Тем более что Швандя подсказал шепотом:
— Вон та девка, молодая, — любовница Меха. Она тоже знает, где рыжевье спрятано. Надо всех в подпол загнать, туда, где я сидел, а ее оставить и потолковать.
Борман подумал: мудер Швандя, жалко будет валить такого! Хотя вопрос о его жизни пересмотру, конечно, не подлежал.
Вслух «партайгеноссе» сказал:
— Открывай люк, Швандя. Говорят, тебя хозяева там на постое держали? Пусть сами там посидят…
Когда Швандя открыл подпол, бойцы Бормана навели автоматы на пленников, а сам Борман рявкнул:
— Живее вниз! По одному, в порядке очереди! Ларь первый, за ним Шура, дальше Нинка…
Постепенно всех, кроме Юльки, загнали в подвал и, закрыв крышку, надвинули на нее тяжелый комод. В комнате стало свободно.
— Так, — сказал Борман. — Бобышка, Барсик! Обшмонать весь дом внутри. Чердак в первую очередь. Стволы, баксы, рыжевье — тащите сюда. И быстрее копошитесь, ясно? Времени не вагон. Минут через двадцать Ухан с братвой подойдет, а потом и Витя подъедет, все должно быть тип-топ! Карась, иди на двор, к Купону. Смотрите, чтоб Механик, сука, как-нибудь не пронырнул. В оба глядите! Особенно у дома и около «Ниссана».
— Может, шины поколоть? — предложил Карась.
— Пока не надо. Короче, иди карауль!
В кухне, в компании с Юлькой, остались, кроме Бормана и Шванди, еще двое. Одного, похожего на популярного телеведущего, прозвали Пельшем (что, впрочем, не мешало называть его и «Плешью», потому что у него на макушке, в отличие от красавца Валдиса, имелась лысина, примерно того же формата, что у премьера Кириенко). Второй получил кликуху Коп от фамилии Копилкин. Но поскольку «коп» по-американски — это то же, что «мент» по-русски, это не все понимали правильно. Так что Копом его обзывали лишь тогда, когда он чего-нибудь делал не так, а в нормальной обстановке и при хорошем отношении именовали Копчиком. Хотя, наверно, кое-кто предпочел бы быть Копом, чем Копчиком (известно ведь, на каком месте натуральный копчик находится!).
Этих двоих Борман отправил к окнам, наблюдать за садом. Очень опасно было оставлять дом без присмотра с той стороны. Сами подошли беспрепятственно, и Механик может то же самое проделать.
Лишь после этого «партайгеноссе» подошел к Юльке, стоявшей у стены под дулом Швандиного автомата и всем своим видом показывавшей, что ни хрена не боится (хотя боялась, и еще как).
— Так, — рассматривая Юлькину мордашку, произнес Борман. — Ничего телочка, верно, Швандя? Ты б ей вставил, верно?
— Само собой, — хмыкнул тот.
— А яйца б у тебя не отвалились? — нагло спросила Юлька, которая понимала: эти жлобы что захотят с ней, то и сделают. Изнасилование — это еще фигня. Во-первых, не привыкать стать. А во-вторых, надо еще, чтоб у них поднялось. Начнешь орать, визжать, покажешь, что страшно, — это их возбудит. А будешь вести себя, как прожженная блядь, так они еще и побеспокоятся, не поймаешь ли от этой стервы сифон или спидуху… Начнут бить, конечно, но тут есть шанс кусануть их до крови, зубки-то у Юльки острые. А потом заржать, что, мол, все, гады, настал вам тот, что подкрался незаметно, сдохнете от СПИДа как пидоры… Вот тут они Юльку и зарежут сгоряча или застрелят — конец всем мукам, на хрен! А Еремочка за нее отомстит, страшно отомстит!
— Не отвалятся, не боись! — бодро ответил Швандя.
— Храбрый ты, смотрю, стал! — яростно прищурилась Юлька. — А вчера тут всем ноги целовал, даже задницу Ереме готов был вылизать, лишь бы не убили. Пощадили, блин, гадину!
Швандя наотмашь хлестанул Юльку по лицу, она отлетела к стене, стукнулась затылком о бревно, но на ногах в конечном итоге устояла.
— Бьешь? — завизжала она. — Бей! До смерти убей, падаль! Потому что если не убьешь, я тебя твоему Басмачу, на хрен, заложу! Когда тебя весной Ерема в поселке поймал, ты, чтоб свою шкуру спасти, наговорил на кассету то, что он просил. Помнишь? «Братва! Все сюда, быстро! Золото нашли! По веревке идите!» А они, дурачки, и пошли к Ереме под автомат. Слово в слово повторить могу! Потому что у нас и кассета эта лежит.
Швандя и разъярился, и испугался. Он думал, что про это дело только сам Механик знает… Нет, нельзя девке дожить до приезда Басмача! Борман, правда, хотел Басмача пришить, но хрен его знает, как повернется. Они договорятся, а Швандю замочат. И потому он набычился и уже готов был всадить в Юльку очередь.
