— Ладно, тогда я пойду погляжу, — он мельком взглянул на флажок предохранителя — не переставил ли ненароком сам, а у Олюни «пушка» была готова к бою.
Крадучись вдоль стены, Ненашев подошел ко входной двери сбоку и, изгибаясь, выглянул в «глазок». Вероятность того, что с той стороны начнут палить сквозь дверь, была не очень большой — в сказки относительно того, что можно заметить с наружной стороны, как появляется тень в «глазке», верят, пожалуй, только читатели детективов, а если визитеры и ухлопают одного, то второй из находящихся в квартире вполне будет в состоянии поднять тревогу. Кем являлись визитеры, Ненашев определил однозначно, еще до того, как увидел их. Серьезные молодые люди. Интуиция безошибочно подсказывала ему, что это явно не инспекторы и не оперуполномоченные из уголовного розыска.
Так же на цыпочках, бесшумно, Ненашев вернулся на кухню, взял за руку Аллу и увел ее в гостиную, где тихо притворил за собой дверь. Подняв трубку телефона, он набрал номер, поочередно нанимая мягкие, податливые кнопочки. Диск его, пожалуй, нервировал бы сейчас.
Ответил ему Клюев. Услышал приглушенный голос Ненашева, он сразу спросил:
— Ну что — ужо? Вляпался, говорю, в дерьмо? Захлопнулась западня, да? Отвечай быстро и односложно.
— Не совсем, — тихо ответил Ненашев — Но желательно…
— Что желательно, я и без тебя знаю. Продержись еще хотя бы минут десять.
— Могу и больше.
Ненашев говорил правду. Четвертый этаж, всего один сомнительный вход снаружи через балкон, две обоймы к ПБ плюс две к собственному «макару». Время суток, конечно, позволяет осадившим квартиру не бояться лишнего шума — в одиннадцать утра вряд ли много народа находится дома. К тому же сейчас все напуганы — в основном, прессой и телевидением — и не рискнут даже ко входной двери приблизиться.
Еще один звонок в дверь, очень долгий на сей раз. Хорошо еще, что звуковоспроизводящее устройство модерновое, трель мелодичная получается, а будь на его месте допотопная «трещотка», впору было бы свихнуться.
Олюня, стерва, громко замычала, задергалась, ей стол даже удалось приподнять, к которому она была привязана, ножки стола по полу стукнули. Эх, недоучел, кретин — надо бы ее, сучку, в ванную отвести, там к какой-нибудь трубе привязать.
Да, эти, что за дверью, сразу поняли, что Олюня им открыть не сможет, с первых секунд поняли. Олюня им успела позвонить, когда Ненашев с Аллой на кухне беседовали. Олюня все должна была обтяпать к их приходу и быстренько в квартиру впустить. Без Олюни они все равно не уйдут.
— Да что же мы тут, дрожать, что ли будем, как премудрые пескари? — весело и уже громко сказал Ненашев. — Ты, девушка, с этой штукой обращаться умеешь?
Он, взяв за ствол свой «макар», протянул его Чепцовой.
— Обижаешь, — просто ответила она.
— Тогда стой вон там, — он указал ей на место в прихожей, — и постарайся не прострелить мне башку, если вдруг придется пускать его в дело.
Вслед за этим он решительно шагнул к входной двери, быстро отодвинул защелку, распахнул дверь — но так, чтобы она не задела его в том случае, если с наружной стороны резко ускорят процесс ее открывания.
— Здравствуйте, гости дорогие, — почти приветливо сказал Ненашев, наставляя на молодого человека, стоявшего поближе ко входу, «трофейный» ПБ. — Заждались мы вас. «Пушки» здесь будете вытряхивать или в квартиру занесете?
— Какие пушки, о чем вы? Мы к Николаю Олимпиевичу пришли, — агнец сущий, а не громила.
— Ай-яй-яй, — засокрушался Ненашев. — К Олимпиевичу, значит? А здесь таких нету. Квартиркой вы ошиблись, выходит?
— Но почему же ошиблись? — похоже, пистолет в руке Ненашева на молодого человека не производил особенного впечатления. — Ведь это пятнадцатая квартира, — он кивнул на табличку на двери.
— Ага. Но в таком случае вы домом ошиблись. Этот — одиннадцатый. А вам какой нужен?
— Десятый, — теперь уже в голосе молодого человека слышалась некоторая неуверенность.
— Конечно, конечно! А если бы я сказал, что это дом номер десять, ты бы заявил, что вам нужен одиннадцатый. Или девятый. Вот что, парни, валите отсюда без лишнего шухера и шефу своему передайте, что не такой уж он «крутой», как сам о себе думает.
— Какому шефу? О чем вы? — десять против одного, что этот сукин сын недоумение разыгрывает, хотя разыгрывает неплохо.
— Да валите же! Сколько можно просить?
