Глеб в несколько огромных прыжков настиг ее и остановился в шаге от своей сожительницы, держа пистолет в опущенной руке.
– Вставай, – сказал он, протягивая руку. – Хватит валять дурака.
Она швырнула в него пучком мха, целясь в глаза, и попыталась ударить его ногой в пах.
– Предатель! – прошипела она.
Глаза у нее были совершенно стеклянные, словно она совсем недавно приняла лошадиную дозу кокаина. В сущности, подумал Глеб, так оно и есть.., в определенном смысле. Она же за себя не отвечает, ее же запрограммировали, как токарный станок с ЧПУ, и разговаривать с ней скорее всего бесполезно…
– Ладно, – сказал он, – черт с тобой. Скажи мне, как звали ту женщину, которая приходила вчера, и можешь проваливать.
Мария плюнула в его сторону, но плевок не долетел.
– А ты попробуй, вспомни, – предложила она, глядя на него с такой ненавистью, что он невольно поежился. – Ты ее когда-то очень хорошо знал. Чертов урод, недоумок, мразь.
Глеб постоял над ней еще немного, слушая и не слыша извергаемую ее многоопытным ртом брань.
Он прислушивался в своим ощущениям, с легким испугом чувствуя, как трещит, надламываясь, словно яичная скорлупа, толстая кора амнезии, сковавшая его мозг. Это было похоже на начало ледохода, и он с растущим нетерпением подумал, что зря теряет время на эту курицу. Память возвращалась сама, без посторонней помощи, и он чувствовал, что еще немного – и он вспомнит все до мельчайших подробностей. Он не был уверен в том, что это будет приятно, но так устал от своей ущербности, что был согласен рискнуть.
– Ладно, – сказал он, – вставай.
Она снова разразилась площадной бранью, и он, морщась, подивился тому, как его угораздило спать с этой женщиной… Да что там спать – жить с ней, как с женой! – и получать от этого удовольствие. Он спрятал «парабеллум» в карман, наклонился и, схватив за шиворот, без церемоний поставил ее на ноги. Она пыталась отбиваться, царапаясь, как бешеная кошка, но рука у Глеба была длиннее, и он поволок свою спутницу к машине, держа ее на вытянутой руке, как кипящий чайник, Какое-то время она упиралась, но вскоре сдалась и пошла самостоятельно. Она шла ныряющей походкой (с потерей каблука одна ее нога стала короче другой на целых двенадцать сантиметров), баюкая поврежденную руку, и Глеб с неудовольствием подумал, что он все-таки прилично ее отделал. Думая о ней, он испытывал определенную неловкость: все-таки, будь она мужчиной, все было бы гораздо проще, и процесс выколачивания сведений давным-давно успешно завершился бы. Хуже всего было то, что Глеб отлично понимал: мягкость в подобных ситуациях недопустима, и для профессионала безразлично, мужчина перед ним или женщина. Более того, он знал, что из женщин получаются самые лучшие профессионалы – жестокие, безжалостные и хладнокровные, но это все-таки был не профессионал, а обыкновенная баба, которой задурил голову волосатый крапивинский шаман. Она была готова убивать и мучить, в этом Глеб не сомневался, успев достаточно хорошо изучить свою сожительницу, но, в отличие от настоящего профессионала, она не была готова к тому, что ее тоже будут мучить и убивать.
«К черту, – подумал Глеб, ведя ее к машине и для верности придерживая под локоток. – Развел гнидник под черепом, сэр Галахад… Бить или не бить – вот в чем вопрос… Сама она мне ничего не скажет, выбивать из нее информацию долго и хлопотно, а Ирина там наедине с этим придурком…»
Он даже остановился, так резко, что Мария оглянулась на него с невольным удивлением. Ирина? Кто это – Ирина? Глеб заторопился. Он и до этого момента знал, что нужно спешить, но теперь время вдруг ускорилось, потекло сквозь пальцы с пугающей стремительностью. Он вспомнил, кем ему приходилась та измученная женщина в разорванном плаще, и ужаснулся тому, что мог об этом забыть.
Он бесцеремонно затолкал Марию на заднее сиденье, уселся за руль и задействовал механизм центрального замка, чтобы его пленница не могла выскочить на ходу. Она была обузой, и он никак не мог придумать, что ему с ней делать. Проще всего было бы вышвырнуть ее из машины пинком под зад и уехать, предоставив ей самой решать собственную судьбу, но что-то не давало ему поступить подобным образом. Она много знала, и Глеб мучительно пытался изобрести способ передать ее в руки властей так, чтобы самому остаться в тени.
