Ознакомительная версия.
Когда кабина остановилась на восемнадцатом, он вышел. Двери закрылись, и мертвое тело поехало к себе на двадцать второй. Убийца вызвал другой лифт, погрузился в него и нажал кнопку первого этажа. Примерно там же, где умер Винников, между шестым и седьмым, он вынул из кармана предмет, похожий на портативную рацию, и большим пальцем утопил единственную виднеющуюся на корпусе кнопку.
Одна из стоящих в уютном дворике с фонтанами, скамейками и плакучими ивами дизайнерских мусорных урн взорвалась с оглушительным хлопком, от которого задребезжали оконные стекла в нижних этажах элитного жилого небоскреба. Всполошившийся охранник покинул пост и выбежал из подъезда, дабы выяснить, что стряслось. Пока он вставал со стула и, топая обутыми в армейские ботинки сорок шестого размера ножищами, бежал через вестибюль, спускающийся с восемнадцатого этажа лифт достиг первого и остановился. Раздался мелодичный звонок, створки дверей плавно разъехались в стороны, и молодой человек с внешностью гея и навыками крапового берета спокойно, как ни в чем не бывало, вышел в пустой вестибюль. Он шел наклонив голову, так что длинные локоны практически полностью скрывали от следящих видеокамер лицо, развязно повиливая бедрами и прищелкивая пальцами в такт слышной только ему одному мелодии.
Оснащенная фотоэлементом стеклянная дверь подъезда с чуть слышным шелестом разошлась надвое, половинки скользнули в стороны, в кондиционированную прохладу вестибюля ворвалось жаркое, отдающее запахами горячего асфальта и выхлопных газов дыхание улицы. К этим привычным ароматам московского лета сейчас примешивалась легко различимая струйка острого запаха тротилового дыма. Это амбре исходило от развороченной, дымящейся урны, над которой с растерянным видом склонился охранник. Он стоял к подъезду спиной и не видел, как странный знакомый господина Винникова покинул охраняемый им объект.
Очутившись на улице, молодой человек разом перестал вилять бедрами, расправил плечи и одним движением пятерни отбросил назад волосы. Одежда, лицо и прическа остались прежними, но по тротуару теперь уверенно и твердо шагал совсем другой человек – вполне обыкновенный, ничем не выделяющийся из огромного множества себе подобных рядовой менеджер среднего звена с самой что ни на есть обыкновенной, традиционной сексуальной ориентацией. Свернув за угол, он уселся за руль спортивного автомобиля и дисциплинированно пристегнулся ремнем безопасности. При этом у него, видимо, заело пряжку; молодой человек наклонился вперед и вбок, на мгновение скрывшись из вида где-то под приборной доской, а когда выпрямился, вместо темных артистических локонов у него на голове золотилась заметно поредевшая на макушке поросль коротких рыжеватых волос.
Мощный турбированный двигатель злобно взревел. Звук немного напоминал тот, что можно услышать, когда мимо, сильно газуя, проезжают «Жигули» с оторванным напрочь глушителем. Что позволено Юпитеру, не позволено быку; то, что у дышащей на ладан отечественной развалюхи служит признаком технической неисправности, для дорогого спорткара с эмблемой знаменитой фирмы на капоте является нормой.
Взвизгнув покрышками, машина сорвалась с места и мгновенно затерялась в плотном потоке уличного движения, что, отравляя воздух выхлопными газами и попирая недавно отремонтированный асфальт тысячами вращающихся колес, катился в направлении Нового Арбата.
У ворот монастыря стоял густо запыленный от колес до крыши черный «мерседес» представительского класса с синим ведерком проблескового маячка на крыше. За ним, съехав правой парой колес на травянистую обочину, остывал грузовой микроавтобус той же фирмы, тоже черный и тоже запыленный сверх всякого мыслимого предела. Водители – один в строгих черных брюках и белой рубашке с коротким рукавом и однотонным темно-бордовым галстуком, а другой в точно таком же наряде, но без галстука, зато в темных солнцезащитных очках – покуривали в сторонке, щурясь на солнышко и обсуждая какие-то свои сугубо профессиональные вопросы. Когда прорезанная в монастырских воротах калитка распахнулась с негромким скрипом и оттуда, перешагнув высокий порог, появилась внушительная фигура отца-настоятеля, тот водитель, что был без галстука, вороватым движением застигнутого на месте преступления школяра-двоечника спрятал сигарету за спину, а второй, поколебавшись, бросил свою в дорожную пыль и придавил подошвой.
