В глухом тупике, которым заканчивался коридор, годами и десятилетиями копился разнообразный хлам, сносимый сюда жильцами дома и складируемый здесь с непонятной целью – возможно, в ожидании пресловутого черного дня, когда все это старье хоть на что-нибудь да сгодится, а скорее всего, из самой обыкновенной лени, мешающей донести этот мусор до расположенной в соседнем дворе помойки. Ржавый остов газовой плиты соседствовал здесь с какими-то заплесневелыми тряпками, а в груде разнокалиберных, почерневших от старости и гнили досок виднелись лыжи, числом три, и все разной длины и от разных пар: одна красная, другая черная, а третья – голубая с белыми полосками.
Теперь все это барахло было аккуратно сдвинуто в сторону, к стене, чтобы освободить тупик. В полуметре от торцовой стенки тупика виднелась незаконченная кирпичная кладка – высотой чуть ниже колена, толщиной в кирпич, она наводила на мысль, что некто вознамерился замуровать здесь какие-то сокровища. В пользу данного предположения свидетельствовали находящиеся тут же, под рукой, небольшой штабель кирпича, корыто с цементным раствором и мастерок.
Единственным сокровищем, не считая гниющего у стены хлама, здесь можно было считать человека, прикованного наручниками к выступающей из стены под самым потолком стальной монтажной петле. Чижу пришлось изрядно повозиться, проталкивая один из браслетов сквозь узковатую петлю, зато теперь он мог быть абсолютно спокоен: надежно вмурованная в толщу железобетонного фундаментного блока толстая стальная арматура была рассчитана на нагрузку в несколько тонн, что полностью исключало возможность чудесного, как в голливудских боевиках, освобождения героя из безвыходной, казалось бы, ситуации.
Повисший на вытянутых над головой, скованных стальными браслетами руках человек был высок, узкоплеч и костляв. У него была длинная лошадиная физиономия с крупным носом и оттопыренными хрящеватыми ушами. Губастый рот был заткнут кляпом, представлявшим собой красный резиновый мячик на застегивающемся сзади, на затылке, кожаном ремешке. Такой кляп можно приобрести в магазине, торгующем игрушками для взрослых; используемая, в основном, в садомазохистских забавах, эта кокетливо украшенная блестящими металлическими бляшками штуковина, тем не менее, была достаточно надежной.
Взгляд бесцветных, как у глубокого старика, слезящихся глаз остановился на появившейся из-за угла коридора фигуре Чижа. Человек замычал громче, дергая прикованными к монтажной петле руками. Цепочка наручников звякала, ударяясь о ржавое железо, браслеты глубоко врезались в посиневшую кожу запястий. Разглядев того, кого ошибочно принял за своего спасителя, прикованный разом замолчал и перестал дергаться, как будто его выключили.
– Ну, что притих? – спросил у него Чиж. – Ты же у нас темпераментный тип. Драчливый…
Он дотронулся кончиками пальцев до ноющей ссадины на левой скуле. Не считая Вронского, бывший строительный прораб, а ныне рядовой член бригады отделочников Петр Иванович Солодовников оказался единственным, кто пытался оказать ему сопротивление и даже ухитрился разок задеть по физиономии костлявым кулаком. Такая воля к жизни требовала вознаграждения, и Чиж не имел ничего против: ярость, душившая его после неудачи с «дядей Сашей», настоятельно требовала выхода.
– Хочешь еще подраться, козел? – спросил он, подбрасывая на ладони ключ от наручников.
Прикованный замычал и звякнул цепочкой. Расценив это как «да», поскольку иной ответ его не устраивал, Чиж достал из-за спины торчавшие из заднего кармана джинсов перчатки – на сей раз это были грубые рукавицы из плотного брезента, – натянул их на руки и только после этого разомкнул браслеты. Снятые наручники остались висеть под потолком, тихонько покачиваясь и едва слышно скребя по бетону стены.
Первым делом бывший прораб Солодовников освободился от кляпа и со свистом втянул ртом затхлый, сырой воздух подземелья, насыщенный запахами земли, притаившейся по углам плесени и тихо гниющей в дощатых закутках недоеденной за зиму прошлогодней картошки.
– Ты что творишь, гад? – с трусливой агрессией уже успевшего не раз отведать палки дворового пса поинтересовался он. – Думаешь, тебе все можно? За беспредел ответишь! А ну, пусти!
Последнее требование сопровождалось попыткой обойти Чижа слева. Чиж пресек это поползновение, толкнув Солодовникова брезентовой пятерней в лицо. Бывший прораб отлетел назад и едва не упал, споткнувшись о недостроенную перегородку, из-за которой только что выбрался.
– Так не пойдет, – объяснил ему Чиж. – Хочешь драться – дерись, а не хочешь – марш обратно в угол.
– Ты что, сука, совсем офонарел?! – возмутился Солодовников. – Да ты чего, падло? С дороги отвали, говорю!
Он снова двинулся вперед, попытавшись оттолкнуть Чижа в сторону вытянутыми перед собой руками. Чиж расценил это действие как акт агрессии и встретил его коротким и точным ударом в солнечное сплетение. Солодовников ахнул и сложился пополам, и тогда Чиж, примерившись, снизу вверх, крюком вмазал ему по физиономии. Падая, прораб опрокинул сложенные стопкой у стены кирпичи, которые посыпались с характерным звенящим шорохом и стуком.
– Ах ты, гнида, – с каким-то изумлением произнес он, сплевывая кровь.
Его шарящая по земляному полу в поисках опоры рука наткнулась на кирпич. Чиж терпеливо ждал продолжения, стоя в метре от копошащегося на земле противника. Солодовников грязно матерился, демонстрируя бурю отрицательных эмоций и довольно скудный словарный запас.
– Силы побереги, – посоветовал ему Чиж. – Это ведь только начало.
Тогда прораб с неожиданной легкостью, хотя и весьма неуклюже, вскочил на ноги и ринулся в атаку с явным и недвусмысленным намерением раскроить Чижу череп кирпичом.
– Давно бы так, – приветствовал это благое начинание Чиж и один за другим нанес два сокрушительных прямых удара в корпус.
Солодовников непроизвольно вякнул, как плюшевый мишка, когда воздух буквально выпрыгнул из его контуженой грудной клетки, и рухнул почти на то же место, с которого только что встал. Снова вставать он уже почему-то не торопился; Чиж шагнул вперед, сгреб его за шиворот и мощным рывком вернул в более или менее вертикальное положение.
Оказалось, что предприимчивый прораб утратил боевой дух и смекалку еще не до конца. В руках у него вдруг обнаружился оскалившийся кривыми ржавыми гвоздями обломок доски, и этой импровизированной булавой он попытался приласкать Чижа по физиономии. Чиж блокировал удар левым предплечьем, доска с гнилым треском переломилась пополам, и упакованный в брезентовую рукавицу кулак расплющил вислый нос Солодовникова, как перезрелый помидор.
Рубашка прораба затрещала, брызнув во все стороны отлетевшими пуговицами, когда Чиж ухватился за нее, предотвращая очередное падение противника, который оказался неустойчив не только морально, но и физически. Продолжая удерживать правой рукой шатающееся из стороны в сторону, так и норовящее опять занять горизонтальное положение тело,
