короткого меча у пояса. Про себя я подметил, что тот имеет обычную деревянную рукоять. Даже кожаной обшивки нет.
«Видимо, у Тиридата не, такое уж, и большое жалование, раз не в состоянии позволить себе клинок подороже. Да и какая, к шакалам, разница, что за жалование он получает? Может, меня еще интересует, какой дом за службу он приобрел, да со сколькими рабынями развлекается по ночам?».
Тем временем мы уже приблизились ко входу в город. Массивные, обитые бронзой, ворота величественно возвышались над нами и слегка поблескивали в свете солнца. По обе стороны, с севера на юг, тянулась не менее величественная толстая стена из необожженного кирпича, увенчанная башнями. Говорят, она неприступна. И вот так, стоя прямо под ней, поневоле согласишься с теми, кто ее таковой считает.
«С ее вершины наверняка открывается великолепный вид на город и окрестности! Хотя, с крыши Этеменанки[1] он явно еще более захватывающий».
Засмотревшись на стены, я не заметил, как цепи начали натягиваться и поспешил ускорить ход.
Спустя минуту мы уже продвигались по деревянному мосту, перекинутому через широкий ров, дно которого было выложено обожженным кирпичом и битумом[2]. Сам ров наполняла вода из Евфрата. Чистое синее небо отражалось от ее поверхности, покрытой слабой рябью.
Возле ворот расположились несколько караульных. Один стоял с сонным видом, опершись на копье, а двое других играли в кости на траве. Подолы их стеганых коричневых рубах вяло развевались на ветру. Завидев нашу «процессию», игроки резко поднялись на ноги.
Один из них, невысокий, тощий, с хитрым лицом, обратился к моим конвоирам:
— Доброго дня вам, Этеру и Тиридат!
— И тебе доброго дня, Шадрах, — ответил Тиридат.
Этеру лишь угрюмо кивнул.
— Кого это вы ведете?
— Государственного преступника, — хмыкнул Этеру.
Сон третьего стражника как рукой сняло. Он с нескрываемым любопытством посмотрел на меня. Игроки, видимо, испытывали замешательство.
— Этот грязный оборванец — государственный преступник? — изумленно переспросил Шадрах.
— Ну да, — пожал плечами Этеру.
Тиридат кивнул, подтверждая слова товарища.
— Т-а-а-а-к, — протянул Шадрах, почесывая затылок. — А что же он такого натворил?
— Убил корзинщика.
Будь обстоятельства иными, я бы умер со смеху, наблюдая за их вытянутыми лицами. Но сейчас было явно не до смеха.
— Я не понимаю… — начал, было, Шадрах, но Этеру его перебил.
— Слушай, дружок, — нетерпеливо вздохнул он, — мне никто ничего не рассказывает. Да и не обязаны, честно говоря. Меньше знаешь — крепче спишь, как говорится. У нас приказ — доставить этого мушкену в храмовую тюрьму Старого города. Хочешь уточнить — валяй, но учти, я злым становлюсь на жаре. А нам еще полгорода топать. И уж если Верховный жрец узнает, что ты задерживаешь выполнение его поручения…
— Открывай ворота! — тут же крикнул Шадрах и испуганно добавил, — я ни в коем случае не задерживаю слуг Его Лучезарности! Да живет он вечно!
Этеру одобрительно кивнул:
— То-то же, Шадрах. Ну, будь здоров.
Ворота с рокотом отворились.
Этеру еще раз вздохнул, а затем дернул цепи и буркнул через плечо:
— Пошли, Саргон.
Через минуту мы уже вступили в город, а массивные ворота оставили недоумевающих караульных по ту сторону стены.
[1] Этеменанки — многоступенчатое культовое сооружение в Древнем Вавилоне. Предположительная высота достигала 91 м. Возможный прототип библейской Вавилонской башни. Разрушено по приказу суеверного царя Селевкидов Антиоха I.
[2] Битум — твердый или смолоподобный продукт, не растворимый в воде.
4
Я был в Вавилоне несколько раз, выполняя мелкую плотническую работу для зажиточных, но чаще не очень, жителей. Помню, однажды некий знатный господин заплатил мне за постройку потолка и починку кедровой мебели целых пять сиклей[1] серебра! А я стоял, не в силах от радости решить, на что же потратить такую сумму? Купить десять кувшинов дешевого вина или сходить к жрицам любви? В итоге, я умудрился взять и то и то. В храме пришлось поскупиться, заплатив четыре сикля, а на оставшуюся монету купил два кувшина пальмового пойла.
Сердце мне подсказывало, что в храме Эсагила меня встретят отнюдь не прекрасные жрицы с изящными формами своих тел, а суровые мужи — слуги богов, по приказу которых я окончу жизнь на дне какого-нибудь водоема.
Как только тяжелые ворота с гулом захлопнулись, мы вступили на Дорогу Процессий — самую главную улицу города. Когда я увидел ее в первый раз, то искренне восхищался, насколько это был качественный образец искусства дорожных строителей — ее ширина местами доходила до пятидесяти локтей[2], а основу составлял кирпич, покрытый асфальтом, поверх которого были уложены куски известняка. Дорога была названа так потому, что во время различных церемоний жрецы проносили здесь статую Мардука, находившуюся сейчас в главном зале Эсагилы. Мне не доводилось видеть этих пышных празднеств. И не исключено, что уже не удастся никогда.
«Все из-за проклятой рухнувшей крыши! Неужели я все-таки виновен? Ах, боги, никак не получается вспомнить! А еще это солнце, эта жажда… Говорил же себе, что надо бежать. Проклятие — какой смысл сейчас об этом думать?».
Дорога шла далеко вперед вплоть до Евфрата, протекающего через весь город. Проходила по мосту, соединяющему западную и восточную часть Вавилона, следовала между Этеменанкой и Эсагилой, а затем сворачивала на север через канал Либильхегалла[3] и, мимо царского дворца, направлялась к воротам богини Иштар.
Слева вдоль нее идеальной линией протекал водный канал, который питал сады вельмож, раскинувшиеся на его левом берегу. Десятки двухэтажных вилл виднелись среди плодовых деревьев, закрывая собой кругозор до Северной стены.
Тяжело вздохнув, я перевел взгляд на куда менее манящие дома обычных жителей, стоявших у самого края с другой стороны улицы. Но даже они не шли ни в какое сравнение с теми жалкими лачугами, в которых ютились я и мои соседи за чертой города.