Молодой человек пожал плечами, повернулся, не спеша пошел к лестнице. То же самое проделал и его безмолвный партнер.
«… Почему Кретова пригласил? Потому что знаю его. Раньше дела всякие с ним имел общие. У него сейчас контора солидная, патентов всяких куча, связи старые остались. Связи — огромное дело. Без связей ты дерьмо, а со связями — человек.»
Бессвязное бормотание, потом повисла пауза. Зазвучал голос Клюева: «— Значит, ты пригласил Кретова, и он взялся за это дело — выслеживать легавых, девку выкрасть, Шабалову завалить?»
«— Не-а, — Брус зашелся тихим радостным смехом, — он сначала вообще не хотел мне помогать. Для него Колдун — пустой звук, хотя тот и «авторитет». Колдун — мой кореш. Я «бабки» Кретову предложил неплохие. Только ведь у него самого «бабок», что дерьма. Но дня через два он чуть ли не задаром вдруг захотел сам все сделать, сказал, что я вообще отвалить могу. В чем дело, говорю? А он начал мне что-то там травить про интерес профессиональный, про пятое-десятое. Но я же Сашку Кретова знаю, это такой змей, он выгоду нюхом чует под землей метра на три. Я думаю, положил он глаз на лопатник, на карман, то есть, того фраера закордонного? Мне Колдун за фраером наказал смотреть, чтобы с ним, значит, все в ажуре было и с девкой его тоже…»
Бирюков выключил магнитофон.
— Как тебе такое предположение — относительно того, что Кретов на «лопатник» Проусова глаз положил? — спросил он.
— Чушь собачья, конечно, — пожал плечами Клюев. — Брус ведь сам же говорил, что у Кретова «бабок» как дерьма. Впрочем, Брус жлобяра и представления у него обо всем самые что ни на есть жлобовские. Но то, что Кретов на порядок побогаче Проусова будет, факт почти несомненный. Нет, Проусов привлек Кретова чем-то иным…
— Скорее всего чем-то, с чем Проусов был связан или чего касался, — задумчиво произнес Бирюков. — Теперь нам однозначно известно, что Шабалова была ликвидирована исключительно по инициативе Кретова, Брус же занимался похищением Кристины, подменой, претворяя в жизнь сценарий Проусова.
— Может быть, стоит расспросить об этом самого Проусова? — предложил Клюев.
— А как ты его теперь достанешь, Проусова? Он ведь укатил, улетел, точнее, в свою благополучную альпийскую республику.
— … В которой и у нас свои люди имеются.
— Здравствуйте, — этого человека Ян Проусов видел в первый раз в жизни, но то, что тот поздоровался с ним по-русски, его насторожило.
— Добрый день, — сдержанно ответил он.
— Меня зовут Станислав Кондратьев, — сказал гость и как-то виновато улыбнулся. — Я живу сейчас в Зальцбурге, в Вене проездом, а вообще когда-то был гражданином СССР. Вот ведь как получается, Ян, в России у нас с вами есть общие знакомые… Один из них — его фамилия Бирюков — знаком с вами, правда, только заочно.
— Я ему чем-то обязан? — еще больше насторожился Ян. После того, как во время последнего визита в Россию на него сначала напал неизвестный тип, а потом его же арестовали люди из МБ, Проусов ко многим вещам, связанным с этой страной, относился подозрительно.
— Нет, — поспешно ответил Кондратьев. — Это как раз он и просил передать. «Никто никому ничего не должен», — буквально так сказал. Но он хотел бы узнать у вас кое-что. Ваш бывший учитель Павел Штястны, жену и дочь которогo в сорок восьмом году выслали в Советский Союз, в Казахстан, разыскал только дочь — когда она уже была взрослой замужней женщиной. Возможно, Штястны говорил вам, какую фамилию носила в то время в Казахстане его дочь? Она оставила свою или взяла фамилию мужа?
— Зачем это вам? Зачем это ему? — вопросом на вопрос ответил Проусов.
— Я могу определенно ответить только на первую часть вопроса. Этот человек в свое время оказал мне услугу, которую трудно переоценить. А относительно того, зачем это надо ему — он сказал буквально следующее: «Проусов должен знать, зачем мне это надо».
— Да? — удивился Проусов. — Именно так и сказал?
— Именно так.
— Ладно, получается так, что я тоже кое-чем обязан этому вашему Бирюкову. Долги надо отдавать. Даже умершим… Вы, наверное, не совсем понимаете, о чем я сейчас говорю. Штястны верил в меня как в своего ученика, он предрекал мне будущее крупного ученого, а я занялся сочинительством, потому что это занятие более эмоциональное, волнительное и денежное. Возможно, я уже тогда предчувствовал, что изменю науке, а, следовательно, и Штястны — поэтому как бы заранее отдал долг, удочерив его внучку сразу же после его смерти.
