Всего этого Савелий не знал, да и мало его волновали дальнейшие события: он почувствовал себя легко и свободно, словно сбросил тяжелый груз с плеч, который давил его последние месяцы…
Накупив подарков для Вари и Егоринки, Савелий взял билет и перед самым отходом поезда позвонил своим новым друзьям. Сергея дома не было, и Шура была очень огорчена тем, что Савелий не зашел к ним попрощаться, а Розочка чмокнула его на прощание в трубку и сказала, что очень любит его и будет ждать «хоть всю жизнь»'…
Приехав на станцию, Савелий решительно пошел к начальнику и без обиняков сказал:
— Юрий Юрьевич, мне нужно сегодня добраться к Варе…
— Савелий? — обрадовался тот, словно увидел лучшего друга. Он крепко пожал ему руку. — Она уже несколько раз звонила: спрашивала о тебе… Сегодня тоже… Может, предупредить?
— Не надо: сюрприз хочу сделать!
— Как, знаешь! — согласился тот и нажал кнопку селектора. — Маша, вызови ко мне Захара.
— Так он в приемной! Сейчас… В кабинет бочком втиснулся старенький мужичонка в латаном тулупе.
— Вот что, Захарыч, отвези-ка его на заимку Калиты.
— Так вы же хотели… — скрипуче напомнил тот, но начальник перебил:
— Это потом! Потом! Давай, жми скорее, там человека ждут! — Он хитро подмигнул на прощанье и пожал Савелию руку.
Когда до заимки оставалось не так далеко, Савелий предложил старику «сбросить» его, но дать свои снегоступы.
— Потом как-нибудь заберешь — сказал, он. Старик явно обрадовался такому неожиданному предложению: дома его ожидала бутылочка, которую удалось выпросить у старухи, однако, зная крутой нрав начальника, он «сумлевался»…
— Так эта, можа, довезти тебя: час-другой — не более осталось-то? — неуверенно произнес он, однако чуть придержал лошадь, которая, почувствовав своего хозяина, еле-еле поплелась, утопая в глубоком снегу.
— Да ты не сомневайся: никто не узнает! — улыбнулся Савелий. — Ты меня довез до самой заимки! — Он подмигнул деду.
— А дорогу-то найдешь? — деловито спросил старик, предлагая ему передумать.
— Здесь уже найду: знакомо все! — заверил Савелий и протянул руку старику. — Спасибо тебе, отец!
— Чего уж, давай! — Ответив на рукопожатие, он кивнул на снегоступы. — А их в подарок возьми: сам мастерил… Тут, однако, все прямо идтить, не сворачивай никуда! Прощевай!
Он стал медленно разворачивать свою кобылу назад…
— Но, милая! — прикрикнул он, и лошадь, почувствовав, что возвращается к своему теплому стойлу, побежала резвее.
Савелий шел медленно, довольно часто спотыкаясь, но это его нисколько не расстраивало, скорее забавляло. Он обрел душевный покой и чувствовал себя почти счастливым. Все беды и несчастья, произошедшие с ним, отодвинулись куда-то в прошлое. Казалось даже, что все это произошло не с ним, а с кем-то другим, а возможно, и приснилось в страшном сне…
Неожиданно вспомнилась Лариса, внутри что-то защемило. Видимо, ее образ еще долго будет преследовать его.
Савелий остановился, чтобы перевести дыхание, тяжелое от морозного воздуха. Неожиданно он увидел метрах в тридцати от себя зайца-беляка. Стоя на задних лапках, он обгладывал кору осины. Насторожившись от легкого шума скрипучих снегоступов, косой оставил в покое дерево, встал вытянувшись, смешно скрестив передние лапы на груди, как грешник перед молитвой, и начал водить, словно локаторами, своими длинными ушами из стороны в сторону. Заметив неподвижно замершего Савелия, косой, вероятно, решил не испытывать судьбу: заложив уши за спину, стремительно исчез в густой чаще. Чего напугался ушастый? Вроде он стоял не шелохнувшись… И тут Савелий услышал какой-то странный звук, доносившийся откуда-то сверху: виновник заячьего страха сидел на дереве и ловко вылущивал сосновые шишки. Это был клест-сосновик. Его крючковатый клюв, похожий на попугаев, позволял ему ловко и быстро извлекать из шишек вкусные семена…
Стемнело очень быстро, и ударил такой мороз, что Савелию пришлось энергичнее работать ногами и руками, чтобы не замерзнуть. Он даже пожалел в какой-то момент, что отпустил Захара. Яркая луна хорошо освещала все вокруг, и Савелий легко ориентировался. В тайге все погрузилось в сон, стояла такая тишина, что при дыхании Савелий — слышал странный звук: он вспомнил рассказ Вари об этом звуке…
Он назывался «шепотом звезд». Дело в том, что дыхание при сильном морозе, точнее, выдыхаемый воздух моментально превращается в мелкие кристаллики. Эти кристаллики трутся друг о друга, издавая характерный шорох, который и прозвали местные жители «шепотом звезд», потому что такой сильный мороз бывает только по ночам.
