Есть что-то запретное в том, чтобы вот так просто войти в чужой дом, где ты никогда не бывал. Шарлотта встречала семью Гранат во время расследования двадцать пять лет назад. Тогда они жили в другом доме, но атмосфера там была такая же гнетущая. Массивная мебель, уродливые мрачные картины с неразличимым сюжетом, дорогие безделушки, которые здесь явно считаются семейными реликвиями… С такими деньгами, как у них, можно было бы обставить дом и повеселее. Здесь же все кричит о горе и подавляемых эмоциях. Тогда Шарлотта решила, что атмосфера вызвана горем от потери ребенка, но и теперь, спустя двадцать пять лет, в доме Гранатов ничего не изменилось. Несмотря на зажженные свечи на секретере, в доме холодно. Ежась от холода, Шарлотта неохотно оставляет промокшую куртку в прихожей.
– Здравствуйте! – зовет она, хотя Ловиса Гранат говорила просто заходить. Никакого ответа.
Из столовой и комнаты за ней доносится музыка. Шарлотта проходит библиотеку – или это курительная – с обоями в клеточку и гигантскими кожаными креслами вокруг столика с пепельницей. Вдоль стен – уродливые книжные шкафы.
Шарлотта проходит в гостиную. У окна сидит Ловиса Гранат. Взгляд ее обращен к освещенному Лисебергу.
– А, вот и вы… Хорошо. Присаживайтесь!
Ловиса не встает ей навстречу, не подает руки; она неподвижно сидит в бледно-голубом полосатом кресле. Гостиная резко контрастирует с другими комнатами в доме. Светлые обои, а подвязанные по краям шторы хоть и тяжелые, но приятного нежно-зеленого оттенка.
Эркер с четырьмя окнами, на подоконниках – белые цикломены в восьмиугольных горшках в стиле принца Евгения. Ловиса Гранат поднимает руку ладонью вверх, приглашая Шарлотту присесть на диван.
– Садитесь. Я взяла на себя смелость приготовить чай. Я так поздно кофе не пью. А глёг… Будете чай? Может…
Фраза повисает в воздухе. Видимо, недоговаривать вошло у нее в привычку. Покачав головой, Шарлотта садится. Она смотрит на мать Эрика Граната, отмечает, как та постарела по прошествии двадцати пяти лет. «Что в таких случаях говорят?» – думает Шарлотта. Жизнь была к ней несправедлива. Годы берут свое. Горе старит. Шарлотте Ловиса запомнилась простоватой женщиной, не подходящей для дома представителей высшего класса. Сегодня она смотрится гораздо естественней в своем окружении, но мысли ее так же сложно угадать, как сюжет на мрачных картинах в библиотеке и столовой. Болезненная худоба, морщины вокруг глаз и губ. Горе наложило свой отпечаток. Ловиса пьет чай мелкими глотками. Встречается глазами с Шарлоттой. И вся история оживает у нее в памяти…
Декабрь 1981 года. Ночь накануне праздника Святой Люсии. Одна из центральных улиц Гётеборга. Шум и гам, пьяные драки, модная молодежь. На каждом углу кто-то блюет. Неожиданно идет снег. Может, это он завлек на улицы столько людей… Шарлотта Лугн была тогда простым инспектором, юной и неопытной, как неоперившийся птенец. Гимназиста Эрика Граната нашли мертвым на улице Гейергатан, в десятке метров от главной улицы Авеню. Там было полно народу, но никто не видел убийство. Никаких свидетелей. Никаких следов, несмотря на свежевыпавший снег. Ему было всего девятнадцать лет. Все походило на пьяную драку или ограбление. Эрик Гранат стал жертвой бессмысленного уличного насилия – этот термин тогда только входил в употребление, как будто в насилии может быть какой-то смысл. В городе куча пьяной молодежи. Поблизости много клубов. Бумажник убитого исчез. Отсутствие свидетелей удивляло, но в восьмидесятые никто не обращал внимания на парней, дравшихся в переулке. Только одно указывало, что за этой смертью могло стоять что-то другое. Эрик Гранат носил на шее золотой крест – украшение, которое ему подарили на первое причастие. Крест был сорван с цепочки и исчез. Но вскоре его нашли. Крест засунули юноше глубоко в горло. А на шее остались красные отметины от рук убийцы, который задушил нарядного молодого человека и оставил в снегу. Учитывая