— Подчиняюсь, но оставляю за собой, — буркнул Голубков. Он вынул из кармана трубку мобильного телефона, нащелкал номер и хмуро бросил:
— Это Голубков. Лишен возможности действовать. Передать Дьякову… — Сивопляс! — крикнул генерал-лейтенант. Пират метнулся к полковнику и успел бы выхватить из его рук мобильник, если бы я ему маленько не помешал. Реакция у него была, прямо скажем… — …Начинать без приказа, — закончил Голубков фразу. Он, может быть, и еще что-нибудь сказал бы, но тут две короткие очереди из двух стволов, пущенные впритирочку к моей голове, довольно убедительно намекнули, что следует воздержаться от активных действий.
Пришлось воздержаться. Сивопляс забрал у Голубкова мобильник и отступил под прикрытие своей команды. Неслабенькая у него, однако, команда. Пальнуть навскидку так, что у меня даже ухо обожгло, — это надо уметь. Всем мужикам хорошо за тридцать. Ай да пират. Откуда у него такие кадры?
Между тем полковник Голубков закурил и поинтересовался:
— Выходит, мне и по телефону поговорить нельзя? Я что, арестован?
— Сами напросились, — объяснил генерал-лейтенант.
— Я хочу знать: арестован я или не арестован? — повысил голос Голубков.
— Да, арестованы, — подтвердил сиделец.
— И ты, полковник Тулин, допустишь это? — обратился Голубков к командиру полка.
— Позволишь в своей части арестовать российского офицера? И кому — каким-то бандитам? Капитан Тулин! Что с тобой сделалось? Под Кандагаром ты был совсем не такой. Что с тобой произошло, друг ситный?
— Господи, майор! — ахнул полковник Тулин. — Ты, что ли?
— Узнал? — поинтересовался Голубков.
— Твою мать, майор! А я нутром чую: видел где-то. Точно видел. Я ведь даже фамилию твою не знал! Командир диверсионного отряда. И все. Я ту ночь на всю жизнь запомнил. Свалились, отбили нас и ушли. Майор! Неужели ты?
Командир полка вышел из-за спинки кресла-коляски и шагнул к полковнику Голубкову, распахнув руки.
Но Голубков не спешил падать в его объятия.
— Вижу, узнал, — повторил он. — А вот я тебя не узнал.
Тулина словно толкнули в грудь. Он остановился, опустил руки и плечи. Потом поправил фуражку и вытянулся по стойке «смирно»:
— Приказывайте.
— Объявить боевую тревогу, — приказал Голубков. — Аэродром закрыть. Все вылеты отменить, погрузку истребителей прекратить. Всех посторонних задержать до выяснения. Генерал-лейтенанта Ермакова изолировать. Выполняй, капитан Тулин.
— Есть выполнять, товарищ майор! — вытянулся полковник.
— Не спешите, Тулин, — остановил его генерал-лейтенант. — Здесь приказы отдаю я.
— Я вам, товарищ генерал-лейтенант запаса, не Тулин, — отчеканил полковник и даже стал будто бы не таким коротеньким. — Я вам полковник Тулин. И приказы здесь отдаю я. Спасибо, майор, что напомнил, кто есть кто и откуда вышел. А ваши дела, господин Ермаков, у меня уже вот — в горле. Я немедленно доложу обо всем командующему округу. Обо всем. Под трибунал — пойду под трибунал. Но в ваших грязных делах я больше участвовать не буду!
— Где вы видели грязные дела, полковник? — поинтересовался Ермаков.
— Везде! Летчики куплены, мои офицеры куплены, таможня куплена. Я что, не вижу, сколько модулей вы грузите, а сколько по документам проходит? Инженера полгода держите под землей — это светлое дело? На труп подполковника Тимашука даже взглянуть не зашли. А он вам служил верой и правдой! Все, к чему вы прикасаетесь, превращается в грязь и кровь! И это к вам вернется. А если не вернется, значит, Бога нет!
— Взять! — бросил сиделец. «Черные» окружили Тулина.
— С дороги! — рыкнул полковник. «Черные» не пошевелились.
— Отойти от полковника! — скомандовал Голубков.
— Взять обоих, — приказал генерал-лейтенант Сивоплясу. — В разные боксы.
Приставить охрану. Держать до моего распоряжения. Выполняйте.
* * *
Действенность приказов определяется не теми, кто их отдает, а теми, кто выполняет. «Черные» умели выполнять приказы. Оба полковника даже трепыхнуться не успели. Они исчезли в дверном проеме. «Черные» с «калашами» тут же сомкнули ряды, обрекая нас на роль публики, которая может выражать свои чувства всеми доступными способами, а не может только одного — лезть на сцену и вмешиваться в действие. Артист выразил свои чувства непродолжительным аплодисментом.