— Тормози! — заорал Борман, вскидывая автомат и наводя на Швандю. — Она ж, падла, специально на смерть нарывается, не понял, что ли? Нет, курочка ты наша, хрен ты дождешься легкой смерти! Если хочешь побыстрее сдохнуть, могу подсказать, как это сделать. Расскажи, куда Ерема рыжевье заныкал, — и падлой буду, одной пулей пришибу, хирургически.
— А хо-хо ни хо-хо? — оскалилась Юлька. Бац! — Швандя снова ударил ее по лицу, но уже кулаком. Кровь потекла из разбитого носа, под глазом стал синяк набухать… Швандя еще раз хотел заехать, но Борман снова его остановил:
— Обормот! Ты ее сейчас пришибешь кулачищами сдуру. На хрен это надо? Крути ей руки за спину!
Это им, однако, пришлось вдвоем делать, потому что Юлька не только брыкалась, но и сумела крепко полоснуть Швандю когтями по роже. До крови рассадила, стерва! Пришлось Борману долбануть ее кулаком по затылку. Юлька обмякла, и Швандя с Борманом защелкнули у нее на запястьях наручники.
— Во гадюка! — пропыхтел Швандя, проводя ладонью по своей многострадальной роже. — Вы с Уханом не уделали, так эта сучка постаралась… Ну, она у меня попляшет!
— Срезай шнур с занавесок, — приказал Борман. — Ща мы ей небольшую дыбу организуем!
Швандя пошел исполнять приказание, а Борман неожиданно озаботился тем, что наверху, на чердаке, куда полезли с обыском Бобышка и Барсик, никакого шума не слышно. Будто и нет никого. Совсем недавно, во время допроса Юльки, вроде бы ворочались, бухтели чего-то, а теперь притихли. А вниз точно не спускались, дверь в сени оставалась открытой, лестницу, ведущую на чердак, было хорошо видно. Может, нашли рыжевье и по карманам притыривают? С них станется…
— Барсик! — зычно позвал Борман, подойдя к лестнице. Ни звука в ответ. Хотя глотка у Бормана была здоровая и гаркнул он так, что на речке, наверное, было хорошо слышно. Любой живой человек на чердаке должен был услышать. Не такие люди Барсик с Бобышкой, чтобы шутки шутить и играть в прятки с Борманом. Стало быть…
У Бормана холодок по коже прошел. Он, конечно, много слышал об этом жутком Механике. И вообще-то далеко не ко всем россказням братанов относился как к фантастическому трепу. Потому что Механик оставил после себя много вполне реальных трупов. «Партайгеноссе» вроде бы все предпринял, чтоб обезопаситься, но неужели этот недомерок и вправду как ниндзя?
Борман торопливо выскочил во двор.
— Купон! Ты здесь?
Тут, слава Богу, отозвался знакомый голос:
— Да, гражданин начальник, службу несу.
— А Карась где?
— К тому углу пошел, где туалет. Там вроде шуршануло что-то…
— Давно?
— Не так чтобы очень, минут десять назад… Он сказал, что там караулить будет.
— Коз-зел! — прошипел Борман, который уже не на шутку испугался. Тьма, казавшаяся ему таким шикарным прикрытием, когда он с братками подбирался к хутору, теперь стала таить опасность для него самого. Здесь, во дворе, он все время ощущал себя на мушке.
Тем не менее Борман обогнул угол и позвал:
— Карась! Ты где?
Ответа не последовало. Борман, прижимаясь к глухой стене дома и держа наготове автомат, перебежал к туалету. Никого и ничего. «Партайгеноссе» вдруг пришло в голову, что Механик, быть может, укрылся в сортире и сейчас его выцеливает через какую-нибудь щель в обшивке. Нервы заставили Бормана дернуть спуск и шарахнуть очередью по «скворечнику». Пули насквозь прошили тонкие доски утлой дверцы — если кто и был живой, то уцелеть не мог. Борман сорвал крючок с дверцы, распахнул… И отшатнулся в ужасе.
Из туалета, прямо на него, выпало чье-то увесистое безжизненное тело.
Борман рискнул зажечь свой фонарик-«карандаш» и ахнул. На траве лежал Карась — мертвее не бывает. Но умер он не от пуль из автомата Бормана, хотя они в него попали — в руку и в правую сторону груди. Но с такими ранами сразу не помирают. Карась, поди-ка, даже был бы в сознании и материл бы своего командира за такие «обознатушки». Но Карась материться уже не мог. Из правого виска у него торчала какая-то круглая деревяшка. Секундой позже Борман понял, что это рукоятка плотницкого шила, со страшной силой вбитого в мозг покойного… Автомат и пистолет Карася («ТТ» с глушителем) исчезли, а на лбу у мертвеца чернела жирная надпись фломастером: «1:1». Борман понял, что Механик докладывает ему — счет трупов сравнялся.
— Мех! — заорал Борман с досады. — Отзовись, падла, я поговорить с тобой хочу!
