А потом, когда мудак-писарь перед возвращением в родную Рязань решил продать свою долю от грибоедовского миллиона, особисты Витьку нашли и освободили. Что, с одной стороны, было хорошо: все-таки избавили Грибоедова от сумасшедших пыток, как и от обвинения в дезертирстве. Но с другой — Витька, вынужденный дослуживать, к врачам попал только после дембеля, когда мать обнаружила, что в трезвом виде сынок больше часа не выдерживает, а в пьяном хватает нож и ищет кого-нибудь с черными волосами, чтобы перерезать ему, а потом и себе горло. Витьке врачи посочувствовали, а матери сказали честно, что если ее сына лечить так, как они умеют, то лучше бы Витьке сразу повеситься.
Чтобы не мучить мать, Грибоедов ушел бичевать. И как-то — он не помнил как и когда — попал он в Московский реабилитационный центр к доктору Ивану Григорьевичу Перегудову. Тут к нему нашли подход, даже начали учить регулярно работать, чего Витька отродясь не знал и не умел. Ему даже нравилось каждый день после сеанса групповой терапии идти в мастерскую, где он с такими же, как сам, страдальцами ремонтировал инвалидные коляски братьям по несчастью, а также собирал на конвейере газовые счетчики. Он настолько протрезвел, что начал задаваться вопросами. Как же это так, что его учат жить после того, как искалечили, а не до? И почему у страны есть деньги, чтобы не оставить ему иного выбора, кроме отбывания военной казармы, но нету, чтобы как следует застраховать его на случай несчастий?
Эти вопросы иногда донимали его настолько, что к нему возвращалась и память о подполе. Тогда Витьке начинало казаться, что где-то, в высоких кабинетах, собрались одни звери, которым в радость его несчастья. И тогда он сатанел, чувствовал, что взорвется, если не выпьет. Выпивка его размягчала, делая мир вокруг ласковым, а людей — приятными. Кроме чернявых, разумеется.
Вот в таком состоянии Витька Грибоедов вскрыл благодаря приобретенным в мастерской навыкам кабинет Ивана Григорьевича и обнаружил у того на столе принесенную сестрой-хозяйкой посылку. В посылке ничего не булькало, но поскольку все остальное в кабинете Витька уже обыскал, он заодно вскрыл и посылку. Там оказались только бумажки, половина которых была на иностранном языке, и какие-то пакеты с порошком. Однако наркоты Витька боялся. Поэтому он сложил все назад, в коробку, и спрятал ее под стоявший в углу лежак, на котором Иван Григорьевич иногда спал, задержавшись на работе.
Расчет Грибоедова был на то, что коробку найдут не скоро, а когда обнаружат, что посылку кто-то вскрыл, догадаться, кто это сделал, будет уже невозможно.
И его расчет оправдался вполне, что, как ни парадоксально, свидетельствовало о том, что парень на учился мыслить логично, планировать свои действия даже во время приступов и, следовательно, находился уже на пути к полному выздоровлению. Доку было чем гордиться.
Глава девятнадцатая. Театральные встречи
Жить, не видя Принцессы, было совершенно неинтересно и даже до боли под ребрами тоскливо. И я решил позволить себе некий компромисс. Помнится, когда мы с При кувыркались у Марии Павловны, я нашел в ее карманчике два билета в театр Гоголя. Вот я и отважился дать себе возможность посмотреть на мою «секс-зависимость» хоть издали.
26-го у Гоголя давали «Иванова». По Чехову. На мой вкус, спектакль был нудноват. Актеры не очень умели молчать, а пауз, когда им молчать все же приходилось, там хватало. Зато благодаря тишине на сцене я смог четко уловить несколько реплик, которыми обменялись двое сидевших передо мной женщин. Из обрывистых фраз стало понятно, что подруга При служит в ФСБ и способствует переходу моей ненаглядной в иное ведомство. Чем-то Ноплейко перестал нравиться ей, а она — ему. В чем именно между ними случился разнобой, дамы обсуждали в антракте, когда я никак не мог в своем старушечьем прикиде подобраться к ним поближе. Я издали пожирал свою прелесть взглядом, а она казалась такой унылой, что на мгновение я даже чуть не заподозрил, что это — из-за меня. Вернее, из-за моего отсутствия рядом.
После театра они поехали вместе на частнике. Он высадил их в районе «Серпуховской». Вероятно, там жила приятельница При. Когда женщины прогарцевали в арку, я, выжидая, пока отъедет привезший их частник, немного замешкался, не успел за ними. А потом и торопиться не стал.
Некая парочка привлекла мое внимание.
Мужчина под сорок и хмурая женщина лет тридцати, явно тяготясь обществом друг друга, прогуливались взад-вперед возле той арки, в черноту которой нырнула моя суженая. Мужчину я уже где-то видел... Но где, где?
