Но не об этом в данную минуту думал озадаченный и слегка расстроенный начальник разведки. В селе надлежало оставить одного высокопоставленного аджарца, а трех остальных его попутчиков…
В этот миг автомобиль, зарываясь и скользя по грязи, взобрался на возвышенность, откуда открылся невеселый вид на заброшенный и наполовину разрушенный аул, от которого только-то и останется через пару лет одно звание, да плюгавая отметина на старых топографических картах. Водитель, яростно ворочая руль и удерживая машину на дороге, облегченно вздохнул.
— Вот и ваша временная обитель, уважаемый Ибрахим, — чуть повернув голову влево, произнес Хункар-Паша.
Тот не ответил. Промолчали и другие пассажиры, не решаясь высказаться прежде человека, чей авторитет в армии Ичкерии был почти недосягаем.
УАЗ осторожно съехал с пригорка, миновал первые строения, в последний раз надрывно взвыл форсированным двигателем и замер возле низенького каменного забора, за которым виднелись такой же каменный, приземистый дом и крохотный деревянный сарайчик. Водитель с двумя телохранителями остались у машины, а пятеро кавказцев, покинув салон, направились во двор. Собака послушно шла рядом с хозяином…
В это же время с разных сторон узкой улочки к подъехавшему автомобилю подтягивались вооруженные люди, прибывшие сюда двое суток назад и расселившиеся по соседним домам.
— Как обстановка? — на ходу поинтересовался Ходжаев у воина, назначенного старшим усиленной охраны.
— Все спокойно, — доложил тот, поприветствовав дорогих гостей.
— Головой отвечаешь за покой Ибрахима, — негромко, но с угрожающими нотками напомнил бригадный генерал, отворяя скрипучую дверь в дом.
Все пятеро вошли в маленькую комнатку; осмотрели скудное убранство, помолчали…
— Поставьте вот сюда, — указал Ибрахим на низкий топчан в углу.
И один из сопровождавших аккуратно пристроил на жестком ложе объемную дорожную сумку с его личными вещами. Собака уселась у топчана, точно охраняя вещи хозяина, а тот прошелся по мизерному помещению, остановился посередине, обернулся, развел руками и безразлично проронил:
— Ну что ж, давайте прощаться — я больше вас не задерживаю.
Он поочередно обнялся с каждым из троих помощников, принимавших самое активное участие в разработке первых этапов грандиозной операции. С начальником разведки прощание вышло суше — они на секунду сблизились, изображая объятия, но Ибрахим при этом успел шепнуть:
— Задержись.
Хункар-Паша неловко потоптался на пороге, нервно почесывая черную бороду, затем отрывисто бросил ближайшему из троих:
— Идите к машине, я сейчас…
— Прикрой за ними хорошенько дверь, — распорядился тот, чьи указания безропотно выполнялись самыми прославленными и уважаемыми амирами чеченской армии.
Ходжаев повиновался.
— Я догадываюсь, как ты собираешься обойтись с моими помощниками, — мрачно изрек Ибрахим.
Обратившись корпусом к единственному оконцу с откинутым уголком плотной шторы, он печально провожал троицу обреченных, но не подозревавших о близкой смерти людей, шедших по двору к калитке.
— Это приказ Главнокомандующего, — несмело оправдался начальник разведки.
— И об этом, представь, я давно догадался, — перебил его он. — Не сам же ты вызвался на подобный грех.
Бригадный генерал промолчал, стоя точно новобранец перед молодым человеком, коему, верно, не исполнилось и тридцати. Но не о рангах и не о разнице в возрасте думал он в этот миг, а в которой раз поражался его проницательности и способности предугадывать грядущие события. Неспроста Ибрахима оберегали пуще исламской святыни, неспроста прислушивались к каждому слову, сорвавшемуся с его уст…
— Они слишком много знают, — пробормотал Хункар-Паша.
Уроженец Аджарии не отвечал, все так же посматривая за оконце и часто постукивая холеными белыми пальцами по испещренному снаружи дождевыми каплями стеклу. Разговор тяжелел, пробуксовывал…
— Главнокомандующий опасается, что сведения о разработанной вами операции просочатся к противнику, — снова обмолвился Ходжаев. — Старт операции еще не скоро и нет никакой гарантии…
— Много ли тебе известно об этой операции! — резко обернулся молодой человек. — Окончена ее разработка или же предстоит еще не спать пятьдесят ночей! Что ты об этом ведаешь?!
От громких восклицаний, брошенных обычно спокойным и невозмутимым мужчиной, лежащая у топчана собака поднялась, заворчала. Хунка-Паша растерянно заморгал и сделал шаг назад.
