— Ты не прикипайся к нему накрепко. Он пархатый! Но… Не без своих вывихов. А потом для тебя он — старик! Хотя в ночи все одинаковы. Особо под одеялом! — смеялся парень, приглашая Розу в гости на выходные.
— Бухнем, побалдим! У меня клевые записи будут на видаке. Посмотришь! Отдохнем от стариков! Они собираются к знакомым на дачу слинять. Мы — сами останемся!
— Не знаю, я пока ничего не решила!
— Роза! Да что с тобой? Или Андрей Михайлович в душу запал, затмил всех нас? Я понимаю, он — человек умный! Деловой! Но с такими скучно. Они без живинки. Хотя тебе виднее! Но я не думаю, что нас забудешь?
Роза не забыла. Но, вернувшись домой, подолгу прокручивала в памяти каждый свой визит, всякий разговор, любое новое знакомство.
Ею восторгались все. Она верила не словам, отношение к ней проверялось в разных ситуациях.
Поднималась она домой по лестнице. А соседи сверху облили ее помоями. Роза позвонила Славику, пожаловалась мимоходом. На следующий день к соседям заявились крутые мальчики. Всех выбили из комнаты, кувырком спустили по лестнице. Затолкали в машины, увезли куда-то. Вернулись они лишь через неделю. На Розу даже глянуть боялись. Ни с нею, ни с матерью не разговаривали. И весь дом предупредили, теперь даже дворовые кошки и собаки старались не попадаться им на пути.
Пристали в подъезде двое бомжей. На следующий день их нашли мертвыми в овраге за домом.
Накричал на Розу участковый за то, что паспорт просрочила. На следующей неделе был уволен из органов.
— Совпадения! — усмехался Славик поначалу. И об очередной неприятности слушал вполуха.
— Дворничиха, ядовитая старуха, на весь двор стала мать обзывать! Все кричала: убирайтесь в свой Израиль, проклятые! Все беды из-за вас на наши головы валятся! Уезжай к своему мужу! — рассказывала Роза.
Вскоре старуха исчезла бесследно. И никто из жильцов дома, даже новый участковый не вспомнили о ней. Словно и не было ее здесь никогда.
Лишь через месяц назначили нового дворника, громадного мужика, какой ни на кого не обращал внимания.
В квартире Розы понемногу стала меняться обстановка. Первым появился палас. Мягкий, на всю длину и ширину комнаты. Мать полюбила его сразу. Снимала все соринки, чистила губкой каждый день, покуда Роза купила пылесос. Потом ковры появились на стенах. Большие, яркие. Мать с них глаз не сводила. Вздыхала, ведь давно хотела иметь такие, да все денег не хватало. Гладила их, любовалась. Потом купили деревянные кровати. Матрацы — легче пуха, хотя и толстые. За ними — кресла, мечта семьи с давних пор. Столовые и чайные сервизы «Мадонна». Потом импортный цветной телевизор. Там и мебельная стенка незаметно прижилась. На потолке вместо старого абажура неопределенного цвета засверкала немецкая хрустальная люстра. А мать, сняв линялый ситцевый халат, надела новый — китайский, шелковый. И, ступив в турецкие тапочки с загнутыми носами, поняла — дочь сумеет обеспечить ее старость.
Роза лишь через две недели позвонила Андрею Михайловичу, решив напомнить о себе. Конечно, не без корысти вспомнила о человеке. Присмотрела в магазине холодильник. А денег на него не хватало. Вот и подумала, как раздобыть быстрее.
— Роза! Как я счастлив, что не забыла меня! — услышала в ответ на приветствие и густо покраснела. Поняла, что для него она не просто баба, с какою можно переспать ночь, а утром проститься навсегда. Она поняла, что дорога, нужна этому человеку, что он всегда помнил ее и ждал…
— Роза! Я сейчас приеду! Спуститесь вниз, во двор! — попросил торопливо. И добавил: — Я мигом!
Женщина довольно улыбнулась. Стала собираться. А через десяток минут уже мчалась в «Ситроене» по улицам города. Андрей Михайлович вел машину, улыбаясь, как счастливый мальчишка, постоянно оглядывался на Розу, будто боялся, что она может исчезнуть.
— Роза! Вы любили кого-нибудь в своей жизни? — спросил внезапно.
— Конечно. И теперь люблю.
— Кого?! — прорезала лоб складка. В глазах заметался испуг.
— Маму! Кого же еще?
— Я не о том! У вас есть любимый человек из мужчин? — уточнил вопрос.
Розу об этом еще никто не спрашивал.
— Пока нет! — ответила, не задумываясь.
— Сколько вам лет?
— Семнадцать! А что? Почему вас это заинтересовало?
Заметила, как густо покраснело лицо человека. Он ответил не
сразу. Долго справлялся со смущением:
— Понимаете, я несколько лет жил рядом с вашим домом. Знаю почти всех жильцов в лицо и по имени. Но вас — не припоминаю. Вероятно, были слишком малы. А дети с возрастом резко меняются!
— Я редко выходила во двор. Нас в доме недолюбливают, — рассказала про деда.
— О нем знаю. Хороший был человек. Его счастье, что не дожил до сегодняшнего дня. Не приведись ему столкнуться с нынешним. Так и счел бы, что не тех арестовывал. Что вся его жизнь, и не только его, — сплошная ошибка.
