в курсе. — Все ясно?
— Так точно, товарищ капитан второго ранга, — бодро отвечаю я. Хотя мне абсолютно ничего не ясно. Пока понятно одно: кажется, нас снова ждет большая война.
Еще через двадцать минут я сижу на заднем сиденье в машине Особого отдела. Наш «газик», покрытый брезентовым тентом, куда-то едет по грунтовой дороге. Рядом с водителем сидит наш бригадный особист, хмурый молчаливый капитан третьего ранга.
Едем молча. Мне никто ничего не объяснил в отличие от матроса-водителя. Куда мы едем, я понятия не имею.
Хотя за время службы в армии и на флоте к этому пора привыкнуть. А если быть более точным, то не в армии, а в войсках НКВД и не на флоте, а в морских частях погранвойск. Хотя хрен редьки не слаще.
Долго едем по незнакомой для меня местности. Осматриваюсь. Так, солнце светит сзади и чуть правее машины. Понятно, что едем на запад. Кажется, это Хасанский район. Издалека виден высоко поднимающийся столб черного дыма. Понятно, горит авиационное топливо. Через несколько километров подъезжаем к проволочному ограждению полевого аэродрома. Насколько хватает глаз, вижу, как на длинной взлетно-посадочной полосе горят обломки самолетов. Справа от взлетки дымят два длинных барака. Возле них вижу несколько пожарных машин. Стоят машины и возле кирпичного трехэтажного здания с выбитыми стеклами.
Мы подъехали к КПП [58] аэродрома. Особист вышел из машины и показал свои документы дежурному, длинному нескладному старшине. Открылись ворота, мы заехали на территорию аэродрома. Здесь уже хватало машин. Возле некоторых стояли водители — не только во флотской форме, но и армейцы. Кто-то курил. Я автоматически пересчитал технику: пять грузовых полуторок, три санитарных автобуса и четыре «газика».
Капитан третьего ранга вышел из машины и подошел к группе офицеров, стоящих метрах в двадцати правее машин. Кто-то был в морской, кто-то в сухопутной форме.
Мне по-прежнему никто ничего не объяснял. Задачу тоже никто не ставил. Поэтому я решил поспать. Не зря говорится: солдат спит, служба идет. Но подремать мне удалось только минут пятнадцать. Я услышал шаги возле машины и открыл глаза.
К «газику» подошел офицер в форме морской авиации. Открыв заднюю дверь машины, он козырнул и представился:
— Капитан Василенко. Оперуполномоченный отдела контрразведки авиационной дивизии.
Из-под фуражки выбивался чуб пшеничного цвета. Цвет глаз у капитана был небесно-васильковый.
— Вы едете со мной, товарищ Черкасов. Это приказ вашего начальника, — пояснил офицер.
Ну ладно, хоть что-то мне сказали. Мы пересели в точно такой же тентованный «газик» и поехали обратно, в сторону моря.
— Андрей. — Капитан протянул мне руку, повернувшись с переднего сиденья.
— Виктор, — протягиваю я ему руку в ответ.
— Можно на «ты», — говорит Андрей. — Сейчас мы едем на пост воздушного наблюдения, оповещения и связи, — начинает он вводить меня в курс дела. — На пост произошло нападение перед ударом по аэродрому. Есть убитые. Но подробности неизвестны.
С этого поста данные о воздушной обстановке поступают на командный пункт ПВО и ВВС флота. Цепочка таких постов идет по всему побережью. С этого поста сигнала об атаке не было.
— Ну, а вас, то есть тебя, Виктор, определили мне в помощь как специалиста в данном вопросе. — Андрей посмотрел на меня.
— Ладно. Чем могу, помогу.
Для меня хоть что-то прояснилось.
Через два часа, петляя между сопками, мы подъехали к объекту. На одной из сопок, над скальным обрывом с одной стороны, уходящим к морю, были видны антенны радиолокационных станций. И хотя сами фургоны, как и положено, были накрыты маскировочными сетями, но вращающиеся антенны не спрячешь.
«Газик» медленно подъехал к воротам ограждения из колючей проволоки. Нас уже ждали: возле ворот стояли три человека — матрос с карабином, старший лейтенант и старшина. К колючей проволоке примыкали два дощатых барака. Это, как я понял, казарма и хозяйственная постройка — продсклад с одной стороны и угольный склад с другой. За казармой стоял металлический турник и брусья. Слева от проволочного ограждения уходила наверх тропинка. Там на сопке стояла техника под масксетями. Был слышен звук работающей дизельной электростанции.
Мы с капитаном вышли из машины.
Старший лейтенант и старшина вскинули руки к фуражкам.
— Старший лейтенант Леонтьев. Исполняю обязанности начальника поста, — отрапортовал офицер.