К заимке Савелий добрался далеко за полночь, а в окнах дома все еще горел свет. Когда Савелий открывал калитку, она предательски скрипнула, и на крыльце мгновенно показалась Варя, а Мишка бросился, к нему навстречу с радостным лаем.
— Господи, я уж волноваться начала: все нет и нет, нет и нет! Что же так долго-то? А где Захар? — Она подошла к Савелию и прижалась к груди.
— Да я… это…. — растерянно говорил Савелий, с трудом шевеля замерзшими губами. — Я решил пешком добраться.
— Горе ты мое! Мигом в баньку: я ее загодя раскочегарила!
— Банька — это здорово! — обрадовался Савелий. — Я шел и думал: как хорошо бы сейчас в баньке оказаться! Но откуда ты узнала? Неужели станция оповестила?
— Он долго отмалчивался, но я догадалась и вытянула из него! — рассмеялась Варя. — Вот не знаю, успела ли нагреться, как ты любишь…
— Я так продрог, что любое тепло покажется чудом!..
— Иди прямо туда: все уже там — и во что переодеться, и квас, и мята…
— А веники?
— А как же! — усмехнулась она.
— Ты просто клад, а не женщина! — Он ткнулся носом в ее щеку.
— Иди уж, клад! — смутилась Варя и подтолкнула в сторону бани.
На скамейке предбанника лежало выглаженное нижнее белье, рядом — два веника, как он и любил: березовый и дубовый с веточкой можжевельника. Банька была хоть и небольшая, но очень умело выстроенная. Видно, тот, кто строил ее, разбирался в этом непростом деле: внутри всегда стоял удивительный хвойный запах, что зависело от правильного выбора дерева, с одной стороны, и его аккуратного распределения — с другой. Кроме того, при сравнительно небольшой площади внутри было даже просторно.
Раздевался Савелий медленно, стараясь постепенно подготовить продрогшее тело к жару. Когда комфорт почувствовал и внутри, то начал не торопясь заниматься вениками. Это был целый ритуал: сначала он замочил оба веника в кипятке, а в большом специальном ковше запарил листья мяты, после чего немного посидел на нижнем полке, дождавшись, пока не выступит первый пот, затем перебрался на средний, где пробыл недолго, чуть склонив голову. Прочувствовав, что тело хорошо прогрелось, саднел вниз, нахлобучил фетровый колпак на голову (это была потерявшая форму старая Барина шляпа), натянул брезентовые рукавицы, зачерпнул ковшиком кипятка из котла и плеснул на раскаленные камни…
Вихрем пронесся по парилке пар, обжигая тело, но Савелий передернул плечами от удовольствия. Процедив сквозь марлю раствор мяты, разбавил его водой — кипятком из бака — и снова плеснул на камни: по баньке мгновенно распространился благоуханный запах мяты. Вынув из тазика веники, обмакнул их несколько раз в холодную воду, тщательно отряхнул и полез на самый верхний полок…
Савелий был заядлым парильщиком, любителем русской бани, у него был выработан целый комплекс приготовлений не только к самой процедуре, но и четкий ритуал, которого он придерживался. Он не стал хлестать себя сразу веником, как обычно это делают непосвященные. Нет, он начал с того, что легкими, осторожными движениями нагонял вениками на кожу горячий пар, едва прикасаясь, «лаская» раскаленными листьями кожу, постанывая от необъяснимого удовольствия, которое можно получить только в русской и никакой другой бане. И только потом, когда обжигающий пар несколько ослаб, принялся вовсю хлестать себя обоими вениками.
Нахлеставшись вволю, спустился вниз, немного отдохнул, безвольно распластавшись на широкой скамье, охладился в предбаннике холодным кваском, крякнув от удовольствия, потом снова набрал и разбавил мятную настойку водой, зашел в парилку и вновь брызнул на камни, вновь горячий аромат травы облетел баньку, и дышать снова стало легко. На этот раз Савелий парился долго, как говорится, «до седьмого пота»… Отдых тоже был продолжительным, до полного восстановления дыхания и покой. После этого он тщательно, не торопясь, промыл тело, чуть не сдирая кожу огромным мочалом, ополоснулся холодной водой и снова полез наверх, чтобы чистые поры открылись и вышли остатки пота…
— Что с тобой, Саша? Какой-то ты возбужденный… Случилось что-нибудь? — встревожено спросила Зелинского жена, когда он вернулся с работы.
