Ознакомительная версия.
– …Юрчик! Веришь, – делился потом Степаныч, – когда волосы клочьями выпадали, когда суставы наизнанку выворачивало, я не плакал. Терпел… А тогда, на балконе, слезы сами по себе лились. Меня, майора Советской армии, кабанье зажравшееся с дерьмом смешало! Из своих пипеток обгадить меня хотели! – Степаныч скрипел зубами, прикрывая ладонью глаза. – Холуи хрунцаловские… – Трясясь от бессильной злобы, он глубоко затягивался дымом дешевой сигареты, исчезал в сизом облаке.
Юрчик плаксиво кривил рот, сочувствуя другу, нашептывал что-то успокаивающее, подавая наполненный до краев стакан…
– Перебирай мослами! – Мужчина в дубленке ткнул пленного кулаком между лопаток.
Юрчика вели по крытому переходу. Он посапывал носом, не отваживаясь расплакаться в голос.
Его ввели через мужскую раздевалку в бассейн.
Зал был декорирован под уголок тропического рая. Здесь стояли кадки с пальмами в человеческий рост, фикусы, сквозь зеленую листву которых проглядывали привязанные разноцветными лентами ананасы. Вдоль бассейна стояли плетеные стулья под зонтиками. Столы прогибались под батареями бутылок, рядами блюд и фужеров. На одном из них стояла клетка. Большой попугай, чье оперение переливалось всеми цветами радуги, скосил на Юрчика недружелюбно поблескивающий глаз-бусинку.
В бирюзовой воде бассейна плавали фрукты: оранжевые апельсины, зеленоватые киви, ярко-желтые бананы, розовые манго.
Среди этой роскоши Юрчик выглядел особенно нелепо и смешно. Этакая пародия на человека.
– Петр Васильевич! Поймали монстра! – загоготал здоровяк, сбрасывая с себя дубленку.
Он подвел пленника к развалившемуся в кресле с высокой спинкой хозяину и устроителю торжества. Мэр, Петр Васильевич Хрунцалов, справлял свой сорок пятый день рождения.
– Ага! – Мэр растянул губы в улыбке. – Так это ты напугал Светика? Светуля, иди взгляни на своего поклонника. – Его живот заколыхался, точно наполненный воздухом аэростат.
Эта часть тела была у Хрунцалова поистине выдающейся. К нему более всего подходило незаслуженно забытое слово «чрево». Живот начинался почти от самых сосков груди, крутой волной ниспадая к бедрам. Жировые складки по бокам наслаивались одна на одну. Могучие ляжки не могли исправить непропорциональности. Казалось, этот человек состоит из живота, а все остальное – только дополнение.
Юрчик завороженно смотрел на эту колышущуюся гору.
– Нравится? – уловил его взгляд Хрунцалов, похлопывая себя ладонями по чреву. – Лучше носить горб спереди, чем сзади!
Толпа гостей одобрительно захихикала. Среди них не было людей атлетического сложения. Лайкра закрытых купальников у женщин не могла скрыть излишков жира и обвисших задов. Мужчины, за исключением Гриши, были копией Хрунцалова, только помельче габаритами.
– Светюник! Ты почему не хочешь познакомиться с мальчиком? – пьяно просюсюкал Хрунцалов.
– Петр Васильевич, – в тон ему отозвалась дама, испугавшаяся Юрчика. – Прикажите ему, пусть убирается! Это же дебил! – Букву «е» она произнесла как «э». – И у него наверняка вши.
– Так помой парня! В парилочку своди! – Мэр продолжал разыгрывать спектакль. – Ты у нас баба одинокая, разведенная. Просила меня мужика подыскать?
– Но не такого же урода?! – Та сложила губы бантиком.
– Для тебя сойдет! – грубо ответил хозяин вечеринки. – Ты мужик или нет? – вопрос адресовался Юрчику.
Бедолага, не понимая, чего от него хотят эти жующие, раскрасневшиеся от выпитого люди, нечленораздельно замычал.
Скрутив с треском пробку, Хрунцалов подал ему бутылку коньяка:
– Выпей за мое здоровье!
Юрчик послушно сделал глоток. Обжигающая жидкость комом застряла у него в горле. Он закашлялся.
– Пей еще! – потребовал мэр.
– Не-а-агу! – простонал убогий.
– Ты, мужичок, стопроцентный дебил! – укоризненно кивнул Петр Васильевич. – «Хенесси» пить не желаешь. Я себе не всегда позволить могу, а ты гугнишь! Гриша, ты бы пил на халяву «Хенесси»?
– Лакал бы! – отозвался здоровяк.
– Да, по этой части ты мастак. – Хрунцалов встал, брезгливо морща нос, приблизился к Юрчику. – Пей за мое здоровье!
Он насильно сунул горлышко хрустальной бутылки в беззубый рот Юрчика. Коньяк вытекал из уголков его рта двумя тонкими золотистыми струйками. Захлебываясь, Юрчик делал большие глотки.
– Ишь, присосался! – ухмыльнулся Хрунцалов. – Хорош! – Он вырвал бутылку изо рта Юрчика. – Для таких, как ты, сгодится пойло попроще. Подглядывать, значит, любишь? – Петр Васильевич изрядно перебрал и покачивался, точно матрос в штормовую погоду. – Понимаешь, идиотина, Светлана Васильевна опасается, что у тебя вши. Поэтому сейчас мы организуем тебе сауну. – Он громко икнул. – Дадим градусов этак сто пятьдесят, если выживешь, прополощем в бассейне. Лады? – Хрунцалов протянул руку.
Ответом ему стало скулящее подвывание убогого.
– Получишь по харе! – пообещал городской глава.
Спектакль затянулся, однако вслух возмущения никто не высказывал. Гости переминались с ноги на ногу, бочком отходили в сторону.
– Петр Васильевич, достаточно! – Молодая женщина встала между жертвой и мучителем. – Он и так природой обиженный.
Юрчик, почувствовав в ней защитницу, подался к говорившей. Она испуганно отшатнулась.
Сзади его придержал за плечи здоровяк.
– Отпустите бедолагу! – повторила просьбу женщина. В ее взгляде сквозила жалость, смешанная с брезгливым любопытством. – Петр Васильевич, он ведь на ногах не стоит.
Юрчик исподлобья рассматривал свою защитницу. Ему нравились мокрые волосы, прикрывавшие округлые плечи, темные, миндалевидной формы глаза, чуть вздернутый носик.
– Мариночка, да он любуется тобой! – ревниво произнес Хрунцалов. – Глазами раздевает! – Хлопнув себя ладонями по ляжкам, мэр захохотал. – Ай да сукин сын! Пенек замшелый! Страшнее атомной войны, а туда же… Тянет на баб? – Он вытер с отвисшей нижней губы слюну. – Ладно! Возьми себе что-нибудь пожрать и выпить, – милостивым жестом хозяин праздника указал на столы. – Сегодня я угощаю! – Он продолжал играть роль хлебосольного князя, щедро одаривающего последнюю голытьбу. – И не забудь поблагодарить Марину Викторовну за заступничество.
Кто-то уже совал в дрожащие руки убогого бутылку, фрукты, нарезанную тонкими ломтиками ветчину и прочую снедь.
– Бери, бери… Не бойся! – подбодрил его Хрунцалов.
– Вот это по-христиански, Петр Васильевич! – вставил какой-то угодник.
– Набрал? – поинтересовался мэр. – Не стесняйся, захвати ананас! – Хрунцалов собственноручно затолкал его покорно стоящему Юрчику за пазуху. – А теперь шуруй отсюда! Увижу, что опять подглядываешь, башку оторву! Гриша, покажи обратную дорогу гостю. – Нагнувшись к уху здоровяка, мэр прошептал: – Завтра этого ублюдка здесь быть не должно!
– Мое упущение, Петр Васильевич! Исправимся, – вполголоса ответил тот.
Оказавшись на улице, Юрчик почувствовал, как кружится у него голова. Он шел нетвердой походкой, прижимая к груди подарки. Сок из раздавленных фруктов струился у него между пальцев.
– Где шлялся? – встретил его Степаныч. – Ого, пайки надыбал! И бутылку выцыганил! – Он взял литровый сосуд с яркой этикеткой. – Ты никак у пузатого на дне рождения побывал? – Все внимание кочегара было сосредоточено на этикетке. – Сидел бы за печкой, поганец! Будут мне на мозги капать.
В помещении кочегарки находился гость Степаныча – сухонький дедок, исполнявший обязанности сторожа профилактория. Его вечно слезящиеся глазки широко раскрылись при виде бутылки.
– Гуляем, Степаныч! – потер руки старик.
– Не спеши, Егор. Надобно проверить водочку, – заметил хозяин кочегарки. – Видишь, питье заморское, а вдруг отрава! Намедни Васька-шофер балакал, что траванулся импортной беленькой. Заблевал всю хату, чуть копыта не откинул…
Сторож зябко передернул плечами.
– Выпить хочется, Степаныч, – признался он, не спуская глаз с бутылки. – Трубы горят!
Степаныч тряхнул бутылку.
– Навезли в Россию иностранного говна. Пьют люди что попало. Юрчик, а ты успел приложиться?
Ответа он ждать не стал. Привычным движением скрутил пробку. Принюхался. Потом достал из кармана моток медной проволоки, отломал кусок сантиметров восемь и принялся разогревать его конец на огне зажигалки.
– Ты чего делаешь? – завороженно спросил Егор, наблюдая за манипуляциями товарища.
– Глухомань безграмотная, – отозвался кочегар. – Верный способ проверить, не отрава ли.
Сторож обиделся, но виду не подал. Жажда была сильнее гордости.
Соприкоснувшись с напитком, разогретый металл зашипел. Из горлышка вырвалось облачко пара. Степаныч принюхался, широко раздувая ноздри.
– Кажись, моргом не пахнет! – удовлетворенно произнес он. – Нюхни ты, Егорка.
У сторожа нос шевелился, как хоботок навозной мухи, ползающей по сахару.
Ознакомительная версия.
