— Да ну, человека! Чирика я застрелил, — зло проговорил Куделькин-младший, пряча в карман служебное удостоверение. — Наглого преступника, который давно заслужил смертную казнь. Не один раз и давно. У нас, дядя Валя, смертная казнь пока не отменена.
Валентин взглянул на злое лицо Куделькина, и вдруг ему стало все равно.
Ответит ему Куделькин-младший или не ответит, скажет он ему правду или не скажет, объяснит он ему, каким образом попал в его руки «дипломат» с винтовкой, или нет, какая разница?
Валентину вдруг действительно стало все равно.
Это же понятно, хмуро подумал он. Что тут, собственно, объяснять? Во все времена все всех подставляли и все всех использовали. Вот теперь подошло нужное время, и Куделькин-младший подставил меня. И использовал. Так, как ему было нужно. Зачем ему было меня предупреждать? Я оказался рядом, вот меня он и подставил. Наверное, ему было удобно подставить и использовать именно меня, а не кого-то другого. Что странного? Что мне теперь от его объяснений? Что могут изменить его объяснения?
Подняв взгляд, Валентин снова отчетливо увидел неподвижные женские ноги, тускло отраженные в зеркале. Он заставил себя перешагнуть через распластавшегося на полу Чирика и заглянул в комнату.
— Кто там? — негромко спросил Куделькин, пряча пистолет под пиджак. — Там есть кто-то?
— Там труп.
— Чей?
— Наверное, Лёльки Кирш, — хмуро ответил Валентин.
Он уже узнал труп. Или ему казалось, что он узнал. В любом случае, он чувствовал странное и полное равнодушие. Ему действительно ничего не хотелось знать. Он действительно не хотел больше ни знать ничего, ни участвовать в игре, которой не понимал.
Он узнал труп. Или ему так показалось
Во всяком случае, как это ни странно, он с поразительной ясностью чувствовал в застоявшемся воздухе пустой квартиры неповторимый горький запах гвоздик.
Давным-давно. В другой стране. В другое время…
Там были монашки в белом, вспомнил он. Там были крикливые разносчики мороженого. Там была кафешка «Под крокодилом».
«Ну, Кудима! Ты сам подумай! Почему у них так, а у нас совсем не так? Почему в Москве я живу в общаге и если мне квартира светит, то лет через пятнадцать, не раньше, когда я стареть начну, когда мне на все наплевать будет, а у них квартиры за деньги, в любое время можно купить квартиру, были бы деньги? А? И почему у меня в общаге на всех один душ, а у них в каждой квартире ванна? Ну, почему, Кудима? Не молчи! Я не пойму. Почему мы их освободили, а они живут лучше нас?..»
И что-то еще такое — ревниво-наивное, злое.
— Кудима! Почему у них так много цветов? Где в Москве увидишь столько цветов? Почему у них цветы никто не рвет и не ворует? Кудима! Вот вчера я ездила с Николаем Петровичем в Лазенки. Там кругом розы, там везде розы. Там тысячи роз. Понимаешь, Кудима, там целые леса роз. Но их никто не ломает и не крадет. Почему?..»
И читала стихи.
Ну да, что-то про человека, которого били.
В этом мире постоянно кого-то бьют.
Правда, того человека, про которого читала стихи Тоня, кажется, били и день, и два. А может, даже всю неделю. А человек не сломался. Такой оказался человек. Железного характера человек. Это все к вопросу о памяти. Тоня все время задавала такой вопрос. Головой его колотили по столешнице по дубовой… А все равно тот человек молчал. Ничего, кажется, не выколотили из того человека.
Валентин молча смотрел на Тоню.
Тоня, или ее двойник, лежала на полу, очень по-женски подогнув в колене левую ногу, лицом в содранный с дивана старенький клетчатый плед. Будто ей было страшно.
Валентин не видел лица Тони. Но ему и не надо было видеть ее лицо.
Бизнес-вумен с Красного проспекта в светлом деловом костюме вдруг необратимо превратилась в Тоню. Она действительно зачем-то была здесь, в квартире крутого деда Рогожина, и лежала на полу, зарывшись лицом в чужой клетчатый плед.
А днем раньше Валентин видел ее на Красном проспекте.
Конечно, он знал, настоящая Тоня давно лежала на Митинском кладбище в Москве, настоящая Тоня давно получила там свою последнюю прописку, но, видимо, Тонина великая комсомольская гордость никак не могла смириться. Честная и преданная своему делу комсомолка Тоня даже мертвая хотела активно помогать Родине. Она и мертвая продолжала активно перемещаться по российским городам, наводя в них необходимый и долгожданный порядок, как когда-то ее учил Николай Петрович Шадрин. Ездила до тех пор, пока установившийся порядок не был нарушен.
Тогда Тоню убили во второй раз. Убили руками некоего Лени Чирика, официально прозванного чемпионом по убийствам. Для Чирика не было разницы —трупом больше, трупом меньше. И убил Чирик Тоню, возможно, потому, что инструмент, предназначавшийся Тоне, каким-то образом попал в руки Валентина. Впрочем, в любом случае Тоня была обречена Чирик в данном случае играл роль чистильщика. По сценарию Чирик, видимо, должен был убрать человека, который произведет выстрел из снайперской винтовки. Этим человеком оказалась Тоня, и тем самым она оказалась обречена.
Валентин молча смотрел на Тоню, зарывшуюся лицом в чужой клетчатый плед, и никак не мог увязать воедино ту давнюю тоненькую, лепечущую стихи романтично-наивную, но и жесткую, может, даже в чем-то жестокую юную комсомолку, давно исчезнувшую в омуте времени, уютное варшавское кафе «Под крокодилом», нежный запах варшавских гвоздик и эту пыльную запущенную квартиру крутого деда Рогожина, в чей потертый клетчатый плед так обреченно зарылась лицом Тоня.
— Дядя Валя, вы знаете эту женщину?
Валентин помолчал, потом покачал головой.
— Нет.
— А почему вы так смотрите на нее?
— Ей неудобно лежать. Мне кажется, ей неудобно лежать. Видишь, у нее плед под головой сбился.
Он протянул руку, но Куделькин предупреждающе крикнул:
— Ничего не трогайте, дядя Валя, ни к чему тут не прикасайтесь! Не надо вам оставлять следы. Никаких следов К черту! Немедленно уходите. Прямо сейчас. Иначе вы не сможете улететь из Новосибирска. Я-то знаю, что вы попали в квартиру деда Рогожина случайно, но если вас тут застанут, даже я, дядя Валя, ничем не смогу вам помочь. Кроме того, оставшись здесь, вы можете здорово навредить мне. Немедленно уходите! И уезжайте. Сразу. Вы еще успеете на самолет. — И спросил без всякой надежды: — Возьмете мой «дипломат»?
Валентин кивнул.
— Тогда забирайте и уходите.
Подняв «дипломат» с деньгами и коньяком, Валентин направился к двери. Он ни разу больше не обернулся.
Проводив взглядом бывшего чемпиона, Куделькин-младший внимательно прислушался к привычным глухим шумам дома. Потом присел на краешек дивана и,не отводя взгляда от бессмысленно красивых мертвых ног убитой женщины, сказал в трубку радиотелефона.