символизм подобного жеста, полиция выдвинула теорию убийства по религиозным мотивам. Мальчик был из верующей семьи. Они состояли во Фри Чюрка – свободной церкви. Отец был бизнесменом и уважаемым человеком, состоявшим во многих благотворительных обществах. Семья считалась весьма зажиточной. Но полиция так и не смогла найти ответ на простой вопрос: почему убили Эрика Граната? И имело ли убийство отношение к его вере? Большинство друзей Эрика тоже были верующими. Он дружил с прихожанами Пингстчюркан и детьми членов общины, в которую входили его родители. Шарлотте вспомнилось, как быстро выяснилось, что эти правильные и богобоязненные с виду детишки пили и веселились не меньше их ровесников. Но заставить их говорить о выпивке и романтических связях было сложнее, чем о том, видели они или нет, как убили Эрика Граната. Эти подростки жили в замкнутом мире, сложном для понимания. Их можно было сравнить с мафиозными группировками, с которыми Лугн не раз приходилось сталкиваться впоследствии. У Эрика на тот момент не было девушки. Не было врагов. Он ни с кем не ссорился. Послушный мальчик. Просто скука. Но несмотря на большой круг друзей, никто из них не мог утверждать, что хорошо знал Эрика. Дело не двигалось с места. Всем казалось, что у преступления был мотив, но никто не мог понять какой. К тому же оставался вариант ограбления. Возможно, убийца сунул крест в горло жертвы в приступе паники, без особой цели. Такое иногда случалось. Из-за отсутствия улик после восьми месяцев безрезультатных поисков дело попало в архив. Пару раз в последующие годы оно поднималось. Бульварные газеты писали статьи, критикуя плохую работу полиции. Но никаких новых улик так и не появилось, и убийца Эрика оставался на свободе…
Двадцать пять лет прошло – и вот в Рождество раздается звонок. Конечно, срок давности преступлений составляет двадцать пять лет. Шарлотта улыбается матери Эрика, про себя кляня чертову старуху. «Молчать все это время… Кого ты защищала? И как могла столько лет хранить тайну? Ведь это твоего сына убили. Твоего собственного сына».
Но на губах Шарлотты улыбка. Нейтральное выражение лица. Открытый взгляд, в котором читается: «Расскажи мне, верь мне». Шарлотта знает, как нужно вести допрос. Теперь знает.
– Вы хотели что-то мне сказать. Я здесь. Я слушаю.
– Я хотела сначала рассказать, почему позвонила именно вам. Внезапно мне показалось… что я наконец могу все рассказать… но только вам…
Шарлотта хмурится, но старается не показывать своих истинных мыслей. Ловиса Гранат наклоняется к столику и берет тонкую фарфоровую чашку. Она держит ее за ручку, отставив мизинец в сторону. Осторожно пьет горячий чай, вдыхает аромат, наслаждается вкусом. Шарлотту Лугн раздражают эти аристократические замашки, но она старается сдерживаться. Ловиса Гранат молчит. Шарлотта озирается по сторонам. Ее внимание привлекает фарфоровая статуэтка на столике. Обычно ей не нравятся такие декоративные безделушки, но что-то есть в этой хрупкой девочке в шляпке и широкой юбке. Неосознанно она протягивает руку и берет фигурку. Та приятно холодит руку.
– Я бы предпочла, чтобы вы ее не трогали.
– Простите, я не подумала… Она дорогая? Такая изящная…
– Не очень. Но она моя любимая. Не хочу, чтобы ее пачкали.
«Странное выражение», – думает Шарлотта. Ей не нравится намек в словах Ловисы, но она сдерживает резкий ответ. Шарлотте нужно дослушать рассказ до конца.
Ловиса Гранат отставляет чашку в сторону.
– Вообще-то я недоумеваю, почему вы еще тогда не поняли, в чем дело. Вы были… Я не забывала о вас все эти годы. Думала, что когда-нибудь все расскажу. Потому что вы единственная можете понять. Мне даже казалось временами, что вы догадываетесь, но вам не хватало опыта, вы еще не научились полагаться на интуицию…
Шарлотта ловит себя на том, что ее челюсть отвисла после этих слов. Что эта женщина имеет в виду?
– Не понимаю. Я не была ответственной за расследование. Я только…
