Но, став полноценным «следаком», Степан недолго радовался. Все бы ничего, да одна мысль не давала покоя: в конторе его почти не использовали по прямому назначению. Никаких особо важных дел не поручали, в опербригады не включали, а придерживали, как бы берегли… Никого, похоже, не волновало, что Степан Юрьев — один из очень немногих простых ленинградских «мильтонов» — имел высшее юридическое образование и мог бы со временем вырасти в ценный кадр следственных органов… Нет, самое главное, что вызывало к нему неподдельный интерес, были его уникальные способности виртуозного стрелка, умеющего бить точно в центр мишени с любого расстояния, из любого положения, чуть ли не с завязанными глазами! В Ленугро он считался занятной диковинкой, которую не зазорно было продемонстрировать даже заезжим московским генералам и обкомовскому начальству, и его не раз приглашали на закрытые дачи в Красное Село, чтобы, после шумного застолья, поаплодировать его снайперскому таланту.
Чем быстрее увядали его романтические мечты об охоте за опасными и жестокими преступниками, тем больше уязвляли навещавшие его время от времени горькие мысли, что в Ленугро его используют в качестве циркового медведя. Степан интуитивно чувствовал, что со стороны старших по возрасту и званию сослуживцев отношение к нему скорее не уважительное, а какое-то насмешливо-снисходительное. Впрочем, в открытую этого отношения никто никогда не выказывал, потому что необыкновенная физическая сила сержанта, потом старшего сержанта, потом старшины и, наконец, младшего лейтенанта Юрьева была известна всем. Добродушные подколки и шуточки-прибауточки кому-то могли сойти с рук — но лишь тем, кого Юрьев числил в своих приятелях. Другие же не рисковали, зная о его необузданном, часто свирепом нраве, неожиданно взрывавшем корку его обычно невозмутимого добродушия…
Но все же в один прекрасный день терпение Степана лопнуло. И он написал рапорт начальнику Ленугро — не столько даже сухую служебную записку, сколько проникновенное письмо: мол, либо дайте работу по полученной специальности, либо увольняйте. Реакция последовала быстро. Рапорт он оставил в приемной начальника в понедельник, а утром в среду полковник Семаха его вызвал.
Как только Юрьеву передали, что полковник ждет его зссле обеда, он весь день ходил сам не свой. Он все вспоминал свое знакомство с майором — тогда еще майорам — Семахой на соревнованиях по стрельбе среди юниоров в шестьдесят седьмом. Та давняя встреча стала переломной в его судьбе, и с тех пор они виделись с Семахой хоть и нечасто, но регулярно: Петр Иванович внимательно следил за успехами лучшего стрелка ленинградский милиции и не упускал случая похвастаться своим — личным, можно сказать отеческим, участием в его славной биографии. И вот теперь Степан рассчитывал, что Семаха в очередной раз даст ему «зеленый свет», как уже это случилось восемь лет назад, и он, младший лейтенант Юрьев, выскочит на широкую трассу, ведущую к неизведанным, захватывающим дух вершинам…
В назначенный час он был впущен в кабинет начальника Ленугро. Последний раз Степан видел Семаху года полтора назад, на ноябрьские, на торжественном заседании в Смольном. С тех пор полковник не сильно изменился. Только погрузнел чуть больше, и лицо у него стало пошире, и весь он прямо-таки лоснился. Петр Иванович поманил замявшегося в дверях младшего лейтенанта и махнул рукой в сторону батареи стульев вдоль длинного стола.
— Садись… Степан Юрьевич… Получил твой рапорт, ознакомился. — Семаха уткнулся взглядом в какие-то бумажки на столе. — Ты меня маленько опередил. Я тут, брат, знакомлюсь с личными делами сотрудников, отбираю для продвижения… Я слыхал, ты успехи продолжаешь делать в стрельбе. Вот, говорят, на прошлом месяце на спартакиаде очередной кубок отхватил… Хвалю, брат, хвалю. Это дело нужное. Я тоже ведь, понимаешь, люблю это дело, но куда мне до тебя!.. Помню, ты уже в шестьдесят седьмом блистал… Это ж сколько тебе, брат, было лет тогда?… Семнадцать! А сейчас, стало быть, двадцать пять… Молодец, хвалю, в семнадцать лет стать чемпионом области по стрельбе из винтовки — это тебе не… Потом ты норму кандидата в мастера выполнил, а сейчас, понимаешь, уже мастер спорта по стрельбе. И вроде как в вольной борьбе у тебя успехи немалые…
Полковник покосился на молчаливо сидящего младшего лейтенанта.
