Владимир Угрюмов - Дикий

Но парень не слышит меня. Он накручивает диск телефонного аппарата, отдает в трубку отрывистые приказания. Смысл их мне непонятен.

С летучей мышью я, конечно, перебрал — парень похож на крупную, добрую, но боевую птицу. Пожалуй, на тайфунника Сальвина, ахилларис. Эта птица роет норы для гнезд среди корней деревьев на низменной равнине и в нижней части прибрежных склонов. Сокращают их популяцию крысы и прочие мелкие хищники…

— Я через час вернусь, а вы собирайтесь, босс, — говорит парень и убегает.

Что мне собирать? Надеваю брюки и затягиваю ремень. Свитер, ботинки… Что еще? Снимаю птичье чучело с полки. Сажусь с чучелом на стул и начинаю ждать.

Часы тикают на стене, и минутная стрелка медленно движется. Тишина такая, что слышно, как течет время. Но час не успел истечь. Затопали каблуки по лестнице, и по их долгому поднимающемуся грохоту я узнаю Алексея. Зачем он так нервно бежит? Тайфунник должен истреблять крыс, а не бегать от них.

Щелкает замок, и в открывшейся двери я вижу Леху — красно-черный клюв приоткрыт, а перышки на белой груди топорщатся.

— Уходим, босс! Прямо сейчас уходим! Вы готовы?

— Я готов, — отвечаю и поднимаюсь со стула.

Леха убегает на кухню. Доносится стук ящиков. Леха выпрыгивает в прихожую, и в его руке я вижу пистолет. Несколько полных обойм он рассовывает по карманам. Под окнами раздается визг. Это тормозит машина. Леха несется к окну и выглядывает во двор, перед этим дернув раму на себя. Холодный веселый воздух влетает в комнату.

— Не успели! Гады! — кричит парень и улетает в прихожую.

По лестнице грохочут подошвы бегущих. То, что люди бегают туда-сюда, гоняют на тачках — это меня не волнует. Это их, человечье, дело. Я стою посреди комнаты с чучелом в руках и с любопытством жду того, что произойдет.

На дверь со стороны лестничной площадки обрушиваются тяжелые удары, и Леха стреляет в дверь и матерится. Удары стихают, и чей-то хрипящий голос кричит из-за двери:

— Убили!

С той стороны тоже стреляют. Мне хорошо видно, как от выстрелов вываливается замок, а дерево, двери разлетается щепками. Леха отпрыгивает в сторону кухни, и передо мной теперь только расстрелянная дверь.

Вот ее плоскость поплыла в сторону. Да и ладно! Человечьи дела — дела не мои. Но дверь распахивается, и в ее проеме я вижу гнусные, да, гнусные и грязные рожи жадных макак. Кажется, я слышу гнилостный запах их желтозубых ртов и вонючего пота. Но еще папа учил меня, как разбираться с макаками! Я и сам достаточно поразбивал их черепов, выклевал глаз, выпустил кишок. Крылья мои расправляются и складываются за спиной в боевой треугольник. Макаки замечают меня, и через мгновение раздаются их панические повизгивания:

— Гарпия! Это гарпия! Обезьяноед!

Визги макакам еще ни разу не помогли. Не помогают они и сейчас.

В стремительном броске я достаю их. Когти мои рвут их щеки. Волосатая кожа повисает клочьями. Жилы, мясо и кровоточащий эпителий. Мокрые глаза вылетают из обезьяньих глазниц, словно пробки с пивных бутылок. Спешить мне некуда. Но теперь макаки готовы к главному. И я вонзаю свой смертоносный клюв в первую черепушку. Теперь — все о’кей, все правильно, справедливо, все по законам природы. Мое предназначение — разбивать обезьяньи мозги. И под ударами моего клюва они разлетаются — вдребезги!