— Почему?
— То, с чем он боролся, теперь махровым цветом распустилось! Ведь вот раньше спекулянтов хватали и судили. Отправляли на Колыму до конца жизни. Теперь их называют коммерсантами — деловыми людьми. Они всюду пролезли, наводнили державу! Куда ни сунься — коммерческие магазины, целые предприятия, даже аптеки, банки, транспорт! Спекуляция стала нормой жизни — чумой, язвой, проклятьем для нормальных людей!
— А где же выход? Как жить, если других доходов нет? — возмутилась Роза.
— Вы одобряете негодяев?
— Я не одобряю, но понимаю ситуацию. Людей загнали в угол безысходностью. Либо сдыхай с голоду, либо платись своими принципами. А они нынче ничего не стоят!
— Ваш дед вас не понял бы!
— А отчего он застрелился, как по-вашему?
— Не выдержал человек забвения! Обидно стало! Новая власть, я имею в виду Хрущева, никогда не сумела б стать у кормила, если б ей не поверили такие, как ваш дед! Но, к сожалению, коней меняют и седоки не вечны! — остановил машину у особняка, спрятавшегося за высоким забором. — Разве я для того вас увез, чтобы спорить о политике? Приехали, Роза! Прошу вас! — открыл дверцу машины, въехавшей во двор, густо обсаженный сиренью.
Женщина заметила, как бесшумно закрылись ворота, хотя рядом не было ни души.
— Входите! — пригласил женщину в дом, распахнув перед нею массивную входную дверь.
Андрей Михайлович не спешил. И не горел затащить поскорее бабу в постель. Он предпочел вначале пообщаться.
— Вы обронили, что отец уехал в Израиль. Уже несколько лет там живет. Он не звал вас с матерью к себе?
— Раньше обещал. Давно. Теперь у него другая семья, так что нам там делать нечего, — вздохнула Роза.
— А вы хотели бы его увидеть?
— Теперь нет!
— Почему?
— Не стоит склеивать осколки. Трещины не исчезают. Там, где болит, не всегда заживает. Он не знает, что пришлось нам пережить, и бросил нас в самый тяжелый момент. Я не сумею его простить и забыть случившееся. Для меня он трус и негодяй! Подлец!
— А мать тоже так считает?
— Не знаю. Она говорила, что он всегда был нерешительным человеком, растерянным и робким. Мне кажется, мужчине это не к лицу.
— А если она продолжает любить его?
— Не верю! Нереально! Любят за что-то! Когда в человеке нет ничего, за что его можно уважать, о какой любви говорить?
— Он ваш отец!
— Он — мой родитель! Отцом его признать не могу, потому что не растил меня! — вспыхнула Роза.
— Не сердись, девочка моя! Я не хотел обидеть, — погладил руку Розы. Но та кипела.
— Знаете, Роза, я тоже был женат. И мне казалось, что люблю ее больше жизни. Считал, будто это взаимно. Три года мы с нею встречались. Я был уверен, что знаю ее, как самого себя. Вместе с нею мы учились в университете. Перед защитой дипломов — расписались. Получили распределение на работу и квартиру в Москве. Что еще больше желать? Моя мать себе во всем отказывала, помогая нам обставить квартиру. Помогала жене во всем. Учила готовить, стирать, убирать. Короче, делала из нее хозяйку. Трудно ей приходилось. Моя избранница оказалась неспособной ученицей. Ленивая, неряшливая. Она обижалась на мать, считая придирчивой и злой. Та поняла, что невестка ищет причину, чтобы избавиться от нее. И ушла к себе, не сказав мне ничего. Я часто бывал в командировках и не вникал в женские дрязги. Но когда узнал, что мать ушла, решил спросить о причине. Вот тут-то она и закатила истерику. Мол, я считаюсь только с матерью. И поставила условие — не навещать ее.
— Жестокая женщина! — обронила Роза.
— Я не утомил вас своими воспоминаниями? — спохватился Андрей Михайлович.
— Нет! Мне интересно!
— А что тут любопытного? Банальщина!
— Но не впустую заговорили о больном. К чему-то сведете разговор? Что-то хотите прояснить! Я слушаю! — ответила Роза.
— Да, конечно, не впустую, не без умысла рассказываю. Но поверьте, ни в одном слове не кривлю душой! Теперь уж успокоился. Обида улеглась, — закурил человек и продолжил: — Три года мы с нею прожили без матери. Я в отъездах. Возвращаюсь, у нее дом полон гостей. Друзья, подружки, сослуживцы, приятели, я их, честное слово, при всем желании запомнить бы не смог. Наедине почти не оставались. И вот однажды я ее спросил: когда собирается образумиться? Ответила, что старалась для моего блага, не хотела связывать руки, давая возможность пожить для себя. Я тоже оторопел. Прикрикнул на нее. Запретил забивать дом гостями. Упрекнул в легкомыслии. Она как-то искоса глянула. Словно камень за пазуху спрятала молча. И с полгода в доме не было гостей. Во всяком случае, когда возвращался из командировок, ни на кого не натыкался. Ну порадовался, мол, образумилась жена. И вот так однажды вернулся утром, всю ночь в поезде ехал, продрог, решил принять ванну и в постель. Хотел с часок отдохнуть. Откинул одеяло и онемел,