— Может, чайку с печеньицами? — Он нажал на кнопку переговорного устройства и бросил в микрофон: — Наталка, два чая и овсяное! Сейчас чаек будет. Другого не предлагаю. Другого мы с тобой еще тяпнем. Попозже. Я вот тут представление написал на новое звание. Лейтенанта получишь, Степан, вот тогда и тяпнем, а? Я таких, как ты, молодцов уважаю. Вишь ты, и борец, и стрелец, и школу милиции экстерном закончил, и заочный юрфак ЛГУ год за два… — Семаха хохотнул.
— Иван Петрович! — уловив паузу, торопливо выпалил Степан. — Так что с моим рапортом? Что-то я засиделся…
Семаха, шумно вздохнув, закивал:
— Засиделся… Ачего в бутылку сразу полез? Чего уж так прямо и «увольняйте»! Многие у нас годами сидят в ожидании чуда… Не всем же, брат, валютчиков матерых ловить и ордена на грудь вешать… Таких громких дел, как Рокотова-Файбышенко, у нас в Ленинграде не было уже лет двадцать и не предвидится. У нас же народец гнилой, все больше по пятьдесят восьмой идут… то есть, я хочу сказать, по сто девяносто первой… Таких вот молодчиков у нас в славном городе на Неве в последнее время что-то развелось… Но этими субчиками не мы, а комитет занимается. Мы в их епархию не лезем…
Секретарша Наташа, длинноногая симпатичная брюнетка с большими глазами-вишенками на смугловатом лице, принесла на подносике два стакана чаю и корзиночку с овсяным печеньем. Семаха шумно отпил, и Степан из вежливости сделал глоток. Он украдкой посмотрел вслед Наташе: странно, как это он раньше ее не замечал, хотя в кабинет начальника утро и раньше захаживал… Хороша девка — глаз не оторвать! Эх, вот бы с такой закрутить!
Полковник порасспрашивал Степана о матери, скорбно покачал головой, услышав, что она год назад умерла, оставив сыну однокомнатную квартиру на Литейном, потом поинтересовался его отношениями с сослуживцами, планами на семейную жизнь и надолго замолчал, что-то обдумывая.
— Boт что, младший лейтенант Юрьев, — наконец заявил Семаха. — Ты ведь, считай, мой крестник. Так что надо тебе помочь. Я тебе вот что скажу, сынок… Рвешься оперативкой заняться — будет у тебя оперативка. Ты и там, я думаю, со временем звезд нахватаешь не меньше, чем призов на стрельбище. Хе-хе… Ты смотри, Степа, о тебе ведь мнение хорошее. Вон, гляжу, характеристики на тебя одна лучше другой… В нашем деле помимо меткости глаза и твердости руки еще нужно кое-что. Помнишь, как Феликс Эдмундыч говорил? Горячее сердце и холодная голова. А я тебе так скажу: голова на плечах нужна. Не тыква, а голова! Чтоб не напортачить, не наломать дров. Но ты — снайпер, ты должен справиться. Так что давай, дерзай. И не забудь мое напутствие: главное — головой работай, головой. А языком поменьше. Тогда все будет путем…
— Да я же… — попытался возразить младший лейтенант Юрьев, но полковник не пожелал его слушать.
Недовольно засопев, Семаха отрезал:
— Я тебе, Степа, помогу! У тебя все задатки есть, чтобы стать… Может, для тебя следак — должность промежуточная… Главное, заруби себе на носу: пошустрее работай головой и поменьше мели языком, а то, понимаешь, приходят к нам умники с дипломами, а что вокруг них творится, понимаешь, ни хрена не петрят… Римскому праву они обучены, а вот ленинградской специфики не понимают… Ты, кстати, в партию не думаешь вступать? Подумай. С партбилетом в кармане, Степан Юрьич, далеко пойдешь и высоко взлетишь. Но только если по-умному будешь себя вести… А тогда, помяни мое слово, сумеешь добраться до самых высот!
«Красная стрела» дернулась и замедлила ход. Впереди был, видимо, какой-то разъезд, на котором попутные поезда, хоть пассажирские скорые, хоть товарные тихоходы, обязаны были пропустить неукротимо несущийся вперед к славному городу на Неве фирменный ночной экспресс. Степан отдернул плюшевую занавеску и выглянул в окно. На валдайские леса и луга упала ночь, и во тьме мерцали лишь дальние огоньки одиноких домишек в полузаброшенных деревнях.
В кармане у Варяга мелодично запел мобильник, тревожным крещендо выводя «Танец маленьких лебедей». Он вытащил серебристую коробочку, посмотрел на дисплей и удивленно хмыкнул:
— Чижевский! Чего ему приспичило? — И, нажав на кнопку приема, ответил: — Да, Николай Валерьянович!
Степан заметил, как вмиг потемнело лицо Владислава, который, напряженно нахмурившись, вслушивался в голос далекого собеседника.
— Понял, все понял! Сейчас же свяжусь с Филатом, и мы это дело переиграем. Спасибо, держите меня в курсе всех новостей… Да какой уж теперь тут сон!