— Я всего лишь выполняю указание…
— Так вот выслушай теперь мое указание! Ты оставишь в живых Харона и довезешь его невредимым до лагеря Абдул-Малика. Не перебивай! — вскричал Ибрахим, заметив намерение того возразить. — Операцией еще предстоит заниматься месяц — ее нужно довести до ума, отшлифовать. Мало того, ее разработка предполагает наиважнейший завершающий этап, и без хорошего, надежного помощника мне на этом этапе не обойтись! То, что я сказал, можешь передать Главнокомандующему дословно!.. Прикройся моим приказом, моим авторитетом, служебной необходимостью… чем угодно, но Харона трогать не смей!
— А остальных?..
— С двумя другими поступай как знаешь, — уже тише молвил тот, обессилено опускаясь на стул.
— Хорошо, Ибрахим. Я сделаю, как ты просишь.
— Теперь иди… — кивнул аджарец.
Прекрасно управляя своими эмоциями, молодой человек мгновенно вернул себе прежнюю, глубокую сосредоточенность и отрешенность от окружающего мира. Он не видел, как Хункар-Паша выскользнул за дверь, как быстро проходил по двору, как садился в машину…
Сначала он с блаженной печалью в глазах размышлял о чудовищной лживости жизни. О том равенстве, что дает только смерть: приземляет вознесшихся и возносит упавших; укладывает дружным рядком по соседству и мусульман, и христиан, и буддистов и даже тех, у кого за душой и в помине не было бога. Потом мысли плавно перетекли на другое, и скоро голова опять была поглощена назначенной на январь крупномасштабной операцией…
* * *
На улице зарядил мелкий нудный дождь, с севера подул неприятный холодный ветер. Погода была подстать обычному ноябрю на Кавказе, где даже посреди жаркого лета можно было с легкостью отыскать сотни горных вершин с лежащими на заоблачных вершинах снежными шапками.
— Не в машине. И Харона не трогать, — шепнул своим головорезам начальник разведки, покинув дом и направляясь к «уазику».
Помощники Ибрахима уже дожидались дальнейшей отправки в полутемном салоне под непромокаемым брезентом. Телохранители молча уселись позади них; водила завел мотор, а когда захлопнулась передняя правая дверца, лихо тронул вездеход в неблизкий путь.
За полчаса тряской езды на юго-восток никто из семерых не проронил ни слова. И только средних лет чеченец, сидевший за рулем, завидев впереди неглубокую быструю реку, обмолвился:
— Воды надо бы подлить — температура растет.
Ходжаев хмуро кивнул и полез в карман за сигаретами. Машина выкатила на берег и, шурша несоразмерно широкими покрышками по мелким камням, остановилась метрах в восьми от бурлящего потока; пассажиры один за другим покинули тесный салон, дабы размяться, покурить, проветриться. Дождь по-прежнему накрапывал, но ветер как будто стих или же спокойное живописное местечко защищала от холодных порывов высокая круча, нависшая с севера над рекой.
Охранники Хункар-Паши не расставались с оружием даже во время короткого отдыха. Вот и сейчас один из них — высокий и плечистый, прикурив сигарету, держал правой рукой стволом вниз новенький «калаш». Другой — некурящий и приземистый, с лысой выбритой до блеска головой, неспешно прохаживался с висевшим на плече пулеметом РПКСН. Лишь шофер, крутившийся возле открытого капота, привычно оставил автомат в салоне.
Плечистый в последний раз глубоко затянулся дымом, пульнул окурок в кусты и сверкнул черными глазами в сторону невысокого напарника. Тот словно по команде незаметным движением снял пулемет с предохранителя, однако, повернув длинный ствол к троице безоружных помощников Ибрахима, негромко беседовавших на берегу, отчего-то медлил. Харон стоял слишком близко к своим товарищам, и даже короткая очередь, выпущенная прицельно из мощного пулемета, наверняка зацепит и его. Лысый сделал шаг влево, потом два шага вправо, но маневры не улучшили позицию и не увеличили шансов того, которому надлежало остаться в живых. Тогда плечистый, смекнув о причине заминки, решительно направился к соратникам высокопоставленного аджарца, оставшегося в заброшенном селе.
Он ухватил щуплого Харона за плечо огромной ручищей и, не раздумывая, увлек за собой. Харон не успел ничего понять, приятели его раскрыли рты от удивления, а через секунду заповедную тишину над извилистой рекой нарушила прогрохотавшая серия выстрелов. Двух кавказцев буквально смело веером пуль — они отлетели к самой воде и рухнули на мокрые округлые камни. Лысый направился к дергавшимся в агонии собратьям, на ходу закидывая РПКСН за спину и выуживая из-за пояса пистолет. С удивительным равнодушием он передернул затвор и добил каждого выстрелом в голову.
