— Небось по хозяйству хлопочет. У нее всегда дел прорва. Эту дуру работа любит! — увидел Тоньку в окне. Та тоже приметила Федьку и поспешила отвернуться, тут же отошла от окна.
— Куда ты денешься, куропатка безмозглая! Пальцем поманю — бегом прискочишь! Сама на шее повиснешь, сколько вас таких перебывало! — приметил мужика, подошедшего к калитке соседей. Он уверенно прошел к крыльцу, постучал в дверь, Тонька открыла, впустила гостя в дом.
— Вот тебе и тел уха! Уже другого хахаля закадрила. Как быстро успела! Недолго меня ждала, а и ждала ли вообще? Она не скучала без меня в одиночестве, замену мигом нашла! И ведь знал он, когда придти, дома кроме Тоньки никого. Делай, что хочешь, никто не помешает. А мы с отцом тут тарахтели. Ах, несчастная, всеми обиженная, а она вон какого дрозда дает. Средь бела дня хахалей принимает. Интересно, ему как и мне будет говорить: — любимый, родной! — кольнуло где-то глубоко внутри уязвленное самолюбие: ему предпочли другого…
Такого поворота Федька никак не ожидал. Он заметил время, во сколько пришел гость и ждал, когда он уйдет. Но тот не спешил. И Федька удивлялся:
— Что он в ней нашел, о чем можно с нею так долго базарить? Хотя, при желании и без слов обходятся. Тем более с этой…
— Ты чего у окна торчишь? — подошел Михайлович к сыну, Федька рассказал ему, что видел.
— Она птаха вольная, ни с кем не связана. И никто ей не указ. Кто по душе, того примет. И нечего за нею следить, коль всерьез не держишь бабу. Тонька, покуда молодая, может семью создать. Кто ей воспретит? — прищурился Андрей.
— Кому она нужна?
— Но ты же сам видел мужика!
— Хахаля, но не мужа!
— Мужьями в один день не становятся! Хотя нынешнее время не угадать. Все может быть.
Федор отвернулся от окна, лег на диван, слушал отца, тот рассказал сыну о своем:
— Я тогда только воротился из Сибири. Денег в кармане почти не было. Ну, приткнулся к строителям, вместе с Петровичем в одну бригаду. Мужики там были разные, судимые тоже имелись. Всем хотелось заработать, а платили мало и зарплату по несколько месяцев не давали. Вот тогда пошли мы на халтуру и вечерами, после работы, делали ремонты в квартирах, в то время еще никто камины не заказывал. Не до них было людям. Бедствовали горожане. И за ремонт платили гроши. Но, случались и воротилы. Правда, средь них жулья и пройдох тьма прикипелась. А тут попробуй разгляди, кто есть кто? Вот так-то и позвали нас с Петровичем коттедж до ума довести. Там только черновая отделка имелась, на всех четырех этажах. И ни одной готовой комнаты во всем доме. Полы черновые, стены не штукатурены, плиты на потолке бракованные, рамы и те косые, на двери лучше не смотреть. Обошли мы с Васей тот коттедж, в нем на ту пору даже лестниц не было. Короче, все с нуля. Проводка и та на соплях держалась. Видим, работы море. Спрашиваем хозяина, какой он ремонт задумал и сколько платить будет? Ну, он, конечно, хвост павлином распустил. Дескать, не обижу. Давайте, мужики, приступайте к делу! Ну, а Вася ему напрямую, дескать для начала завези материалы, выдай нам аванс, а уж тогда и командуй. А тот мужик с авансом враз уперся. И требует, сначала работу, свое мастерство покажите, на что способны. Тогда, коль мне понравится, за ценой не постою. Мы подумали и согласились. Хозяин материалы завез, мы с вечера до ночи вкалывали целый месяц. Штукатурили, шпаклевали, настилали полы из плит, подгоняли окна и двери. Сделали проводку, даже обои поклеили в одной комнате, покрасили в ней полы, окна, двери и позвали хозяина, чтобы глянул, оценил и оплатил уже сделанное. Ну, приехал этот хмырь. Глянул и давай носом крутить. Потолки неровные! А как мы плиты выровняем, если они бракованные, с самого начала сплошные перепады и дыры в каждой такие, что кулак влезал. Раствора ушло море, шпаклевки — мешками. Этот же козел «ваньку валяет» и говорит, что такую работу не принимает. Но ведь мы предупреждали заранее, что стыки панелей заметны будут. Тогда он соглашался, а тут велел переделать потолок. А как? Мы обои поклеили и полы покрасили. Но хозяин слышать ничего не хочет, свое твердит. Глянул на него Вася и говорит:
— Будь по-твоему, переделаем!
— Я ушам не поверил. А когда хозяин уехал, Петрович всадил по углам бутылку и яйцо. С час возился. Бутылку всадил в верхний угол, горлом наружу, яйцо под самый потолок затолкал, раствором аккуратно замазал и проколол дырки иглой. Все так сделал, что комар носа не подточил бы, а на другой день опять хозяин приехал. А Вася говорит:
— Плати за сделанное, иначе мы уйдем.
