Ознакомительная версия.
– Покойники! – Баба Вера оставила бесполезные попытки расшевелить спящих. – Налакались до смерти.
– К вечеру оклемаются, – поддакнула вторая старуха, доставая из кармана фуфайки Егора связку ключей.
– Опохмелятся и опять попадают, – горестно покачала головой напарница.
– Факт! – Бренча связкой ключей, баба Клава переступила через постанывающего в алкогольном забытьи сторожа и направилась к двери кочегарки.
– Постой, Клавдия! А где Юрчик? – заметила отсутствие убогого сердобольная женщина. Она подкармливала несчастного и сейчас не забыла прихватить из дому кое-что съестное.
– Шляется твой полудурок по лесу! – отмахнулась баба Клава. – Не бойся… Прибежит! Дурак дураком, а пожрать горазд, – раздраженно добавила она.
Следы бурного пиршества виднелись всюду. Пол перехода, соединявшего бассейн с гостиницей, был усеян кожурой фруктов, смятой фольгой от шоколада и конфет, пластиковыми одноразовыми тарелками с остатками пищи. Опорожненные бутылки валялись повсюду, поблескивая стеклянными боками под светом невыключенных ламп. Ворсистые ковровые дорожки, устилавшие пол перехода, хранили на себе отпечатки грязной обуви гостей.
Оторопевшие уборщицы растерянно обозревали коридор.
– Бляха-муха! Это же надо так зас…ть! – выдавила из себя баба Клава, развязывая платок. Ногой, обутой в разношенный сапог, она отфутболила пустой стакан. – Скоты! – с пролетарской ненавистью добавила уборщица.
Ее напарница подавленно молчала, прикидывая в уме, сколько времени придется потратить, чтобы вычистить эту помойку.
– В бассейн и заходить не хочется! – наконец подала голос баба Вера. – Степаныч очнется – спустит воду… Господи, приличные люди, кажись, отдыхали, а такое учудили…
– Рожи, рожи свинские! – яростно выкрикнула напарница. – Мы нищенствуем – они жируют. Деликатесы в их глотки не лезут! Верка! Пора к коммунякам в партию записываться. Будем буржуев душить! – Она потрясла кулаком, угрожая невидимому противнику.
Ее подруга засмеялась сухим дребезжащим смешком:
– Митингуй не митингуй, а бассейн нам убирать придется. Хватай ведро, швабру, коммунистка ты моя, и вперед.
– Чушка ты дубовая! Бесчувственная совсем! – зачастила старуха, срывая злость на подруге. – Ездили на тебе всю жизнь кому не лень! Ничего, кроме тряпки да этого ведра, не видела.
Баба Вера шаркающей походкой прошла по коридору и скрылась за дверью мужской раздевалки. Вслед летело тарахтение подруги:
– …не рвись, как ломовая лошадь. Привыкла вкалывать на других, ударница-стахановка! Тебе начальство хоть раз «спасибо» сказало? Никогда! – Голос уборщицы гулким эхом разносился по пустому коридору. – Этот боров вислобрюхий, – переключилась она на персону мэра, – со своим стадом отбесился, а мы дерьмо телегами вывозить должны! Где справедливость, я тебя спрашиваю? – Не прекращая проклинать новых хозяев жизни, баба Клава, волоча за собой швабру, побрела за напарницей, пиная попадавшиеся по дороге бутылки и пластиковые стаканы.
Дойти до раздевалки она не успела. Окрашенная в белый цвет дверь мелькнула перед глазами уборщицы, точно крыло огромной птицы.
Лицо подруги, появившейся на пороге раздевалки, было перекошено ужасом. Бескровные старческие губы шевелились, стараясь что-то произнести. Глаза под редкими ресницами с расширенными зрачками учащенно моргали, словно в них ударили слезоточивым газом.
– Верка, что с тобой? – сдавленным голосом спросила испуганная подруга. – Сердце схватило?
Та молчала, ловя широко раскрытым ртом воздух.
– Да хоть слово скажи! – Баба Клава поддержала шатающуюся напарницу под локоть.
– В сауне… – просипела та и осеклась.
– Чего?
– Мертвяк лежит! – Закрыв ладонями лицо, баба Вера запричитала: – Ой, божечка! Страх-то какой! – Ее голос застыл на высокой ноте.
За компанию, еще толком не понимая, что произошло, тонким фальцетом завыла баба Клава. Она оттолкнула подругу. Переваливаясь, как утка, старуха вбежала в раздевалку. Острый смрад паленого мяса, смешанный с запахом хлорки, составлял удушливую атмосферу помещения.
Прикрывая ладонью верхнюю часть лица, медленно переставляя ноги, уборщица направилась к открытой на четверть двери сауны. Войдя, она остановилась, дала глазам привыкнуть к полумраку.
Увиденное заставило старуху содрогнуться.