Безоблачное небо было неправдоподобно синее, какого не увидишь в Москве. Налетающий порывами ветер беспорядочно гонял над колышущимся луговым разнотравьем невесомый одуванчиковый пух, как будто затеявшие большую войну лилипуты в одночасье сбросили на головы противника небывалый в истории массированный парашютный десант. Высоко в небе, невидимый на фоне слепящего солнечного диска, висел, оглашая всю округу своими переливчатыми трелями, жаворонок. Задняя дверь «мерседеса» начала открываться, и тот из водителей, что щеголял в галстуке, торопливо подбежав, услужливо распахнул ее перед пассажиром.
Выбравшись наружу, тот привычным жестом оправил пиджак и двинулся к стоящему в ожидании настоятелю. Это был сравнительно молодой, никак не старше сорока лет, мужчина чуть выше среднего роста – не худой и не толстый, с русыми, выгоревшими на солнце волосами и неровным загаром, судя по которому он не так давно сбрил бороду. Цвет лица уже начал выравниваться; случайный прохожий, скользнув по этому лицу рассеянным взглядом, возможно, заметил бы в нем какую-то странность, но вряд ли понял бы, что именно привлекло его внимание.
Сделав несколько шагов, этот гражданин остановился и, временно утратив интерес к настоятелю, перекрестился на укрепленную над воротами икону. Настоятель, коего звали отцом Михаилом, воспринял это спокойно: не желая относиться к гостю предвзято, обольщаться он тоже не спешил. Правильно и к месту перекреститься в наше время умеет всяк кому не лень, но крестное знамение, оставшись символом веры, давно перестало быть ее верным признаком.
Отец-настоятель в данном случае был прав на все сто процентов: для пассажира черного «мерседеса» то, что он только что сделал, было обыкновенной данью вежливости, отданной безо всякого внутреннего сопротивления. В помещении, если только вы не военный, принято снимать головной убор, в больничной палате – верхнюю одежду. Продолжать смысловой ряд нет никакой необходимости; то, что вы не проживаете в упомянутом помещении и не занимаете одну из коек в палате, служит таким же слабым оправданием несоблюдению этих элементарных правил, как отсутствие твердой и искренней веры – игнорированию обычая креститься при входе в церковь. Короче говоря, в чужой монастырь со своим уставом не лезут; это знают все, а в данном конкретном случае старая поговорка обретала буквальный смысл, ибо дело происходило аккурат у ворот Свято-Воздвиженского мужского монастыря, расположенного верстах в семи от деревушки Сухое Болото N-ского района Рязанской области.
Окончив ритуал, по поводу целесообразности которого гость давно перестал дискутировать даже с самим собой и даже мысленно, он вновь сосредоточил свое внимание на хозяине и, подойдя, приветствовал его легким наклоном головы.
– Здравствуйте, отец Михаил, – поздоровался он. – Или к вам надлежит обращаться как-то иначе?
– Здравствуйте, – вполне по-светски ответил на приветствие настоятель. – Обращение вполне подходящее. Как говорят в миру, хоть горшком назови, только в печку не ставь. На паломника вы непохожи, из чего следует, что у вас ко мне имеется некое дело.
– Однако, – усмехнулся приезжий, – стиль у вас, отец Михаил, прямо-таки столичный.
– Необходимо понимать, – без улыбки произнес монах, – что настоятель святой обители суть не только духовное лицо, облеченное Божьей благодатью, но и руководитель, хозяйственник…
– И, как всякий хозяйственник, привык дорого ценить свое время, – с понимающим видом подхватил гость.
– Увы, – кивнул отец Михаил.
– Тогда не стану его у вас отнимать, – убедившись, что говорит с деловым человеком, который не собирается прямо тут, у ворот, читать ему проповеди, объявил приезжий. – Моя фамилия Иванов, я – доверенное лицо депутата Государственной думы Ильи Григорьевича Беглова…
– Беглова? Ильи? – Косматые, тронутые сединой брови настоятеля хмуро сошлись к переносице, взгляд сделался острым и настороженным. – Уж не тот ли это Беглов…
– Совершенно верно, – поспешно подтвердило доверенное лицо. – Я вижу, вы о нем слышали и, кажется, относитесь к нему… э-э-э… слегка предвзято.
– Вот что, господин… гм… Иванов, – сурово произнес настоятель. – Я не просто слышал о вашем доверителе – я его знавал в ту пору, когда он обитал здесь в качестве трудника. И, как и вся братия, до сих пор твердо убежден: кощунственное, богохульное злодеяние, о котором вы наверняка осведомлены, в стенах святой обители совершил именно он. Следствию не удалось его уличить, но земной суд – не последняя инстанция. Так ему и передайте. Для вас, должно быть, это звучит неубедительно и даже смешно, но я не стану с вами спорить. Сразу же после смерти все люди до единого становятся верующими, но для таких, как вы и ваш доверитель, прозрение наступает слишком поздно.
Ознакомительная версия.
