Дождевик, тоже новый, Юлий Макарович перекинул через спинку стула. Предстояло сделать еще два дела. Он не торопился, так как знал, что вряд ли за ним придут этой дождливой ночью. Очевидно, за квартирой установлено наблюдение, и чекистам нет смысла торопиться с арестом — Юлию Макаровичу, думают они, не ускользнуть.
В квартире не было ничего, что свидетельствовало бы о второй, тайной жизни Юлия Макаровича, но он еще раз тщательно осмотрел ее: не осталось ли какой зацепки для чекистов.
И здесь опять закралось сомнение: не торопится ли — может, напридумывал в одиночестве напрасных страхов? Жизнь вывела его на перекресток: требовалось самому себе ответить решительно «да» или «нет».
Во-первых, он мог остаться и выжидать, оттягивая развязку.
Во-вторых, можно уходить на Запад, пытаться пробиться через заставы и кордоны. Но он там, на Западе, после провала операции никому не нужен. Мудрый заварит следствие, затаскает по допросам и, конечно, обвинит в провале «Голубой волны». Хорошо, если просто выбросят на помойку, а то ведь и удавят свои же соратники. Да и не получал он приказа уходить за кордон.
Наконец, третий путь — перебраться в другой город, обосноваться на новом месте, скрыться и от Мудрого, и от чекиста Коломийца. Это был наиболее безопасный вариант, но Бес не мог представить себя в роли пенсионера. Он был весь пропитан ненавистью, и пенсионная жизнь с ее тихими радостями была не для него.
Хотелось верить, что события последних недель ничего не изменили в его, Юлия Макаровича, положении: он ошибся вчера — Леся Чайка не могла быть в городе, она за кордоном, у Мудрого, скоро возвратится обратно, и вместе с нею придут помощь, инструкции. Злата — у Буй-Тура, и есть еще хлопцы сотника, можно будет больно кусать эту власть, поставившую Беса вне закона.
Юлий Макарович снова перебрал день за днем, как четки на связке, с того времени, когда появилась Злата. И снова пришел к выводу: он не ошибается, чекисты обложили со всех сторон. Очень умело обложили, так, что везде сходились концы с концами, не было только одного — ощущения безопасности.
Значит, решено: надо уходить.
Бес проверил пистолет, вогнал патрон в ствол, вскинул руку и прицелился в портрет Тараса Шевченко. Кобзарь смотрел на Беса мудро и отрешенно. Рука у Беса не дрожала, он это отметил, а еще подумал, что все-таки постарел: лет пятнадцать назад он бы так не колебался, сменил бы шкуру и опять кинулся бы на тех, кто отнял у него мечту.
Рука не дрожала, и захотелось нажать на спусковой крючок. Давно не стрелял Бес, поручал это другим.
В карманы рассовал запасные обоймы. Жаль, что в этом бегстве Буй-Тур плохой ему, Бесу, помощник: сотня наверняка обложена, и Коломиец каждого пропустит внутрь кольца, но не выпустит никого.
Юлий Макарович снял чехол с пишущей машинки, переложил тонкую папиросную бумагу копиркой. Предстояло отдать последний приказ, ибо никто не освобождал его от обязанностей референта. И даже там, под крышей своей давней подруги, он все равно останется референтом службы безпеки краевого провода — такие, как он, на пенсию не уходят.
Откликнулась звонким треском машинка — Юлий Макарович печатал сноровисто. Легли на бумагу первые строчки:
«Надлежит разыскать особо опасного для нашего движения агента НКВД, известного под псевдо „Зоряна“, „Горлинка“, „Подолянка“, „Мавка“ и другими…»
Теперь следовало перечислить все, что знал Бес об этой девушке. Фамилия? Бес отстучал:
«Подлинная фамилия не установлена».
Подумал и добавил:
«Пользовалась документами на имя Марии Григорьевны Шевчук, Олеси Николаевны Чайки и другими…»
Юлий Макарович скрупулезно перечислял приметы девушки, которой он сам в свое время дал имя Гали Шеремет.
Он теперь был уверен, что на Запад все-таки кто-то ушел. И этим «кем-то» могла быть только Галя: для такого пути требовался ее опыт. Ведь Леся Чайка ходила у нее всего лишь в помощницах. Они обменялись на ходу своими «легендами» и именами — хороший дуэт получился у этих девчат.
Бес размышлял обо всем трезво, как и подобает сильным людям, одинаково спокойно встречающим и удары судьбы, и ее подарки.
Он допускал, что в своих расчетах может ошибиться. Но это в данном случае имело бы серьезные последствия только для него лично. Ибо если и допустил ошибку в анализе ситуации, все равно Леся вернется в сотню Буй-Тура, подвергнется новой проверке, выдержит ее, и операция «Голубая волна» будет продолжаться.
А еще одна проверка никогда не бывает лишней.
Если же он прав, то измену следовало вырывать с корнем. Бес представил, как где-то там, за кордоном, именно в это время, возможно, беседует с Мудрым агент полковника Коломийца, высматривает все, добирается до строжайше охраняемых тайн, — и ему стало плохо, очень плохо. Плыла перед глазами комната, и шум дождя за окном перерастал в грохот горной лавины.
Он взял себя в руки и дописал приказ. Приметы Ганны, дополняя друг друга, выписали ее портрет. Твердо впечатались заключительные строчки:
«…каждый член организации, который опознает эту чекистку, должен, не ожидая особых на то приказов, любым путем, даже ценою собственной жизни, ее уничтожить».
Бес прикинул, что следовало бы предупредить тех, кому, возможно, встретится Ганна, и дописал:
«При акции соблюдать осторожность: вооружена, отличается личным мужеством, выдержкой и хладнокровием». Он убедился в этом на собственном опыте.
Теперь надо было поставить подпись, последние фразы, предписывающие каждому члену УПА или ОУН, в руки которого попадет экземпляр приказа, переписать его в трех экземплярах и передать верным людям. Свой экземпляр надлежало заучить на память и уничтожить, дабы случайно не послужил уликой.
А если все-таки Ганна и Леся — надежные курьеры? Бес заколебался в последний раз и вновь пришел к выводу: пусть лучше нарвутся на пулю. Это принесет меньше вреда, нежели измена.
Первое дело было сделано. Оставалось второе. Бес принялся методично и последовательно резать ковры, давить, обмотав их полотенцем, сервизы, ломать мебель. Он старался делать это по возможности без шума, но так, чтобы восстановить уже ничего было нельзя. Не мог он оставить в целости и сохранности все, что натаскал за годы в квартиру, неизвестно кому.
Нож мягко входил в полотна картин, полотно трещало, сопротивляясь тонкому лезвию. Пол был усеян осколками фарфора и хрусталя. Бес изрезал все костюмы, в клочья разодрал скатерти. И только тяжелые портьеры не тронул — они заслоняли его от внешнего мира.
Это было бессмысленное разрушение, но Бес производил его почти с удовольствием: он не хотел в последние минуты изменять себе.
Когда все было кончено, Бес плотнее закутался в дождевик, взял саквояж.
Пусть люди Коломийца думают, что он, разрушив все, ушел на Запад. А он пока отправится к помощнику, Серому: тот обеспечит передачу приказа.
Бес выбрался из квартиры потайным ходом, о котором никто не знал. Если его ждут — то внизу, у подъезда. Он поднялся на чердак, оттуда перебрался через слуховое окно на крышу соседнего дома.
Дождь все лил, и Бес был теперь ему рад: смоет все следы. Он надеялся, что сможет добраться незаметно до Серого, передать приказ и ускользнуть из города.
Предстояла ему длинная дорога…
Леся стала своим человеком в узком мирке людей, населяющих или обслуживающих коттедж, спрятавшийся за высоким забором. Служба Мудрого не могла иметь несколько таких конспиративных особняков — их содержание обходилось дорого, а субсидий, выделяемых «дружественными» разведками, едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Потому, хотел этого Мудрый или нет, но Леся иногда становилась свидетелем событий, которые видеть ей было совсем не обязательно.
В коттедже изредка появлялись люди, которые готовились к дальней дороге. Их здесь экипировали, Мудрый или кто-то из его приближенных давал последние инструкции. Это были курьеры или агенты, навербованные из лагерей перемещенных лиц. Лесю удивляло, что готовили их к рейсам небрежно, поверхностно, и сами они имели вид робкий, испуганный. По отдельным словам, которые ей удавалось уловить, по отрывкам разговоров она пыталась выяснить цели этой поспешной, почти дилетантской работы.
Леся установила, что Мудрый и его шефы решили сделать ставку на «массовость». Майор Стронг должен видеть, что уходит в рейсы много людей, — следовательно, есть база для работы: организация, опирающаяся на разветвленную агентуру, представляет собой определенную ценность.
Агентам давались несложные задания. Они уходили с приказом установить, уцелел ли такой-то, или не провалена ли явка там-то. Это были «портные»; которые по «выкройкам» Мудрого пытались заштопать, подлатать разрушенную конспиративную сеть.