На еще хранивших жар камнях распласталось человеческое тело. Оно лежало желто-серой глыбой, распространяя вокруг себя зловоние. Мертвец был обнажен. Частично истлевшие плавки спали с его бедер. Из лопнувшего живота вывалились внутренности, похожие на клубок сытых змей.
Лицо погибшего было обезображено гримасой непереносимых страданий. Широко открытые глаза сверкали мертвенной белизной. Только края закатившихся под веки радужек темными штрихами нарушали эту жуткую белизну. Шея мертвеца, неестественно выгнутая, с лоскутами свисающей кожи, имела сине-багровый оттенок.
Погибший лежал на правом боку, из-за жара ставшем похожим на синий перезревший баклажан. Ноги покойника с толстыми, поросшими черными волосами икрами свешивались вниз, касались пятками деревянного пола. Остальная часть тела находилась на камнях жаровни.
Перила, отгораживающие парилку от жаровни, были сломаны и валялись на полу.
Задыхаясь от страха, уборщица, ведомая всесильным женским любопытством, приблизилась. Вид полуобгоревшего трупа, источающего удушливый смрад, действовал завораживающе.
Сдерживая позывы тошноты, старуха сделала еще шаг. Ее нога наступила на резиновый тапок, слетевший с убитого. Не понимая, что она делает, баба Клава подняла тапок и нацепила на ногу умершего.
Кусая губы, чтобы не закричать, уборщица всмотрелась в лицо мужчины. Смерть исказила его черты, наложила свое клеймо. Но баба Клава узнала погибшего. Перед ней лежало тело Петра Васильевича Хрунцалова – хозяина города, самого влиятельного человека в этих местах, вчерашнего именинника, принимавшего поздравления от друзей.
За спиной старухи раздалось нечленораздельное мычание, напоминавшее одновременно всхлипы младенца и рычание животного. От этого звука сердце ее покатилось в бездну. Собрав остатки сил, баба Клава обернулась. Идиотски усмехаясь, растягивая губы в слюнявой улыбке, перед ней стоял Юрчик.
Он указывал пальцем на мертвеца. Его деревянный протез стучал по влажным половицам парилки.
– Спекся! Спекся… – безумно повторял Юрчик, продолжая указывать пальцем на тушу мертвого мэра.
– Дурачок! – Баба Клава, подойдя к убогому, обхватила его голову и прижала к своей груди. – Не смотри, не надо…
– Спекся! – заходился в истерическом причитании Юрчик. – Плохой дядя поджарился.
– Замолчи! – вторила старуха. – Беги отсюда!
Юродивый мотал головой, шепелявил беззубым ртом:
– Пойдем со мной! Покажу хорошую…
Следственная бригада прибыла на место происшествия с молниеносной быстротой. Сыскарей можно было понять: не каждый день находят труп мэра. Следом примчался автомобиль, набитый местными фээсбэшниками.
Весь этот служивый люд бестолково метался по коридорам, орал взвинченными голосами на рядовых милиционеров, периодически забегал в сауну посмотреть на убитого.
В том, что Хрунцалова убили, не было сомнений. Кто по своей воле уляжется на раскаленные камни?
В английском языке существует крылатое выражение, характеризующее тремя словами личность сильную и выдающуюся. На русском это определение звучит как «человек, сделавший сам себя».
Хрунцалов действительно сделал себя сам, хотя ради справедливости стоит добавить, что и смутное время, называемое демократическим преобразованием России, предоставило ему широкие возможности реализовать самые смелые планы.
Скромный пожарный инспектор, проверявший электропроводку на складах, штрафовавший завмагов и нерадивых ответственных лиц, так и продолжал бы брать мелкие взятки в виде пары палок остродефицитной сырокопченой колбасы и нескольких консервных банок с зеленым горошком или тихоокеанскими крабами, но колесо фортуны провернулось.
Дотошный начальник обнаружил перерасход бензина, отпущенного на служебную машину. Хрунцалова прижали к стенке. Он повинился, признав, что сбывал бензин налево. Начальник посоветовал нечистому на руку подчиненному написать заявление об уходе с работы по собственному желанию. Хрунцалов артачиться не стал. Уволившись, он исчез из города.
Проворовавшегося инспектора забыли. Редкие новости о Хрунцалове мало кого интересовали. До знавших его доходили смутные слухи, мол, занялся он коммерцией, мотается по стране и часто бывает на Севере.
Сколотив первоначальный капитал, Хрунцалов вернулся в родной город. Изрядно потолстевший, с загривком, наплывавшим на воротник модного пиджака цвета морской волны, поигрывая шикарной кожаной визиткой, он вваливался в кабинеты директоров оптовых баз, магазинов и предприятий. Опустив грузные телеса в кресло, Петр Васильевич интересовался, как идут дела, и сразу же предлагал сногсшибательные сделки.
Ознакомительная версия.
