Но безрадостной и квелой была весна в сорок третьем году. По крайней мере — в тех краях, которые на штабных оперативных картах значились как подступы к Белоруссии.
— Ты боишься? — спросил Лысухин.
— Чего именно? — глядя куда-то вдаль, уточнил Стариков.
— Ну, того, что нам с тобой предстоит. Как-никак — фашистский плен… Мало ли? Нет, оно, конечно: коль такое дело, то я готов. Правильно говорит тот замаскированный дядька: война — она бывает разной. Но видеть вблизи фашистские рожи… Мало того, кланяться им, подчиняться, заглядывать в их подлые глаза… А ведь придется! Вот чего я опасаюсь! Опасаюсь, что не выдержу и вцеплюсь зубами в какую-нибудь фашистскую глотку. Ты-то сам этого не опасаешься?
— Мне кажется, что на войне следует опасаться только одного — пули, — пожал плечами Стариков. — Потому что пуля невидима. От нее невозможно уклониться. Коль уж она в тебя летит, то и прилетит. А фашистская рожа перед глазами — что ж? На фашиста можно и не смотреть, его можно и перехитрить, и убить… Тут все зависит от тебя самого. А вот пуля… в этом случае все зависит не от тебя, а от нее.
— Будем считать, что ты меня наполовину успокоил, — усмехнулся Лысухин. — Что ж, пойдем совещаться дальше. Вот — полковник уже машет нам рукой.
* * *
Дальше обсуждали, пожалуй, самый сложный момент — каким таким хитрым и ловким способом Старикову и Лысухину сдаться в плен.
— На этот счет у нас имеется вот какое предложение, — сказал мужчина в маскировочной одежде. — Мы переправляем вас в партизанский отряд, действующий неподалеку от Астаповичей. Кто вы на самом деле такие — будет знать лишь командир отряда, и больше никто. Далее все просто. Во время стычки с фашистами вы изыскиваете возможность, чтобы сдаться в плен.
— Да уж, просто! — проворчал Лысухин. — Уж так просто, что проще и не бывает! Прямо как на колхозном сеновале с передовой трактористкой после того, как она слезла с трибуны!
— Конечно, всех моментов предвидеть невозможно, — согласился мужчина. — Но — план именно такой. Не думаю, что фашисты захотят отправить вас в какие-нибудь дальние дали. С вашими легендами вам самое место в концлагере в Астаповичах. На то и весь расчет.
— Как мы попадем в партизанский отряд? — спросил Стариков.
— На самолете, — ответил Корчагин. — Он вас и доставит прямо на место.
— Что, прыгать с парашютом? — весело удивился Лысухин. — Всю жизнь мечтал! С самого детства! И вот скоро моя мечта осуществится! Ура. — Последнее слово Лысухин произнес нарочито безрадостным тоном.
— Что, никогда не приходилось прыгать с парашютом? — едва заметно усмехнулся мужчина в маскировочной одежде.
— Это мне-то? — разыграл удивление Лысухин. — С чем только я не прыгал! И с парашютом, и без парашюта… Не о себе я беспокоюсь, а о нем. — Он указал на Старикова. — Он у нас — человек интеллигентный, а интеллигенция с парашютами не прыгает. А сам-то я прыгну за милую душу!
— Никаких прыжков с парашютами не будет, — сказал Корчагин. — Самолет аккуратно приземлится на лесную полянку, высадит вас, заберет раненых и отбудет в обратном направлении. Вот и все.
— Жаль, коль оно и вправду будет так! — поник головой Лысухин. — А то я бы прыгнул…
Полковник на такой пассаж ничего не ответил, лишь пожевал губами: похоже было, он уже отчасти привык к общению с такой сумбурной личностью, как капитан Евдоким Лысухин.
— Хочу уточнить два важных момента, — сказал мужчина в маскировочной одежде. — Момент первый: сдаваться в плен вы будете не в самой первой стычке с фашистами, и даже не во второй и не в третьей. А, скажем, в четвертой или пятой. Иначе — все будет выглядеть подозрительно. Не успели, мол, появиться в отряде, как уже сдались.
— А откуда фашисты смогут узнать, когда именно мы появились в отряде? — не понял Лысухин.
— Скорее всего, узнают, и очень скоро, — вздохнул мужчина в маскировочной одежде. — Найдутся желающие им доложить…
— Понятно, — скривился Лысухин.
— И момент второй. Оказавшись в лагере, напирайте на то, что вы друг друга не знаете. Точнее сказать, познакомились друг с другом лишь перед самой отправкой в отряд. Долгое знакомство также будет выглядеть подозрительно.
— Но и короткое — тоже, — сказал Стариков.
— Не понял, — удивленно посмотрел на него мужчина в маскировочной одежде.
— Ну, как же, — пожал плечами Стариков. — Едва только познакомились — и тотчас же решили сдаться. Подозрительно… Совместная сдача в плен — дело тонкое. С малознакомым человеком на пару в плен не сдаются…
— А ведь и вправду. — Мужчина посмотрел на полковника Корчагина. — Вот этого-то мы и не учли. Но как же тогда быть?
— А давайте сделаем так! — после короткого раздумья произнес Лысухин и даже радостно заулыбался — так ему, должно быть, понравилась пришедшая в голову мысль. — Я — сознательно сдаюсь в плен, а его, — он указал на Старикова, — волоку с собой в качестве ценного трофея. Ну, чтобы мне, значит, было больше доверия у фашистов. Оказавшись в плену, я с радостью соглашаюсь сотрудничать с этими паразитами фашистами. Он же, — Лысухин еще раз указал на Старикова, — вначале сопротивляется и брыкается, но затем также соглашается на сотрудничество. Дескать, раз уж угодил в такую передрягу, то куда деваться, человек живет единожды, ну и все такое прочее. И уж тогда-то, я думаю, у господ фашистов не будет оснований подозревать ни меня, ни его. — И Лысухин в третий раз указал на Старикова. — Как вам такая идея? По-моему — неплохая идейка. Может, даже — единственно возможная в такой-то ситуации.
После таких слов воцарилось всеобщее молчание. Идея и впрямь стоила того, чтобы ее как следует обдумать. Тем более что Лысухин стопроцентно был прав в одном — никакой другой идеи ни у кого не имелось.
— Что вы думаете? — Мужчина в маскировочной одежде глянул на Старикова.
— По-моему, подходяще, — ответил Стариков. — Конечно, здесь очень сильно отдает авантюризмом, но ведь и вся наша операция, если разобраться, авантюра. Так что — почему бы и нет?
— Ну, хорошо. — Корчагин в раздумье потер лоб. — Допустим… Но ведь все это пока одна только идея. Никакой конкретности. Надо бы подумать о