— Тот козел, недолго думая, ответил:
— А я никого здесь не держу! Но и платить не буду.
— Ну, ладно, хозяин! Смотри, не порадуешься своему жлобству. Видно ты не одних нас охмурил. Давно тебя проучить надо было б! Да теперь живи, если сможешь!
— Мы ушли. Я этого хозяина во все ребра клял по дороге. А Петрович мне и говорит:
— Не кипи, Андрюха! Потерпи малость. Тот хозяин нас по всему городу искать будет. Я ему, ты сам видел, две «козы» заделал. Он из того дома скоро сам сбежит. Не сможет там жить!
— И правда, через месяц нарисовался! Поначалу пытался наехать на нас, да не на тех нарвался. Стал уговаривать, чтоб убрали шкоду Вася шлангом прикинулся, мол, ничего не знаю. Тот мужик судом, милицией грозить стал. Мы его, понятное дело, тоже «по этажам» пустили. Видит, нет толку. Пообещал рассчитаться. И через неделю привез гроши. Мы говорить с ним отказались. Приехал еще через неделю, его уже трясло от своего коттеджа. Там вонь стояла такая, что даже в подвале дышать было нечем. А при ветре, казалось, волк прижился в доме и воет во всех углах как по покойнику. Ну, через пяток дней он все же рассчитался с нами полностью и попросил убрать подделки из коттеджа. Но Петрович заупрямился. Мол, сколько нас мурыжил, за это теперь сам мучайся! — смеялся Андрей.
— И вот тогда он приехал вместе с сестрой. Ох, и красивая женщина! Петрович с нею скоро договорился, и дружили они долго, — усмехнулся Михалыч.
— Так дружили или путались? — уточнил Федька.
— Какой ты грубиян! В наше время о женщинах так не говорили. А и теперь, попробуй кто при Васе о той женщине отозваться плохо. Мы и при временной связи женщин не обижали. Ведь осудив ее, мужик прежде всего себя унизил. Кто теперь об этом помнит? — грустно заметил человек и, глянув в окно, сказал:
— А Тонька гостя провожает. Вишь, аж до самой калитки довела. Ничего, приличный мужчина, холеный, не из работяг. Держится почтительно. И это при том, что почти два часа у ней пробыл! Ты б уже штаны поддернул и домой ускакал бы на рысях. А этот не торопится. Даже руку ей целует. Глянь, какой культурный! На нашей улице отродясь такие не водились.
— Вот тебе и телка! А сумела зацепить. Не смотри, что «хвост» имеется! — процедил сквозь зубы Федька.
— Интересно, откуда он к ней свалился?
— Да это неважно. Глянь, как она вырядилась. Ни разу такою не видел. Будто путевая баба! Даже накрасилась, — рассматривал Тоньку Федор удивленно. Он привык к бесхитростной, совсем домашней бабе, глуповатой и потной трудяге, всегда доступной и податливой. Но вот такую соседку он не знал. Тонька даже держалась незнакомо. Стояла неподалеку от гостя, не хохотала во все горло, лишь улыбалась и говорила тихо. Не перебивала мужчину, не дергалась, стояла спокойно, не приваливаясь к забору. Когда человек простился, женщина слегка кивнула головою и вернулась в дом.
Федька уже вознамерился навестить ее, но вовремя заметил Петровича и Кольку, возвращавшихся от Степановны.
— Ишь ты! Выходит, старый хрен нарочно к Дарье уходил, чтоб дать Тоньке возможность встретиться с хахалем? Даже пацана увел, чтоб не мешал им! Во, старая гнида! А все под святошу косил, что он в доме блуда не дозволит! Эх-х ты, плесень! Надолго ли тебя хватило! И ты как все! Вздумал поскорее сбагрить с рук внучку. Кому, неважно, хоть первому встречному лишь бы с рук спихнуть. А как ей жить придется, тебе до задницы! — думал Федька и, спохватившись, обругал себя:
— А мне какое дело до этой чмо? Вот придурок, распереживался! Да пусть она хоть с целым городом путается! — вернулся в дом, включил телевизор.
…Тем временем Тонька рассказывала деду, как прошла встреча и знакомство, подсказанные женщинами с овощной базы.
А случилось все неожиданно. Разревелась баба на работе. С самого утра все из рук посыпалось. И это из-за Федьки, что вот даже он, такой корявый, старый, а и тот не захотел всерьез, навсегда сойтись с нею. Выходит, она вовсе никчемная, никому не нужная. И никто на нее не глянет. Ведь вот попользовался ею Федька и все на том! — ревела баба. А тут к ней две кладовщицы зашли, чаю захотели попить и увидели, что Тонька плачет. Подумали, что горе случилось у бабы, стали спрашивать, та не хотела признаваться, но женщины оказались настырными, и Тонька по-бабьи поделилась с ними:
