом, кажется, гуляли мы с ней то ли в парке, то ли в кино шли.
— А сколько тебе было лет?
— Считай сама: тогда в школе учились 10 лет, а не 14 как сейчас, плюс в первый класс я пошел в восемь лет. Восемнадцать лет получается.
— Поздно уже, — вздохнула она.
— Ничего не поздно, — возразил он.
Надо бы девчонке с мамой на эту щекотливую тему поговорить. Он представил себе Маринку с ее необузданным отношением к сексу. Нет, лучше не надо.
Стас понял, что должен сказать что-то педагогичное, раз разговор пошел на такие важные темы и нравоучительно произнес:
— Понимаешь, любовь это чистое чувство. Среди подростков принято как-то опошлять его. Это неправильно. Не надо искать в нем исключительно какой-то нехороший скабрезный смысл.
— Понимаю, — серьезно ответила она. — Пап, а если вот мой знакомый мальчик приглашает меня к себе в гости, когда дома никого нет, я не должна искать в этом, как ты говоришь, скабрезный смысл?
«А Бог его знает, что у этого сорванца на уме?» — подумал Стас. Вернее, что на уме, это ясно как божий день. Вот только не ясно, пойдет ли он в достижении своих ясных как божий день целей до конца, вот в чем вопрос.
Но отступать от своей воспитательной линии Стас тоже не мог.
— Но может быть, ты преувеличиваешь, и он хочет лишь послушать музыку, посмотреть и обсудить какой-нибудь видеофильм.
— Моей подружке ее знакомый тоже так говорил.
— Ну и что? — враз севшим голосом спросил Стас.
— А то. Когда она пришла к нему, то он положил ее на диван и стал, как маленький сосать ее грудь. А потом снял с нее трусы и…
— Слушай, тут тете Маше надо позвонить, — жалобно попросил Стас.
— Я тебе не досказала, — капризно сказала она. — Ты слышал про «последний дюйм»?
— Рассказ такой есть.
— Да нет, я про песню. Там есть такие слова: «Последний дюйм — незримая граница. Последний дюйм — и стану я твоей». Мы с девочками поспорили — про дефлорацию это или нет. Я хотела услышать твое мнение, ты ведь мой папа. У кого мне еще спросить?
— Логично, — согласился Стас. — Но тут действительно тете Маше надо сделать срочный звонок. Пока.
Он положил трубку и потер горящее лицо.
«Шустрые пацаны нынче пошли», — с невольным уважением подумал он тогда. Последний дюйм, етит вертит.
Он прислушался, о чем там рассказывает его такая взрослая дочь.
— Я маму не виню. Она просто запуталась.
В тот день мама потащила меня в гастроном и стала набирать дорогие продукты. Сервелата сырокопченого взяла целую палку, несколько кило помидор и огурцов, и это в ноябре, когда к ним и летом было не подступиться. Все так дорого.
Она объяснила, что хочет Асрамчику праздник сделать. Асрам это ее новый хахаль. Он на рынке овощами торгует.
Я спросила, откуда у нее деньги. Оказалось, что это те деньги, что мы на юбку мне отложили. Она сказала, что придется потерпеть, походить в старой. Добавила, что я и без новой юбки без кавалеров не останусь.
У нее это была больная тема. Боялась без кавалеров остаться.
Она сказала, что Асрамчик не нарадуется, какая красивая у меня дочь. А еще мама сказала, что мы не должны ударить в грязь лицом. Асрамчик друга обещал привести. Наверное, смотрины хочет сделать, предложение готовиться сделать. А там глядишь, и за свадебку.
Напрасно я предупреждала, что сумиты на русских никогда не женятся. Я так мечтала об этой юбке, уже два вечера пропустила в школе, потому что не в чем идти.
