«Влюблена, что ли? – устало и равнодушно подумала она. – Неужели влюблена? В эту сволочь? Бедняга…»
– Сестра, – уже резче окликнула она. – Оставьте его, вы ему ничем не поможете. У него сломан нос.
Вставьте тампоны в ноздри и идите за мной. Он без сознания, ему не больно. Там, в коридоре, другие больные, им нужна помощь. Или доктор Кизевич научил вас только калечить?
Резкий тон, как всегда, возымел свое действие. Сестра подобрала сопли, уложила своего дорогого доктора поудобнее и торопливо вышла из бильярдной вслед за Ольгой Дмитриевной.
Первый пациент обнаружился сразу за дверью. Он лежал на бетонном полу, скорчившись и обхватив руками голову.
Шея его была повернута под странным, совершенно несвойственным живым людям углом, лицо посинело.
Доктор Вострецова посмотрела на дверь, увидела треснувшую вдоль филенку со страшной округлой вмятиной посередине и зябко передернула плечами.
– Оставьте, – раздраженно сказала она сестре, суетившейся вокруг с бинтами. – Разве вы не видите, что это труп?
В коридоре, на лестнице, на первом этаже особняка и на подъездной дорожке во дворе, как и говорил незнакомец, лежали, сидели и слабо копошились, пытаясь встать, раненые. Ольга Дмитриевна насчитала девять человек, трое из которых уже не дышали. Последний труп она нашла в кабинете. Она не сразу узнала барона, лицо которого было буквально вмято вовнутрь страшным ударом, как будто он пытался бодаться с поездом.
Ольга Дмитриевна немного постояла над трупом.
Ей казалось, что нужно что-то сказать на прощание, но она не находила слов. Потом в углу застонал, приходя в себя, и медленно перевернулся со спины на живот водитель «скорой помощи» Иван. Ольга Дмитриевна посмотрела на него, и нужные слова нашлись сами собой.
– Я выхожу из игры, – сказала она трупу и покинула особняк, уверенно цокая высокими каблуками купленных два дня назад в дорогом бутике туфель.
* * *
Борис Иванович спустился на третий этаж и позвонил в дверь. За дверью заливисто залаял Кузя и послышался ворчливый тенорок Захарыча, который урезонивал не в меру ретивого сторожа. Лай смолк, и Комбат услышал шарканье домашних тапочек. Потом щелкнул замок, загремела цепочка, и Захарыч открыл дверь.
– Спасибо, Захарыч, – сказал Борис Иванович, возвращая старику ключ. – Тележка твоя на месте и в полном порядке. Выручил ты меня, век не забуду.
– Заходи, – обрадовался Захарыч. – Чайку попьем, а то и чего покрепче сообразим… Ну давай, заходи.
– Прости, Захарыч, – сказал Комбат. – В другой раз. Меня дома человек ждет.
Захарыч вдруг хитро прищурился, – Это не тот, которого ты в простыне привез? – поинтересовался он. – Который голый.
Борис Иванович смущенно почесал затылок.
– Да, – сказал он, – от тебя не скроешься… Слушай, Захарыч, у меня к тебе еще одна просьба.
Не в службу, а в дружбу, а? Если тебя кто-нибудь спросит… Это вряд ли, конечно, но, если все-таки спросят, ты скажи, пожалуйста, что машину ты мне не давал.
– Вопрос жизни и смерти? – уточнил Захарыч.
– Он самый, будь он неладен.
– Ага, ага… Только что-то я не пойму, Иваныч, про какую машину ты мне толкуешь? Мы же с тобой в шахматишки резались у меня дома. Ты что, забыл?
Я тебе еще рассказывал, как мы с ребятами рейхстаг брали. Неужто не помнишь?
– Как же, – сказал Борис Иванович, – помню.
Буквально наизусть.
Историю о взятии рейхстага он действительно успел выучить наизусть со всеми подробностями.
– Хороший ты мужик, Захарыч, – сказал он. – Правильный. Спасибо тебе еще раз.
– Не за что, – ответил старик. – Слушай, Иваныч, а ты мне на ушко не шепнешь, в чем тут соль?
– Обязательно, – ответил Комбат. – Когда все закончится, ладно? Е-бэ-жэ.
– Если будем живы, – со значительным видом перевел старик и кивнул головой. – Договорились.
Если что, машина в твоем распоряжении! – крикнул он вслед уходящему соседу и, не дожидаясь ответа, закрыл дверь, чтобы любопытный фокстерьер Кузя не выскочил вслед за гостем на площадку.
Борис Иванович поднялся к себе и увидел, что за время его отсутствия ситуация существенно изменилась: Бакланов сидел, одной рукой опираясь о подлокотник дивана, а другой держась за спинку. Голова его то и дело бессильно падала, но он тут же упрямо вздергивал заросший колючей бородой подбородок.
– Так, – пьяно растягивая слова, сказал Бакланов, когда Борис Иванович попал в поле его зрения. – Новый персонаж… Ну, что вы мне еще приготовили?
Имей в виду, рожа, работать я на вас не буду, лучше сразу убейте…
– Е-мое, – растерянно проговорил Борис Иванович, – здорово они тебя обработали. Ты что, Баклан?