Наконец вспомнил: видел я его, когда ко мне привязался хулиганистый подросток в гастрономе. Точно. Это был тот самый мужик, который в конце концов выскочил из «Самары», подъехавшей по следам моего звонка из телефона-автомата. Тесен мир. Разглядев мужика, я окончательно решил не спешить вслед за подругой, а по-старушечьи доковылял до ближайшей булочной.
И уже после, с торчащим из пакета французским батоном, вернулся к арке: бабка сходила в булочную и спешит домой. Я вернулся как раз вовремя, к самой захватывающей части событий. На этот раз При попались не простодушные мильтоны, во всем, что эти двое ей продемонстрировали, они действовали куда ловчее, чем изображали совместно гуляющую парочку.
Когда При проходила в двух шагах от них, женщина вдруг взвизгнула:
— Отстань от меня, мерзавец!
— Тише, сука, ты мне еще не все деньги вернула!
— Мне бо-о-ольно-о-о! Отпусти!
При очень грамотно отшатнулась подальше от скандалистов, норовя обойти их сторонкой. Но организаторами похищения предусматривалось и это. Вышедший из-под арки вслед за ней рослый мужчина, не обгоняя При, протянул вперед руку с баллончиком и пшикнул ей чем-то в лицо, тут же покрывшееся масляно-черной в свете фонарей маской. Но по тому, как При беззвучно выгнулась, хватаясь за лицо, я догадался, что пятно это на самом деле — алое. Сейчас бедняжке было очень трудно дышать, у нее болели глаза, а мужчина, спрятав свою пшикалку за пазуху, заботливо обхватил При за талию, натянул ей на голову капюшон куртки и резко впихнул ее корчащееся тело в распахнувшийся дверной проем очень кстати подскочившего микроавтобуса.
Обернувшись к нескольким ошарашенно замершим прохожим, мужчина развел руками:
— Ужены вдруг схватки начались. Хорошо, друзья вовремя подъехали. Все в порядке, мы — в роддом!.. — И нырнул в микроавтобус, который, набирая скорость, ринулся в сторону Большой Ордынки. Прохожие, коль шума не было, пошли своей дорогой. А мгновенно закруглившая свой скандал парочка притормозила возле витрины, непринужденно оглядываясь. Оба лишь по секунде уделили ковылявшей мимо них низенькой старушке с батоном и тут же развернулись в разные стороны, убеждаясь, что вокруг все тихо и спокойно.
Оно так и было. Старушка нырнула в арку, а когда возле той парочки притормозила приземистая светлая иномарка и мужчина галантно открыл перед помощницей дверцу, из арки к ним метнулся странно встрепанный подросток:
— Дяденька, там бабка помирает!
— Какая еще...
Что он там говорил дальше, подросток, то бишь я, не слышал: забросив в салон газовую гранатку, я захлопнул дверцу, а мужчину, резанув ему ногтями по глазам, бросил на колени и припер к машине лбом. Все дело в том, что я маловат ростом. У меня нет мощи на долгую драку. Поэтому, коль война началась, я стараюсь, чтобы первый удар в стычке был мой. И чем он подлее и болезненнее, тем он, извините, лучше.
— Куда ее повезли? — спросил я коленопреклоненного прямо в ухо.
Мужик выл, пытаясь поймать пальцами кровь, стекающую по лицу, и явно не желая давать интервью. Пришлось, достав у него из-за пазухи пистолет с глушителем, а из его кармана кастет, заняться пропагандой медицинских знаний:
— Если ты через пять минут не окажешься у врачей — ослепнешь на всю жизнь! Куда повезли?
— К врачу! Меня надо к врачу!
— Надо, надо. Но — потом! Вначале: куда ее повезли?
— Не знаю... К врачу, к врачу меня!
— Ага, сейчас. Кто заказал ее, ну?!
— Каток! Это Каток. Где врач?
— Сейчас... — Я обошел машину.
Водитель, у которого не было оружия, уже распахнул свою дверцу и теперь стоял рядом с ней на коленях, надрываясь так, будто старался выблевать легкие и желудок. Не мешая ему, я вытащил ключи из замка зажигания, дернул за рычаг, открывающий багажник, вытащил запаску и помог улечься туда первому пострадавшему. Захлопнул и взялся за водителя. Тот попытался притвориться изнемогающим от кашля, но угроза прострелить колено быстро сосредоточила его на моих вопросах. Он тоже назвал Катка. Добавил, что При повезли к нему, но куда — не знает. Им Каток приказал после операции разъезжаться по домам.
Прохожие, если и замечали, что происходит что-то необычное, слишком торопились по своим делам. Впрочем, звуки из багажника почти не доносились, а лежащее на тротуаре колесо давало некое объяснение суете вокруг машины.
