— Как убежать? Куда?
— Туда, в ту дырку, — показал вверх Борис.
— — А как ты до нее доберешься?
— Ну, как доберусь." Когда здесь натаскают много камней, по ним я заскочу туда.
— А я? — прошептал Жак Бабек.
— За тобой я приду позже.
— А если… — и француз показал на камни, давая этим понять, что Комбата просто-напросто могут замуровать в том тоннеле, через который он собирается бежать.
— Все может быть, — сказал Рублев, — но что-то надо делать. И другого выхода я не вижу.
— Так как же я? — опять повторил Жак Бабек, обливаясь потом, таща тяжеленную каменную плиту.
Но уходить в лабиринты вот так, с пустыми руками, естественно, Комбат не хотел. И он решил, что хоть одного охранника он грохнет, возьмет на себя.
Когда у трехметровой стены образовалась довольно-таки большая, метра на полтора куча камня и до бетонного свода оставался метр, Рублев принялся корчиться так, словно бы ему на ногу упал камень. Охранник подошел посмотреть.
— Что такое? — он стоял от Комбата метрах в трех. — Чего корчишься, чего кочевряжишься? — грозно крикнул он на заключенного.
— Нога.., нога… Кость, наверное, раздробил.
Охранник подошел еще на пару шагов и наклонился чуть-чуть вниз полюбопытствовать на самом ли деле размозжена кость и сломана нога, как это утверждает заключенный. И в это время та нога, о которой Комбат говорил, взлетела в воздух. Удар был настолько сильный, резкий и неожиданный, что охранник взмахнул руками, роняя автомат. Заключенным, стоящим вблизи, даже показалось, что они слышат хруст разбитой и сломанной челюсти. А Рублев только это было и нужно. Он схватил автомат, выпавший из рук охранника, с двумя связанными рожками — так, как это делают террористы, и партизаны, да и солдаты регулярной армии.
Но кроме того, что Комбат успел схватить автомат, он еще выдернул нож, рукоятку которого он давным-давно заприметил, она торчала из голенища сапога.
С ножом и автоматом Рублев, как рысь, метнулся на кучу камня, а затем взлетел на стену и перевалился, буквально обрушился в гулкую темноту.
— Бля! Бля! — раздался резкий вопль другого охранника, который даже не успел среагировать.
Охранник передернул затвор автомата, бросился к камням, отбрасывая в стороны заключенных, ударив Бабека прикладом в грудь. Француз скорчился и упал лицом вниз.
А Комбат уже бежал по гулкому тоннелю. В ногах плескалась вода.
— Гранату туда кидай! Гранату, придурок! — послышался крик Бородина.
Но Комбат был уже слишком далеко. Он знал маршрут, ведь он его наметил. В стенах были небольшие ниши глубиной в полметра. И в одну из этих ниш вжался Борис Рублев, переводя дыхание и передергивая затвор автомата.
— Ну, суки, теперь вы у меня попляшете! Пусть только сунется кто-нибудь!
В это время раздался жуткий грохот взорванной гранаты.
— О, бля, — пробурчал Комбат, прекрасно понимая, что гранатой его не достать.
Он решил не тратить патроны по пустякам.
«Ничего, ты сейчас появишься».
— Наверное, ему кранты, — сказал охранник виноватым голосом.
— Это тебе сейчас будут кранты, — послышался окрик Бородина.
Комбат стоял в нише со взведенным автоматом. До той стены, от которой он убежал, было шагов тридцать.
Комбат понимал, сейчас там появится голова охранника.
Он прижал приклад к плечу.
«Ну, давай же, давай, чего медлишь, урод долбаный!»
Над неровной стеной появилась голова, она виднелась расплывчатым силуэтом и была похожа на верхнюю часть мишени.
— Ну, держись, — Комбат мягко нажал на рифленое железо курка.
Короткая очередь. Три пули. Две из них угодили в цель. Одна вошла в глаз охраннику, а другая в плечо.
Он упал со стены, как мешок с дерьмом. Густая липкая кровь потекла на белый известняк.
— Ну вот, один ноль, — пробормотал Комбат, — И главное, что один ноль в мою пользу.
— Гранаты! Гранаты туда! — закричал Бородин и сам сорвал с пояса одного из охранников гранату, выдернул чеку и, подбежав к стене, бросил ее в тоннель.
Но Рублев это просчитал. Он находился уже далеко и даже если бы Бородин был спортсменом, то навряд ли он смог бы добросить гранату до Комбата.
— Да ладно, оставьте его в покое, — раздался злой крик Чурбакова, — этот тоннель заминирован. Этот урод сейчас взорвется. Ну, если не сейчас, то минут через двадцать-тридцать. В общем, ему не жить. Закладывайте стену, скорее закладывайте! А-ну, скорее за работу!