Мы козырнули в ответ. Я протянул руку. Мы поздоровались.
— А почему исполняющий обязанности? — поинтересовался я.
— Да просто штатный командир в отпуске. А так моя должность — замполит роты связи в полку.
— Хорошо. Показывайте, что тут у вас, — нетерпеливо проговорил Андрей.
Старший лейтенант повел нас на сопку. Старшина шел за нами, замыкая шествие. Поднявшись, мы увидели две РЛС разведки воздушных целей «Редут». Между автомобилями с РЛС стоит еще один фургон. Вся техника установлена на домкратах. Расстояние между аппаратными метра полтора. В десяти метрах от техники — прицеп передвижной электростанции. От него тянулись кабели к технике. Мерно урчал дизель.
Перед входом в фургон на брезенте лежали два тела, накрытые плащ-палаткой. Это я понял по очертаниям.
— Пожалуйста, товарищ капитан. — Старший лейтенант открыл дверь фургона. Он обращался к Андрею, понимая, что он старший. — Это наш пункт управления.
Втроем мы поднялись по маленькой лесенке и зашли в прицеп. Большую его часть занимает большой прозрачный планшет. На нем была изображена береговая линия и отображены данные о воздушной обстановке. Напротив — стол и рабочее место дежурного. На столе два телефона и документация. За столом сидел сержант, поднявшийся при нашем появлении. В метре от планшета и стола дежурного стоит стол радиста. Он сидит за радиостанцией «Север», упираясь спиной в стенку кузова. Да, места тут не слишком много.
— У вас только радиосвязь? — обратился с вопросом Андрей к старшему лейтенанту.
— Никак нет. Радиосвязь дублируется проводной. Вся связь работала и работает нормально. Поэтому, как только все это произошло, я сразу доложил на командный пункт и объявил тревогу. Личный состав занял круговую оборону. А я сюда поднялся сам.
— Во сколько вы доложили? И что толку от вашего доклада? Ваша задача — предупредить о воздушном нападении, и вы ее не выполнили. — Я обрываю старшего лейтенанта.
Он тушуется, глядя на мое жесткое лицо. Еще вижу, что он первый раз в жизни увидел смерть. Это война, старлей, на ней убивают. Но ничего этого вслух не говорю.
— В шесть часов утра при смене патрульных матрос Джабаров обнаружил… увидел тело убитого. Он сразу доложил оперативному дежурному. Тот объявил тревогу и по «Северу» выдал сигнал о нападении. Уже потом оказалось, что и оператор тоже убит.
— Вы в это время дежурили? — спрашивает сержанта Андрей.
— Никак нет. Старшина Нефедов. Он на улице. Позвать его? — с готовностью отвечает тот.
— Скажите, а как организована охрана поста? — спрашиваю я сержанта.
— Ночью здесь обходит патрульный с карабином. Патрулирование начинается с двадцати часов вечера и заканчивается в шесть утра.
— После шести те же патрульные выполняют задачи наблюдателей. Смотрят в бинокль за воздушной и надводной обстановкой. Внизу у казармы и склада ночью ходит часовой.
— И как они здесь прошли, ума не приложу. Ведь над морем обрыв. Там залезть невозможно. — Старший лейтенант выглядит растерянным.
— Кому как. А ум раньше надо было прикладывать. Показывайте остальное, — говорю я со злостью. Это тебе невозможно, вояка хренов. Но последнюю фразу я вслух не произношу.
Выходим из фургона. На улице нас ждет старшина.
— Товарищ старшина, расскажите, что было после доклада патрульного, — обращаюсь я к старшине лет тридцати.
Тот внешне спокоен. Судя по поведению и возрасту, из фронтовиков.
— После того как оператор не ответил по громкой связи, я сам пошел в машину. Ну а когда увидел, сразу дал команду радисту выдать сигнал о нападении и позвонил в казарму. Объявили тревогу.
— А я уже там, на подъеме, был, — не к месту влез старлей.
Я гляжу на него тяжелым взглядом. Он умолкает. Подхожу к убитым, поднимаю край плащ-палатки. Смуглое мальчишеское лицо. Парень похож на цыгана. Был похож, мысленно поправляю я себя. Остекленевшие глаза открыты, продолжают удивленно смотреть вверх.
Тельняшка и гюйс возле шеи темно-коричневого цвета от запекшейся крови.
Спокойно рассматриваю шею. Эмоции мне ни к чему, это для слабонервных барышень. Да, чистая профессиональная работа. Пишущий удар по шее ножом с протягом. Сразу рассекается сонная артерия, мышцы и нервные пути. А рукопашных навыков у этого матроса, естественно, не было, как и боевого ножа в сапоге. А они ведь в первую очередь нужны не нам, а тем, против