Ты не узнаешь меня, что ли?
– Все вы на одно лицо, – тяжело мотая головой, сообщил ему Михаил. – Погоди, вот сейчас я очухаюсь маленько, тогда и поговорим. Тогда тебя не только я, но и мать родная не узнает.
– Ото, – сказал Борис Иванович. – Уж больно ты грозен, как я погляжу… – Ему вдруг пришла в голову одна мысль, и он вкрадчиво спросил:
– А дозу не хочешь?
Бакланов резко вскинул голову и напрягся всем телом, пытаясь встать. Лицо его исказилось от нечеловеческих усилий, на плечах и исхудавших руках вздулись бугры мышц, но эта задача была ему явно не по плечу, и Бакланов обессилен™ упал обратно на диван, издав напоследок негромкий разочарованный стон.
– Только сунься, козел, – хрипло предупредил он. – Зубами загрызу, понял? Сразу надо было колоть, пока я не очухался, а теперь твой поезд ушел. Хрен ты меня возьмешь, бандитская морда.
– Так, – сказал Борис Иванович, – это уже лучше. Значит, кололи тебя все-таки не наркотой. Интересно, чем же? Ты что, и вправду своих не узнаешь?
– Да какой ты мне свой! Хотя…
– Ну, – подстегнул его Борис Иванович, – ну, давай!
– Подожди, – сказал Бакланов, пытливо вглядываясь в его лицо. – Подожди-подожди… Где-то я тебя… Ну да, точно! Это же ты с машины прыгал! Ты что, от самого Куяра за мной следил?
– Гм, – слегка растерявшись, сказал Борис Иванович.
На протяжении своей полной приключений карьеры он неоднократно прыгал с самых разнообразных машин и механизмов, и теперь ему было непонятно, какой именно прыжок имеет в виду Бакланов. А главное, при чем здесь Куяр? Тут в душу Бориса Ивановича закралось смутное подозрение, и он осторожно спросил:
– Куяр? Это ты, что ли, на «КамАЗе» ехал?
– Можно подумать, ты этого не знал, – проворчал Бакланов. – Закурить дай, фашист.
Качая головой и энергично почесывая затылок, Борис Иванович сходил на кухню и принес лежавшую на подоконнике пачку сигарет. Курить он бросил уже давно и, в общем-то, уже перестал нуждаться в таком" напоминании о своем решении, как лежащая на виду распечатанная пачка сигарет, но за это время пачка стала чем-то вроде талисмана, и он не выбрасывал ее из какого-то суеверного чувства. Он придвинул к дивану журнальный столик, поставил на него пепельницу, положил рядом пачку, спохватился, снова сходил на кухню и принес спички.
Бакланов торопливо закурил, сломав при этом четыре спички, но тут же закашлялся и с отвращением раздавил сигарету в пепельнице.
– Что это за дрянь? – сипло спросил он. – Какая-то трава пополам с навозом…
– Черт, – спохватился Борис Иванович, – и правда… Я, понимаешь, не курю, бросил, а это так, сувенир.
Уже который год на подоконнике валяется.
– Черт знает что, – проворчал Бакланов. – Слушай, объясни кто ты такой и чего тебе от меня надо.
Борис Иванович озадаченно уставился на него, задумчиво почесывая бровь и шевеля усами.
– Ты что же, солдат, – спросил он наконец, – действительно меня не помнишь?
– Ну что ты пристал? – разозлился Бакланов. – Помнишь, не помнишь… Я имени своего не помню, если хочешь знать. Кто я такой, откуда – ничего не помню.
– И армию не помнишь? Афган?
– Афган? Нет, не помню. Мы что, служили вместе?
– Да, – после длинной паузы сказал Борис Иванович, – да. Мы вместе служили… Вот ведь мерзавцы!
Кто это с тобой сделал?
– Да уж нашлись добрые люди. У нас в России, оказывается, добрых людей навалом. Одни вкатили какую-то дрянь, от которой у меня память отшибло, другие в паралитики меня записали и чуть было обе ноги не оттяпали по самое не балуйся… А теперь вот ты. Ну рассказывай, что задумал. Водку я уже упаковывал, милостыню просил… Теперь что? Героин расфасовывать?
– Водку? – переспросил Борис Иванович. – Водку?! Это в Куяре, что ли? Ну, суки! Ну, держитесь, твари!
Он вскочил и забегал по комнате, время от времени с треском ударяя кулаком в раскрытую ладонь.
Бакланов некоторое время наблюдал за ним с вялым интересом, пытаясь угадать, зачем этот усатый здоровяк вытащил его из переделки, которая могла стать для него последней.
Михаил не сомневался, что видел именно его в боковом зеркальце мчавшегося через марийский лес грузовика, но от этого непонятная ситуация только еще больше запутывалась. Что нужно от него этому усачу? Чего еще можно хотеть от той развалины, в которую он теперь превратился? Неужели этот человек – посланец из забытого прошлого, кто-то, кто знал Баклана до того, как он потерял память? Кто-то, продолжавший искать его все это время и наконец нашедший…