Уже стоя по колено в воде, Комбат понял кого же ему так сильно напоминал Вадим Семенович Чурбаков.
Шляпа, очки, одутловатое лицо… Да, он напоминал ему Лаврентия Берию. Именно его, этого жуткого садиста, который, прикрываясь гнусной коммунистической идеологией, беспощадно уничтожал людей.
— Я и до тебя доберусь и тебе кранты!
Комбат понимал, что, скорее всего, тоннель заминирован. Не имея ни спичек, ни зажигалки, ни фонарика он ощупью двинулся в кромешную тьму, ощупывая каждый сантиметр пути, боясь, что может зацепиться за проволоку растяжки и тогда от него останутся лишь клочья. А что хуже всего, так это то, что ему может оторвать ноги и тогда он, обрубок, ничего не сможет сделать, будет медленно, истекая кровью, сдыхать здесь, в воде, проклиная все на свете.
"Да, я в такие тяжелые передряги еще не попадал.
Ведь там, в хранилище спирта, я знал все ходы и выходы".
Грязный обтрепанный бродяга появился на Калининградском вокзале на рассвете — как раз в то время, когда все пассажиры в залах ожидания находились в странном оцепенении. В ближайшие полчаса никаких поездов не было. Поэтому кто-то дремал, кто-то спал, кто-то пил кофе или чай из термоса, ожидая, когда раздастся громкий, искаженный динамиком голос и будет объявлена посадка, будет сказано на какой перрон прибывает поезд и с какого перрона отходит. В общем, вокзал находился в оцепенении.
Бродяга выглядел ужасно — так, словно бы его только что извлекли из мусорного контейнера, хотя никаких ошметков и никакого мусора на нем не висело. Но вся его одежда, когда-то, наверное, выглядевшая респектабельно, превратилась в грязные лохмотья, болтающиеся на худом изможденном теле. Руки были черны, пальцы распухли, красные глаза слезились, часто моргали. Пегая, слипшаяся бороденка, длинные, давным-давно нечесанные волосы были жирны и напоминали сосульки на мусорном баке.
Бродяга испуганно озирался и едва волочил ноги. Казалось, крикни кто-нибудь «Стой!», и он тут же бросится наутек, если, конечно, найдет в себе силы на быстрые движения. Но никто на бродягу не обратил никакого внимания. Он вошел в помещение вокзала, испуганно озираясь по сторонам. Не было ни милиции, ни каких других стражей порядка. А вообще людей в форме этот бродяга боялся панически. И если бы вдруг ему на глаза попался солдат, то, скорее всего, этот бродяга быстро-быстро заморгал бы глазами, начал пятится и побежал.
Но вместо милиционеров или солдат он увидел двух полных женщин, судя по всему, собравшихся в дальнюю дорогу. Женщины сидели в зале ожидания рядом с большими чемоданами.
— Смотри-ка, какой бомж, Мария! — сказала одна женщина другой, кивнув головой в сторону бродяги.
Тот словно почувствовал, что говорят о нем, сразу как-то подобрался, затем выпятил грудь колесом, несколько раз цокнул языком и приблизившись к женщинам шага на четыре, принялся хлопать в ладоши и танцевать.
— Что это с ним, Мария? — спросила женщина, которая была полнее своей подруги или родственницы.
— Да пьяный, наверное, еще с вечера, — ответила вторая.
— Да нет, на пьяного он не похож. А может, из сумасшедшего дома убежал?
Женщины в это время как раз завтракали. Они разливали по пластиковым стаканам крепкий черный кофе из большого пестрого китайского термоса. На лавке была разложена снедь — бутерброды, вареные яйца, помидоры, огурец и порезанный хлеб.
Увидев еду, бродяга буквально затрясся. Его глаза часто-часто захлопали, а губы расползлись в немного дикой улыбке, показывая почерневшие зубы. Затем мужчина присел на корточки, широко открыл рот и указательным пальцем правой руки стал тыкать себя вначале в живот, а затем в открытый рот.
— Гам! Гам! Гам! — выкрикивал он, почти на коленях придвигаясь к лавке и не сводя глаз с еды.
— Мария, слушай, он, наверное, голодный. Может, дадим ему чего-нибудь? Видишь, тетка всего много дала.
— Давай поделимся.
— Эй, иди сюда, — сказала та женщина, что была полнее, протягивая бутерброд.
Мужчина схватил его двумя руками, затрясся и принялся жадно запихивать в рот, глотая, почти не разжевывая.
— Послушай, давай ему дадим два яйца, а? Все равно я их не буду есть.
— Если хочешь — дай, — сказала Мария.
Женщины дали бродяге два яйца.
Он схватил их, сунул в карманы пиджака и принялся танцевать, вращаясь на месте.
— Во дает, — сказала женщина, — как настоящий артист!
— На артиста вообще-то он мало похож, — сказала ее подруга, — он больше похож на сумасшедшего.