— Браво, — сказал он. — Антракт. Не думаю, что он будет слишком долгим. Господин генерал-лейтенант, вы чистый Рузвельт. Не боитесь кончить так же, как он?
Сиделец посмотрел на него с хмурым недоумением:
— А как он кончил? Артист объяснил:
— Он всего месяц не дожил до победы. Такая досада.
— Займись ими, — бросил генерал-лейтенант Сивоплясу и выкатился из бокса.
* * *
…Этот приказ тоже был выполнен. Нами занялись, и в итоге восстановилось статус-кво. Мы снова оказались прикованными к трубам, разве что свет не выключили. Да еще Дока переместили с его трона на бетонный пол. Ему бы радоваться после многочасового неподвижного сидения в кресле, но он почему-то не радовался. Пыхтел, сопел, скрежетал цепью браслеток по трубе. Потом сказал:
— Ничего не понимаю. Они по-прежнему собираются отправить «Руслан»?
— Расслабься, Док, — посоветовал ему Артист. — Как говорит мой друг-флибустьер: лучше вспомни о своем будущем.
Муха заворочался на носилках, приподнял голову, оглядел нас жалобным взглядом и сказал:
— Жрать охота.
— Шашлычка? — поинтересовался Артист.
— Не издевайся, а? — попросил Муха.
— Потерпи, — отозвался Боцман. — У меня такое чувство, что скоро нас всех накормят. И мало не покажется.
Вот и у меня было точно такое же чувство.
"Миллион, миллион, миллион алых роз
Из окна, из окна видишь ты…"
Артист оказался прав: антракт не затянулся. Публика даже не успела как следует обсудить первый акт, как начался второй. В боксе появился Сивопляс, за ним еще один «черный» с охапкой наших камуфляжек, потом третий вывалил на пол из мешка наши десантные прыжковые, а попросту говоря — спецназовские ботинки. Логично было предположить, что следом въедет электрокар с оружием и боеприпасами, но вместо него в дверном проеме встали «черные» с «калашами».
— Переодеться без никаких, — приказал Сивопляс. — Повезетесь в округ в своем виде.
По его знаку с нас сняли браслетки и предоставили некоторую свободу действий.
Пока мы сбрасывали хэбэшки и не без удовольствия натягивали такую родную «Выдру-ЗМ», все «черные» настороженно следили за каждым нашим движением.
Особенно напряженным и даже, как мне показалось, необычно хмурым был вид у пирата. Он и раньше-то не выглядел весельчаком, а тут и вовсе будто бы вобрал в себя всю мрачность мира.
Знак судьбы лежал на мрачном его… Стоп. А ведь это чувство у меня уже было. Я видел уже этот знак — на челе подполковника Тимашука.
Говорят, Бог троицу любит. Может быть. Но то, что судьба любит двоицу, — это точно. В мире все двояко. Каждой твари по паре. У человека всего по два, чего не по одному, а по три нет ничего. Сама жизнь состоит всего из двух половин. И даже снаряд дважды падает в одну и ту же воронку гораздо чаще, чем принято думать.
Неужели и этот снаряд снова нацелился в нас?
Через пять минут мы были готовы, а Мухе и не пришлось переодеваться — его как унесли в санчасть в камуфляже, да так и оставили. На нас снова накинули наручники, но как-то необычно. Дока, Боцмана и Артиста сковали в цепь, а меня — персонально. В чем смысл этого, я не понял, но спрашивать не решился, потому что от Сивопляса в его теперешнем настроении вместо ответа можно было получить по зубам, чего как-то не хотелось. Какая, интересно, муха его укусила?
— Вперед! — скомандовал пират и стволом показал на выход.
В нашем сопровождении было задействовано пятеро «черных». Один шел впереди, двое сбоку, а еще двое тащили носилки с Мухой. Замыкал шествие Сивопляс. В начале и конце длинного бетонного коридора тоже была выставлена охрана. В такой ситуации невольно ощущаешь свою значительность. Для полноты картины не хватало толпы репортеров у выхода. Чтобы зажужжали телекамеры, засверкали блицы, обрушился град репортерских вопросов, и весь мир узрел бы новых героев нашего времени и узнал, что из прохладительных напитков они предпочитают пепси, к лесбиянкам относятся с интересом, а вот гомосексуалистов не уважают.
От коридора, тускло освещенного плафонами, шло несколько боковых ответвлений.
Когда мы поравнялись с одним из них, вдруг послышалась музыка, чьи-то очень немузыкальные вопли и звон стекла. Будто кто-то вдребадан пьяный отводил душу под караоке и метал пустые бутылки в железную дверь.
Это было настолько неожиданно, что я даже приостановился. Но тут же мне в спину больно ткнули стволом, давая понять, что отвлекаться не следует. Я человек догадливый, все понял и до конца пути уже не отвлекался, тем более что отвлекаться было больше не на что.