Так ничего и не решив, он миновал сломанный шлагбаум, вывел машину на шоссе и повернул к поселку, прочь от Москвы. Он гнал во весь дух, и скорость ревела в нем, как пламя паяльной лампы, и все то, что случилось с ним после той аварии, вся его вторая жизнь, его новая личность и его амнезия – все это отпадало пластами, как окалина, отшелушивалось, сгорало, и воспоминания затопляли его мозг, как вырвавшаяся из жерла вулкана раскаленная лава. Некоторые из них были светлыми, некоторые – не очень, иные жгли, как кислота, заставляя его стискивать зубы и изо всех сил впиваться ногтями в резиновые накладки руля, но это была его память, это был он – капитан ФСБ Глеб Сиверов, муж той женщины, которую – он был уверен в этом – держал взаперти Волков и которая была ему дороже всего на свете.
Глеб гнал, совершенно забыв о скорчившейся на заднем сиденье женщине. Он был слишком занят, чтобы помнить об этом ничтожестве, и она наконец почувствовала это, угадала по его закаменевшему затылку, увидела это в судорожных движениях его пальцев, сжимавшихся и разжимавшихся на рулевом колесе, ощутила его настроение в той бешеной скорости, с которой несся автомобиль, и увидела в этом свой единственный шанс на спасение.
Она не сомневалась в том, что в конце этого пути ее ждет смерть. Если ее не убьет этот сумасшедший, то Волков сделает это наверняка: с теми, кто подводил его, крапивинский святой не церемонился. Конечно, она не допускала даже мысли о том, что Слепой может справиться с ее кумиром, в ее представлении такое событие было бы равносильно концу света, но сейчас ей следовало всерьез задуматься об устройстве собственной судьбы. Если бы ей удалось как-то разделаться со Слепым и, несмотря ни на что, добраться до Спицына. Что ж, тогда она могла бы считать себя полностью реабилитированной.
Она шевельнулась, меняя позу. Слепой не прореагировал никак, он словно прирос к рулю, не отрывая взгляд от дороги, стремительно летевшей навстречу. Женщина медленно улыбнулась – это был совершенно безумный оскал почуявшего запах крови маньяка. Ей пришло в голову, что надо бы попытаться достать из тайника под сиденьем какое-нибудь оружие, но тут Слепой протянул руку и одним точным движением загнал в приемную щель магнитолы кассету. Он вывернул регулятор громкости почти до упора, и из динамиков, грохоча, хлынула музыка. Это был Вагнер, но для Марии все классики были на одно лицо, она их терпеть не могла, и увлечение партнера классической музыкой доводило ее до белого каления. Губы ее шевельнулись, прошептав неслышное за ревом магнитолы ругательство, и она по-кошачьи впилась ногтями в лицо Глебу, норовя выцарапать глаза.
Слепой среагировал автоматически. Изо всех сил уперевшись обеими руками в руль, он резко затормозил. Марию швырнуло вперед, наполовину перебросив через спинку переднего сиденья. Она больно ударилась животом и разжала пальцы. Глеб схватил ее за запястья, рванул на себя, почти перетащив ее на переднее сиденье, и несильно ударил ребром ладони по основанию шеи. Мария обмякла и медленно закрыла глаза.
Глеб посмотрел в зеркало. Ему казалось, что кожа у него на щеках свисает клочьями, но, вопреки своим ожиданиям, ничего страшного он в зеркале не увидел – все полученные им повреждения свелись к паре царапин, правда, довольно глубоких. Одна из них заканчивалась в каком-нибудь полусантиметре от левого глаза, и он с мрачным юмором подумал, что чуть было не превратился из Слепого в Кривого.
Он торопливо промакнул кровь носовым платком и осмотрелся.
Метрах в пятидесяти по ходу машины он увидел километровый знак – беленый бетонный столбик с синей эмалевой табличкой наверху. Это было то, что надо. Глеб запустил заглохший двигатель и подогнал машину к столбику, поставив ее так, чтобы она скрывала его от глаз проезжавших по шоссе водителей.
Выйдя из машины, он обошел ее кругом и открыл заднюю дверцу. С такого ракурса переброшенная через спинку переднего сиденья, как снятый плащ, женщина выглядела, мягко говоря, странновато.
Красивые у нее все-таки ноги, привычно подумал Глеб, берясь обеими руками за туго обтянутые длинной узкой юбкой бедра и бесцеремонно сдергивая свою пленницу со спинки сиденья. Сиденье издало металлический хруст, но Слепой уже выволок свою ношу из машины и усадил на пыльную траву обочины, привалив спиной к километровому столбу.
Торопливо, чувствуя, как убегают драгоценные секунды, выдернул из брюк ремень и, заведя руки Марии назад, туго привязал их к столбу, стянув запястья ремнем. Он подергал узел, проверяя его надежность, с сомнением посмотрел на дело рук своих и снова полез в машину.
